Испытание - Елена Богатырева

Правда, пока она добралась до дома Королевой, уверенности у нее поубавилось. С чего это она решила, что ее непременно возьмут? Кто она такая? Полина всегда была мнительной, а тут совсем страхи одолели. А что, если в больнице она видела не Королеву?

Перед подъездом Полина и вовсе оробела. Нажала кнопку звонка, и дверь ей открыл консьерж — по виду крепкий военный пенсионер.

— К кому? — спросил он неодобрительно, покосившись на ее старенькие туфли.

— К Королевой.

— По записи? — поинтересовался консьерж.

— Что?

— Как фамилия?

— Колыванова.

Мужчина полистал журнал и сразу сменил тон.

— Есть такая. Я-то думал очередная поклонница пытается пробиться за автографом.

— А что, — осмелев спросила Полина, — многие приходят?

— Нет пока. Но ведь Королевы здесь только полгода живут. Уже третью квартиру меняют, спасаясь от поклонниц.

— Понятно, — сказала Полина и направилась к лифту.

В дверь она позвонить не успела. На пороге ее уже поджидала женщина средних лет — высокая, поджарая и недобрая. Точь-в-точь — злая волшебница из сказки. Только она была не из тех волшебниц, которые таяли, если их окатить ведром воды. Такие, как она, были непобедимы.

— Здравствуйте, — начала Полина, — я…

Женщина жестом прервала ее и пригласила войти. Заперев за Полиной дверь, она включила свет в коридоре, который по площади немного превосходил квартиру Полины.

— Я из «Помощницы»…

Женщина не произнесла ни звука. Она разглядывала Полину как лошадь или породистого Щенка, которых хотела бы купить, да опасается, нет ли у них какого изъяна.

— Где вы живете? — спросила она.

— У метро «Проспект Ветеранов».

— Нет, — сразу же отрезала женщина, — это исключено. С «Ветеранов» сюда добираться часа полтора. Станете опаздывать.

И она шагнула к двери, давая понять, что разговор окончен.

— Я снимаю квартиру, — затараторила Полина. — И переехать мне ничего не стоит.

— Иногородняя? — брови женщины поползли вверх. — Я же просила не присылать…

— Нет, нет, не иногородняя, — испуганно вставила Полина.

— Так почему не живете с родителями? Характер показываете?

— У меня нет родителей. Я выросла в детском доме.

Женщина задумалась. В этот момент входная дверь распахнулась и появилась молодая женщина.

— Ты?! — воскликнула она, увидев Полину.

Полина оторопела. Женщину она видела впервые. Ярко рыжие волосы. Хотя вот лицо… Она очень походила на Королеву, но та была блондинкой…

Тем временем молодая женщина подошла к зеркалу и сняла парик.

— А так, ты меня узнаешь?

— О Господи, — пролепетала Полина, — конечно узнаю.

— Виктория! Разве вы знакомы, — нахмурилась женщина. — Ее только что прислали из «Помощницы».

— Конечно, знакомы. Помнишь тогда, в больнице? Мы ведь вместе с тобой были… Как тебя зовут?

— Полина.

— Нам с дочерью нужно поговорить, — сказала женщина. — Подождите здесь.

В кабинете мать невольно медлила с разговором. Давно не видела дочь улыбающейся.

— Вижу, тебе понравилась эта девушка.

— По сравнению с теми, каких присылали…

Всегда лучше пригреть бездомного щенка, чем змею на груди.

— Ты права. Я думаю, она нам годится. Да и в клубе ее можно использовать…

Женщины со значением переглянулись.

— К тому же она сирота, — осторожно заметила мать. — Так что некому будет.., если что…

— Вот и хорошо! — заключила Виктория. — Пойдем, обрадуем девочку…

Глава 4

Вика родилась в семье известного советского прозаика, члена Союза писателей и даже некоторое время председателя этого Союза — Андрея Рубахина. В семидесятые годы Рубахин был в фаворе, его печатали самые известные литературные журналы, по его произведениям снимали фильмы. Он и в школьную программу попал.

Злые языки утверждали, что Рубахин делает карьеру благодаря своим связям, но в отсутствии таланта его не могли упрекнуть.

Где бы Андрей ни появлялся, всюду позади тащились две тени. Слава клубилась позади ароматным облаком, отчего дамы приходили в восторг, а мужчин неудержимо тянуло выпить. Вторая тень, второе облако жадно впитывало зависть, светящуюся в глазах друзей и коллег, переливаясь грязным перламутром. Талант Андрея был особенный: писал он непростительно легко, не ведая ни мук творчества, ни, хотя бы, кратковременной несостоятельности своего пера.

Более того, творил как бы между прочим, занимаясь в то же самое время сотней других дел, не только административных, выполняя свои обязанности в Союзе писателей, но и вполне светских, появляясь везде, куда звали и не звали.

Казалось, судьба наградила Андрея изрядно, можно было бы поставить на этом точку и оставить хоть что-то другим смертным. Но в день его рождения фортуна явно переусердствовала, потому как помимо таланта наградила его еще и королевской внешностью. Метр девяносто и косая сажень в плечах, шевелюра, напоминающая львиную гриву, безмятежные голубые глаза, орлиный нос и улыбка безгрешного младенца. Тиражирование его фотографий порой даже обгоняло тиражи книг.

Разумеется, такая счастливая судьба плодила вокруг Рубахина не только завистников, но и почитателей, среди которых женщины составляли если не самую многочисленную, то наверняка самую активную и преданную часть.

Если поклонники-мужчины мечтали с Рубахиным выпить, то женщины в своих мечтах были смелее и не по-советски раскованнее, хотя страна еще и не грезила перестроечными откровениями камасутры. Письма с пугающими признаниями и недвусмысленными предложениями приходили на адрес издательства толстыми пачками, изымались заботливой женой Диной, внимательно изучались и уничтожались в дачном камине, никогда не попадая на глаза адресату.

Дина была вне конкуренции. Рубахин долго искал женщину, равную ему по всем статьям, пока не встретил Дину. Двадцатипятилетняя красавица — дочь профессора филологии, воспитанная в лучших академических традициях, — составила с Рубахиным гармоничную пару. Обладая абсолютной грамотностью, она самоотверженно правила его рукописи до того, как они попадали в редакторский цех Лениздата, и составила мужу славу писателя безгрешного в отношении орфографии и стилистики.

Дина была умна по-мужски и совсем не обладала женским чутьем. Умея поддержать любой разговор из области философии, политики и литературы, она беспомощно опускала руки, когда муж смотрел вслед другой женщине. Она была по-мужски честна и прямолинейна, не имея даже отдаленного понятия ни о кокетстве, ни о каких других женских хитростях. Постель была для нее неприятной принудительной обязанностью, которую она заставляла себя выполнять раз в неделю, и ничто не могло убедить ее в том, что подобное занятие не является патологическим архаизмом.