Витязь Железный Бивень - Федор Чешко

Что ж, Истовые всегда норовили устроиться так, чтобы одним плевком и скрипуна с губ согнать, и попасть в снедь нелюбезному соседу. Вот наконец-то и удалось им. Толковейшего мастера заполучили к себе (конечно же, не для лечения) — это одна польза. А еще одна польза от их плевка оказалась в том, что Нурд, успевший за годы приятельства кое-чему обучиться у Фунза, решился работать для себя сам. Иначе и быть не могло, ведь из оставшихся в Мире умельцев мало кто владел тайнами работы с железом, а уж проклятого металла и вовсе ни один в руках не держал. Да, Нурд сумел кое-что перенять у своего мастеровитого друга, но «кое-что» — это все-таки слишком мало. А когда раскаленное добела железо оказывается в непривычных к нему руках; когда не очень-то сведущий в мастерстве человек пытается одним собой заменить и самого мастера, и всех его помощников; когда пышущий злобным жаром очаг вздувают изделием подслеповатого шорника, который в жизни не видал кузнечных мехов, — когда такое сливается воедино, страшное уже где-то рядом. Вот это-то страшное наверняка было для Истовых не менее желанным, чем выдуманные Фунзом пакостные металки.

Вечером накануне пришествия стаи исчадий Нурд пытался отпустить иззубрившееся лезвие своего любимого меча, чтобы потом переточить его заново. Последнее, что он помнит, — это неистовая белая вспышка, будто бы прямо в очаге вздумало народиться солнце. Нехорошее солнце. Злобное. Ослепительное.

Витязь и Гуфа уверены, что беда пришла все-таки не сама по себе — в очень уж подходящую для Истовых пору она нагрянула. Конечно же, серые мудрецы не стали бездельно дожидаться случайности. Коль скоро несчастье не успело случиться само по себе до выбранного Истовыми срока, они озаботились помочь неминуемому свершиться вовремя. Это не составило им труда — за последнее время старшие над послушниками сумели негаданно преуспеть в ведовстве. Гуфа, впрочем, говорит, что ведовство Истовых вовсе не ведовство. Подобным умением будто бы владели некоторые из древних послушников, носивших красное. В отличие от Гуфиного ведовства, умению этому может научиться любой человек, однако после Ненаступивших Дней оно почти забылось. Кое-что сохранили Витязи, но было еще сокровенное знание, позволявшее изменить погоду, призывать на помощь духов скал, огня и прорастающих зерен, подчинять своей воле бессловесных тварей и даже беседовать с бредущими по Вечной Дороге. Это знание исчезло вместе с прежними Истовыми — остались от него лишь опасливые предания да превратившееся в брань слово «колдун». Гуфа полагает, что нынешние Истовые каким-то образом сумели оживить древнее колдовское искусство, сами же Истовые распускают слухи, будто их наделила ведовскими способностями Бездонная Мгла (может, Гуфа и ошибается, но уж Истовые-то наверняка врут!).

А еще старуха вот как сказала: будь, говорит, на месте Нурда другой, увечье оказалось бы куда страшнее. Оно бы гибельным оказалось, потому что помочь было некому — в Гнездо Отважных, кроме Витязей и их учеников, никто не может входить... То есть это прежде никто не мог, а теперь обычай поперек себя выкручен.

Серые мудрецы слишком уверовали в легкость своей затеи, они напрочь забыли, на кого покушаются.

Все-таки Витязь каким-то чудом сумел отпрянуть, заслониться или просто захлопнуть веки. А потом... Витязь — это Витязь. Его сила не в одной только сноровке махать железом. Вернее сказать так: умение управляться с оружием лишь стебель, корни которого скрыты от праздных взглядов.

Нурд сумел победить ужас и боль. Верный привычке больше, чем на других, надеяться на себя самого и всегда готовиться к худшему, он стал хладнокровно, без спешки да суеты обживать новое свое состояние. Хон, Торк и Гуфа добрались до Гнезда прежде, чем Нурд решил, будто достаточно свыкся со слепотой и может отправиться к людям. Но все-таки за ночь и половину дня он успел добиться многого. Очень многого. И спас этим не только себя.

Гуфа совсем выбилась из сил. Хон с Торком тащили ее чуть ли не волоком и горячо благодарили судьбу за то, что на ряженых послушниках навешано столько железа — иначе все бы уже закончилось именно тем, чего так хочется серым.

Беглецы не оглядывались, они и без этого чувствовали, насколько близка к ним погоня. Множество торопливых ног усердно месило снег позади; отчетливо слышались азартные выкрики; кто-то время от времени принимался раздраженно понукать и без того не жалеющих себя преследователей... Звуки эти становились все громче, все явственнее. Ясно было, что лжебешеные хорошо видят беззащитные спины врагов — зрелище, придающее прыти даже самым обессиленным и нерадивым.

Хмурая руина, отведенная обычаем под жилье Витязей, уже показалась в виду. Всего-то и осталось до нее около сотни шагов вниз по заснеженному пологому спуску, а потом — место, где можно без особого труда перебраться через развалины ограды, и... Что "и"? Окажется ли Гнездо Отважных безопаснее Лесистого Склона? И если окажется, то надолго ли? Об этом они не думали. Они напрочь забыли, что можно думать о чем-то, кроме одного: добежать.

Добежать без помех им удалось только до спуска. Сквозь нарастающий шум погони Торку вдруг послышались резкие щелчки, и тут же мимо его головы словно бы пращная гирька провыла. А еще через миг какая-то неведомая сила внезапно рванула Хона за накидку, да так, что столяр кубарем покатился вниз. Гуфа тоже упала; Торк, мертвой хваткой вцепившийся в ее локоть, пропахал коленями шершавую корку подтаявшего снега.

Первой опомнилась старуха. Именно она, совсем недавно казавшаяся полумертвой от изнеможения, силком подняла на ноги ободравшегося в кровь Торка. Подняла, едва ли не пинками погнала вниз его и Хона, очумело зыркавшего то на преследователей, то на пробитую невесть чем полу своего одеяния, а вокруг свистело, вскрикивало, и толстые летучие палки со смачным чавканьем ударяли в снег.

— Быстрей, мужики, быстрей! — хрипела задыхающаяся старуха. — Теперь не головой — ногами надобно думать!

В тот день послушники метали не только копья, но и некрупные галечные голыши. Один из них зацепил плечо Хона (столяр дня три почти не мог двигать левой рукой), второй разбился о камень рядом с Торковой головой — это когда беглецы уже карабкались через остатки древней ограды, — и осколки рассекли охотнику щеку чуть ли не до самых зубов.

И все-таки они спаслись. Фунзовы придумки не вполне годятся для метания на бегу. То есть метать-то из них можно хоть прыгая по деревьям с ветки, на ветку, но вот снаряжать для метания — это сложнее. Так что возня с металками замедлила послушнический бег, бег помешал меткости, и мужики с Гуфой успели нырнуть в пятно черноты, обозначавшее собою вход в убежище Витязей. Правда, спасение стоило беглецам еще одной неприятности: бежавший первым Хон набил здоровенную шишку, налетев на скрытую темнотой стену. Но спроси кто-нибудь столяра, что приятнее — стукнуться лбом о камень или получить в спину копье, — тот ни на миг бы не промедлил с ответом.