Имя для парохода - Владимир Андреев

— Тропок.

— Пускай тропок. Не хватает павлинов. Вы были на Востоке, Нателла?

— Пока нет.

— А мне довелось. И знаете, с чем бы я его сравнил? Вы помните те кулибинские часы, где вместо кукушки выезжали фигурки, которые церемонно раскланивались — и каждая принималась за какое-то нехитрое дело? А еще лучше представить себе их механизм, где множество шестеренок: больших, малых, средних — вращаются в непрерывном движении. Каждая на своем месте в бесконечной иерархии, созданной мыслью Творца. Вы никогда не думали о том, какая торжественная красота заключается в часовом механизме? Спрашивается, к чему людям сочинять свои законы и ломать из-за них копья, если достаточно постичь один единственный закон?

— Изя, а могу я спросить, почему у вас русская фамилия?

— О, вы не поверите, Нателла, но уверяю вас, что это чистая правда. Мой прапрадед был крепостным при Николае 1…

— Разве такое могло быть?

— Раз было, значит, могло. Логично?

— Логично.

— Ну так вот. Помещик, у которого он был крепостным, не захотел отдавать в армию своего сына, и вместо него под помещичьей фамилией служить пошел мой прапрадед. И отслужил-таки пятнадцать лет. За царя и Отечество. Веру, заметьте, сохранил свою. Участвовал в Крымской войне. Отслужил бы и все двадцать пять, но случилась, как вы помните, реформа…

Изя смотрит на крест, возвышающийся над кронами деревьев, хмурится.

— Да… А вот сыновья мои окрестились. Все трое. Перед отправкой в Ирак. Жена настояла. Вот только дочь осталась верна… да и то как посмотреть… хм…

Изя оживляется:

— Кстати, вы обратили внимание на то, какое значение тут имеет присяга, вообще данное слово? На этом же не только бизнес — вообще все держится. А как иначе? Ведь Слово сотворило мир! Здешние, да и тамошние русские не понимали, отчего такой шум вокруг Клинтона и этой его — ну вы помните, да? Спрашивали: в чем проблема? Нормальный, дескать, мужик. В Москве какая-то газета кампанию организовала — «Руки прочь от Клинтона!». Журналисты остановили на улице бабку, спрашивают, что она думает, а она отвечает: «Пусть у него хоть гарем будет, лишь бы политику правильную вел». А американцы говорят: не в том дело, что изменил жене, а в том, что наврал под присягой. Русские в ответ удивляются: горе-то какое — наврал! А кто не врет? Да все только и делают, что врут!

Изя берет из тарелки горсть соленых орешков, неторопливо, по одному, жует их.

— И чему тут удивляться? Сколько тех, кто давал присягу на верность царю, перешли на сторону большевиков? И сколько тех, кто клялся защищать социалистическое отечество, носят теперь на фуражке двуглавого орла? Нам же это все запросто. Да-да, нам — я не оговорился. Да и вы ведь тоже, когда присягали на верность американскому государству, а от своего отрекались, пальцы крестом держали? Вот то-то и оно. Все держат. Стоит в мэрии толпа, хором повторяет присягу — и у всех пальцы крестом. И как потом требовать от таких граждан уважения к порядку?

Изя с хитрой усмешкой косится на часы, наливает шампанского себе и Нателле, поднимает бокал:

— Ладно, давайте выпьем за то, чтоб хотя бы наши дети были верны друг другу. За счастье Антона и Юли!

Со стороны церкви раздается оглушительный удар колокола. Над деревьями фейерверком взлетает в синеву стая голубей.

21

— Вы имеете право хранить молчание, все сказанное вами может быть использовано против вас…

Руки Антона на еще не остывшем капоте белого «фольксвагена», ноги широко раздвинуты, на губах усмешка: слова, которые звучат у него над ухом, он слышал тысячу раз в кино, и теперь ему забавно воображать себя кем-то вроде Вин Дизеля.

— Радуйся, парень, что ты в Сан-Франциско, а не в Лос-Анджелесе: тут ты отделаешься тысячей баксов, а там твоя тачка уже была бы на свалке. — Толстый коп снимает фуражку, обмахивается ею, как веером. — Боже праведный, когда же и у нас будут справедливые законы?

Антон — уличный гонщик. На его «фольксвагене» стоит двигатель от «порше», и пытаться обогнать его бесполезно. Как и у всех гонщиков, у Антона есть кличка: Wild Russian. Правда, на борту у него написано не «Wild», a «White», — но так уж зовут. Хотя в то, что он родился в России, мало кто верит: парень как парень, хоть и с рыжим «ирокезом» на голове; окончил колледж, работает механиком в автосервисе — любой чоппер соберет не хуже, чем папаша Тотул с сыновьями… Поскольку непобедимый «фольксваген» обычно стоит у самых дверей мастерской, расспросы о смысле странной надписи не прекращаются в течение всего дня и заканчиваются примерно одинаково:

— Да ладно, парень, русские все с акцентом говорят, а ты, наверное, вообще из Техаса приехал. А ну скажи что-нибудь по-русски!

— А пошел-ка ты!..

— Бла-бла-бла… Откуда я знаю, что это по-русски? Может, это и не значит ничего.

— Еще как значит.

На долгие разговоры у Антона времени нет.

— Энтон! — то и дело кричит шеф. — Где ты застрял? Тащи сюда свою задницу! У нас заказ!

— Я здесь. Где машина?

— Вон стоит.

— Какие проблемы, мистер?

— Что-то с карбюратором…

Антон надевает перчатки и снимает клемму с аккумулятора. Затем снимает корпус воздушного фильтра и отсоединяет бензошланг. Отсоединяет привод воздушной заслонки и откручивает винты крепления верхней крышки карбюратора… Скоро у них с Юлей будет сын — пора открывать собственное дело. Сначала можно выкупить мастерскую, а потом заняться производством тех же карбюраторов. И думать уже не о парусной яхте, а о чем-нибудь посолиднее. Например, о небольшом пароходе. Это реально. Интересно, сколько дней ходу будет от Сан-Франциско до Питера? И кстати, почему бы не открыть в Питере завод? А потом и перебраться туда? Может быть, пока и не насовсем, но…

— Энтон, ты что, оглох? Куда подевал огнетушитель?

Антон молча машет гаечным ключом в сторону табуретки в углу и погружается в мысли о будущем пароходе. Палубу он, конечно, отделает тиком, интерьер можно березой, а где-то можно и красным деревом. С дизайном в принципе все понятно. Осталось самое главное: придумать пароходу имя. Хотя, пожалуй, он его уже знает. Точно знает. Лучше и быть не может. Именно так.