Не будите Гаурдака - Светлана Багдерина

С востока накатывалась ночь.

Время сделать привал, решил старик.

Конечно, мокрый голосистый островок суши посреди бескрайнего болота не сравнить было с веселой лесной опушкой, уютной полянкой или гостеприимным стогом сена в чистом поле, не говоря уже о пределе мечтаний усталого путника — постоялом дворе… Но, к смущению своему, задремав на пустынной дороге, он позволил лошади провезти себя мимо всех привлекательных мест для ночевки, услужливо возникавших на его пути после того, как он свернул с шоссе. И поэтому сейчас перед ним предстал незамысловатый выбор всего из двух вариантов: расположиться лагерем посреди топи, или спешно возвращаться по пропадающей в быстро сгущающихся сумерках гати на несколько километров назад.

Сердито буркнув что-то оскорбительное то ли в адрес лошади, то ли болота, то ли всего Белого Света в целом, дедок кряхтя выбрался из повозки и раздраженно огляделся.

О том, чтобы развести на ночь — или хотя бы на вечер — костер речи не было: из горючих материалов под рукой была только коляска.

Хмуро вспоминая, едят ли лошади камыш и осоку, дед распряг Рыжую и привязал к притулившемуся у самого края гати упитанному, но кривобокому дереву, по виду — гибриду плакучей ветлы и карликового баобаба — покрытому от корней до макушки, как пледом цвета хаки, пестрыми лохмотьями лишайника. Отпускать на ночь посреди трясины лошадь, даже — или тем более? — стреноженную, было бы верхом рассеянности даже для рассеянного пенсионера.

Исподтишка понаблюдав за осуждающе поджавшей губы и косящейся на него кобылой, старичок неохотно пришел к заключению, что лошади болотной флорой всё-таки не питаются. Вздохнув, он высыпал в холщовую торбу остатки овса и привязал ее к морде Рыжей.

-----------------------------------------------------

1 — "Не забыть пополнить запасы в ближайшей деревне. Записать бы надо… Гром и молния, куда опять задевался мой блокнот? И грифель?.."

-----------------------------------------------------

— В следующий раз, если рассчитываешь на траву, будешь знать, где на ночь останавливаться, — строго погрозил он ей пальцем. — И нечего со мной в гляделки играть. Сама себя наказала, кобыла непутевая.

— Ква-ква-ква-ква-квабыла… — подхватили со всех сторон новую песню обитатели топи и понесли в народ.

Лошадь, пристыжено осознав свою вину, опустила глаза и, полна раскаяния, покорно захрупала ужином.

— Вот так-то, — всё еще не слишком любезно буркнул ее хозяин, забрался в коляску и принялся извлекать из-под скамейки туеса и свертки.

После целого дня скачек по ухабам не одна кобыла была голодна как волк.

— Сыр… козий… окорок… тоже… каравай…

— Ква-ква-ква-кваравай… — согласно выпевал вокруг лягушачий хор.

Перечисляя себе под нос меню сегодняшнего вечера, старик по очереди разворачивал узелки, открывал неотличимые друг от друга туески, и выкладывал на скамейку рядом с собой купленные утром в деревне продукты.

— Так… а это тогда что? Капуста? Квашеная…

— Ква-ква-ква-квапуста… Ква-ква-ква-ква-квашеная… — захлебывались в экстазе болотные жители, забыв, что к капусте, тем более, квашеной, они совершенно равнодушны.

— Или проквашенная? Судя по запаху?.. — недовольно принюхался старик. — А, нет, это мед… козий… козлиный… или как он там? В таком случае, капуста может быть здесь… Ага… А это тогда, наверное, моло…

Плотно притертая крышка очередного туеса открылась со звонким хлопком, и тут же со дна берестяной посудины, словно выброшенный катапультой, вылетел темный комок и плюхнулся на дно повозки.

Старичок ахнул, взмахнул руками — но беглец, не теряя ни секунды, снова взвился в воздух и неуклюже хлопнулся на топкую землю.

— Стой!!! Куда?!.. — смахнув на дно коляски едва накрытый ужин и даже не заметив, дед молнией рванулся вслед за утеклецом, но зацепился ногой за порожек, и стремглав вылетел наружу — руки вытянуты вперед, ноги назад, не хуже любой лягуши. — Сто-о-о… ой!!!..

Лягушачий хор нестройно квакнул в последний раз и испуганно замолк, а удивленный закат обогатился новыми красками и звуками — из глаз распростершегося в болотной грязи дедка снопами полетели искры в соответствующем случаю акустическом сопровождении.

— Где?.. где он?.. — перед глазами еще вились золотые звезды вперемежку с черными кругами, а старик уже яростно зашарил руками вокруг. — Иван? Царевич? Ты где? Иван, вернись немедленно! Я приказываю!.. Вернись сейчас же!.. Ты не имеешь права!..

Под боком у деда что-то слабо шевельнулось.

— Иван?.. — он сунул руку под себя, и пальцы его осторожно сомкнулись на маленьком холодном влажном тельце. — Иван…

Старичок перекатился на бок, поднес руку с пленником к лицу и облегченно перевел дух.

— Юный остолоп… — от души, но беззлобно ругнулся он в морду оглушенной лягушке. — Напугал-то как!

Перед носом его в мокрую кочку с глухим чавком вонзилась стрела.

— Что э?..

Но не успел чародей ни договорить, ни повернуться, как вторая стрела пригвоздила к другой кочке за его затылком свалившуюся шляпу.

— Не двигаться. Не говорить. Руками не махать, — угрожающе прозвучал с небес ледяной голос, и тут же третья стрела впилась в хлюпкую твердь островка над чародейской макушкой для подтверждения серьезности намерений стрелка.

— Отпусти Ивана, — не терпящим пререканий тоном скомандовал тот же голос, и метрах в трех над головой изумленного пенсионера нависла, закрывая прелести уже почти закатившегося заката, обширная прямоугольная тень.

С края ее свесилась лохматая голова в сопровождении двух рук и одного готового к стрельбе лука.

— Если я его отпущу, он убежит! — сердито воскликнул старичок, предусмотрительно всё же не нарушая двух оставшихся директив.

— Вань?.. — голос сверху растерял пару льдинок и стал просто тревожным. — Ты меня слышишь? Не бойся. Я за тобой. Ты меня понимаешь? Если да — то квакни!

Земноводное в кулаке деда издало полузадушенный хрип.

— Да молодец ты мой!.. — умилился еще более потеплевший голос. — Сейчас этот старый пень тебя отпустит, и…

— Старый пень?! — возмущенно подскочил дедок. — Ах ты, наглец!..

И, не успела Серафима опомниться, как незримая сила ухватила ее за шкирку и с презрительной легкостью, будто соломенную куклу, подкинула в воздух.

И тут же двенадцать квадратных метров шедевра шатт-аль-шейхского оккультного ковроткачества, оставшись без пассажира, обрушились на престарелого ловца лягушек всей своей пятидесятикилограммовой красотой.

А секундой позже сверху на них обоих с высоты комариного полета грохнулась Сенька.