В жерле вулкана - Улисс Мур

– Я слышал тебя! Я знаю, что ты здесь!

Ответа он не получил.

– Это я – Улисс! – снова прокричал он. – И ты прекрасно знаешь, зачем я здесь!

В пальмах свистел ветер.

Надрывно кричали чайки.

– Я пришёл за Пенелопой! – снова крикнул Нестор, когда ожидание сделалось нестерпимым. – Она с тобой? Что ты с ней сделал?

И снова никакого ответа.

Нестор чертыхнулся и, подняв руки, вскричал:

– Что нужно, чтобы ты вышел из укрытия?.. Смотри! Я безоружен! – Он отбросил в сторону рюкзак. – Видишь, у меня ничего нет!

Нестор знал, что тот отличается отвагой. Прекрасно знал. Но так же прекрасно понимал, что не может себе позволить другие игры с ним.

– Мне жаль, что так получилось, что мы доставили тебе неприятности! Правда, жаль! Хочешь отомстить? Понимаю. Так выходи! Жду тебя!

Нестор сделал несколько шагов вперёд, выйдя из тени на солнце. Оно казалось каким-то металлическим – серое и белое одновременно. Нестор стоял в окружении поистине враждебной природы – мутные океанские волны разбиваются о скалы, птицы мечутся между пальмами, ветер швыряет песок ему в лицо – и вдруг заметил какое-то движение в кустах.

«Наконец-то!» – подумал Нестор. Наконец-то его главный враг решил показаться.

Он почувствовал, как встрепенулось сердце. Прошло двенадцать лет после их последней встречи.

Двенадцать долгих лет после той схватки, когда Нестор с друзьями привезли его сюда, на этот остров, как в тюрьму, из которой не убежать. И заперли двери.

Он прекрасно помнил, как это происходило. И в то же время знал, что Спенсер – единственный человек на свете, к которому следует обратиться, если он хочет найти Пенелопу.

Из листвы высунулась рука.

– Сколько времени… – с волнением прошептал Нестор.

Затем осторожно, не торопясь, из кустов вышел человек.

Всего шагах в десяти от садовника.

У Нестора от удивления округлились глаза.

– А ты… кто ты такой? – растерянно проговорил садовник.

– Я? – переспросил щуплый мальчишка, оказавшийся перед ним. – Я… Меня зовут Флинт. И поверьте, я понятия не имею, что делаю тут.

Глава 8. Нельзя читать чужие письма…

Бардачок огромного автомобиля с затемнёнными стёклами, как у гангстеров, легко открылся. Там лежали какие-то бумаги.

Сидя в тёмном гараже на пассажирском месте лимузина, Анита переложила их себе на колени и принялась рассматривать.

Почти сразу же нашла техпаспорт и страховку и вернула их обратно в бардачок.

«Отлично! – решила девочка. – С этим, похоже, всё в порядке».

Конечно, машина оказалась слишком большой по её меркам. Большой и вульгарной, с кожаными сиденьями, отделкой из ценной древесины и целой кучей кнопок и кнопочек для регулировки всего, что только можно: высоты спинки, сидений, подголовников.

Черноволосая девочка быстро просмотрела остальное содержимое бардачка: открытки с приветами, пара визиток, ресторанные рекламки, приглашение на какой-то вечер, журнал фитнес-клуба, кредитная карта для оплаты бензина и реклама спортзала для вип-персон.

Анита видела Обливию Ньютон на огромных фотографиях, висящих в гостиной, и без труда поняла, что все вещи, вынутые из бардачка, принадлежат ей.

Видела и её одежду в шкафу, и тренажёры в спортзале на первом этаже, и огромное джакузи. Всё в доме выглядело так, словно хозяйка должна вернуться с минуты на минуту.

Ни Анита, ни её отец ничего не тронули. Они только переночевали в спальне и воспользовались ванной и туалетом.

Это Блэк посоветовал им взять огромную чёрную машину на пару дней.

Ровно столько нужно, чтобы съездить в Лондон за госпожой Блум и привезти её в Килморскую бухту.

«Очень хочу посмотреть, какое у неё будет лицо, когда она приедет сюда…» – улыбнулась Анита и принялась укладывать бумаги на место. При этом из журнала фитнес-клуба выпал белый конверт. Он был адресован Обливии Ньютон фирмой, которая занимается перевозками.

Анита заметила, что конверт не запечатан и заглянула в него. В нём лежали два листа бумаги. Один узкий и длинный, другой сложен вчетверо.

«Нельзя читать чужие письма…»

Девочка повертела конверт, не решаясь достать бумаги и соображая, где слышала это название «Гомер & Гомер». Потом решила: раз письмо адресовано Обливии, значит, правильнее всего – передать его Блэку Вулкану.

Конечно, бывший железнодорожник непременно подумает, что она прочитала письмо, поскольку конверт не запечатан. Так что всё равно есть смысл…

«Это совсем в духе Джейсона…» – с неудовольствием подумала Анита.

Осмотрелась. В гараже темно и тихо. Отец ещё где-то в доме.

– Как же мне быть! Надо бы только взглянуть, что это за бумаги!

Дрожащей рукой она достала из конверта узкий длинный листок и обнаружила, открыв от изумления рот, что это банковский чек на полмиллиона фунтов стерлингов, подписанный Обливией Ньютон.

Придя в себя, девочка достала другой лист и прочитала:

Уважаемая госпожа Ньютон, с большим огорчением возвращаю Вам чек, который Вы заранее великодушно прислали мне для продолжения переговоров о Ф. Л. Как уже имел возможность сообщить Вам, я действительно не намерен продолжать их.

Если всё же передумаю, то обещаю, что Ваше имя окажется первым в списке потенциальных покупателей.

Тем временем примите мой самый сердечный привет.

Анита ещё раз быстро перечитала это короткое послание и положила обе бумаги в конверт, задумавшись, о каких таких переговорах шла речь?

«Эф-Эль»… – мысленно произнесла она. – Переговоры об Эф-Эль».

И тут услышала голоса снаружи. Она быстро закрыла бардачок, и, выбравшись из машины, вышла во двор.

Яркое солнце заставило её зажмуриться, и несколько мгновений девочка ничего не видела.

– Анита?

На дороге по ту сторону ограды дома Обливии Ньютон стояли братья Ножницы.

– Как ты?

– С тобой всё в порядке?

Анита провела рукой по волосам и заложила их за уши. Поискала в зарослях бугенвиллеи выключатель, потом, вспомнив, что нет электричества и автоматика не работает, открыла ворота вручную.

– Что вы тут делаете? – спросила она поджигателей.

Братья Ножницы, казалось, растерялись.

– Мы слышали, что… вы уезжаете.

– Короче… возвращаетесь в Лондон.

Анита нахмурилась. Откуда они узнали? Она говорила об этом только с Риком, который мог сказать об этом Томмазо. Или, может быть, Блэку, а Блэк…

– Всё верно, – сказала она, решив, что нет смысла создавать новые проблемы. – Мы уезжаем.

– Так это замечательно! – воскликнул белокурый.

– Просто фантастика! – добавил кудрявый.

Внимательно посмотрев на них, девочка поинтересовалась:

– Вы одни пришли?

– Ты хочешь спросить – а где же Войнич? – смущённо проговорил белокурый. И прибавил: – Так вот, шеф остался в городе. А мы… мы просто немного прошлись.

– Чтобы успокоиться, – заметил кудрявый.

На самом деле братья Ножницы выглядели такими изнурёнными, будто долго блуждали по полям. Одежда на них истрепалась, ботинки вконец стоптаны.

– Мы проходили тут мимо и подумали, что… Короче, может, подвезёте нас?

– Нам так нужно вернуться в Лондон. Мы оставили машину на парковке в аэропорту… И боимся, что если вовремя не заберём её, то заплатим за неё как за новую.

– И потом нам хотелось бы вернуться в наш офис.

– Посмотреть, всё ли там в порядке.

– И заняться делами.

Анита с трудом сдержала улыбку.

– А ваш шеф что говорит? – спросила она самым строгим тоном, на какой только была способна.

– Ну, он… не думаю, что он поедет туда, – ответил белокурый.

– Более того, похоже, барон Войнич вообще больше не хочет быть нашим шефом, – добавил кудрявый. – Ему здесь нравится. Он говорит, что решил остаться тут и писать.

– Странно, правда? – продолжал белокурый. – После того как всю жизнь только и делал, что уничтожал чужие книги, он теперь мечтает о том, как бы усесться с пером и бумагой за столик в кафе на берегу моря.

– А вам, готова поспорить, не хватает городского воздуха… – засмеялась Анита.

– Знаешь, что говорят по этому поводу? – спросил кудрявый. – Воздух в деревне чистый, потому что крестьяне спят с закрытыми окнами. А в городе…

– Минутку, – прервал его белокурый. – Это сказал Эзра Паунд! Американский поэт, один из основоположников англоязычной модернистской литературы, издатель и редактор.

– Эжен Ионеску! – с торжеством поправил его кудрявый. – Румынско-французский драматург.

– Так или иначе, Анита, ты права, – признал белокурый. – Нам недостаёт воздуха города. С его стиральными машинами, газетами, пачкающими руки свинцовой типографской краской, столпотворением в метро, грохочущим транспортом на улицах…