Люди и Ящеры - Алексей Владимирович Барон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Живой, – сказал Иоганн. – Живучее купца одна лишь кошка. Кетцель, то есть.
Пострадавшего перенесли в трактир, а дверь мельницы подперли осиновым колом. К Фоме вернулась храбрость. Он предложил спалить к чертовой матери ведьмину берлогу. Мужики почесались и привели несокрушимый довод:
– Дык камень. Все одно, гореть не будет.
Впрочем, староста особо и не настаивал. Дело в том, что у трактирщика Макрушица, прикарманившего пару талеров, валявшихся на пороге мельницы, вскоре страшно разболелись зубы. Само собой, все порешили, что так ему ведьма отомстила, кто же еще. После этого в Бистрице уже и не помышляли о поджоге или каком-то другом вредительстве. А вот благодарственный молебен «во избавление от козни неприятельской» посетило неожиданное количество прихожан. Патр даже прослезился.
Купец же два дня пролежал без памяти. На третий его вместе с Тео увезли в окружной городишко Юмм. С ними отправился и Фома – объясняться. Заодно поросенка на рынок повез. Иоганну же в это время геймельский урядник приказал «успокоить общественное возбуждение». Общественного возбуждения Иоганн нигде не обнаружил, поэтому повесил приказ на воротах и уехал в поле полоть картошку.
* * *
Вернувшись из Юмма, Фома первым делом отправился в трактир и надежно выпил. Его обступили.
– Ну, чего там?
Староста сочно закусил молодой луковицей.
– В городе полно солдат, – сообщил он. – К пивнушкам не пробиться.
Мужики сочувственно покивали:
– Это точно. Через солдат в пивнушку не пробиться. Поросенка почем продал?
– Нормально, цены хорошие.
– Ну, а судья-то чего сказал?
– Его честь смеяться изволили, – мрачно сообщил Фома. – Сказали, что путь познания тернист. Колючий, значит.
– Вон что. Колючий. Для всех?
Фома глянул искоса.
– Для тех, кто вопросы задает.
– А где Тео?
– Этот перевоспитывается.
– Конюшни, что ли, чистит?
– Не-а. Там новую башню ставят. Перед мостом. Вот Тео камни и таскает. Велено передать, так будет с каждым, кто на чужую собственность позарится.
– Что же, Промеху, значит, не тронь?
– Сказано, что без ведьминой силы с нами не управиться.
– Оно конечно, – спокойно согласились слушатели. – Власть должна быть страшноватой.
Фому это не устроило.
– Эхх! В Пресветлой Покаяне давно бы эту мельницу с-спалили. К чертям рыбачьим! Вместе с ведьмой.
– В Покаяне все твое хозяйство давно бы за налоги отобрали, – веско сказал деревенский кузнец.
Все закивали. Вести о том, как живется в Пресветлой, добирались и до Бистрица. Через корчму, как и полагается. О том, что еду в Покаяне выдают по карточкам, все друг на друга доносят, а чуть что не так – бубудуски мигом сцапают. Были слухи и поужаснее. Будто даже серпы там общественные, и молитвы по пять раз на дню, а что ни наработаешь – все отберут сострадарии. Которые считают, что главные беды от богатства. Может, и так, конечно, только вот от бедности какое счастье? А свое оно всегда милее общего, тут и разговору нет.
Послушав все это, Фома сплюнул и ушел. Спорить с кузнецом он не брался, поскольку голова у кузнеца крепкая. Про руки и говорить нечего, кувалды какие-то.
А перевоспитанный Тео, тихий да благостный, притопал к сенокосу, ровно через двадцать суток. Как ни старались выведать, что ж такое случилось той ночью на мельнице, бедолага только трясся, головой мотал, словно мух отгоняя, да просил поднести стаканчик. Подробности так и остались тайной, воспоминание о которой заставляло бистрицкую молодежь засветло разбредаться по домам. Бедокурить даже перестали. Вот и надо так – сперва напугай человека как следует, а уж потом и воспитывай.
* * *
Иржи далеко обошел нехорошую мельницу. Сначала он провел стадо через брод ниже деревни, а потом – по ложбине ручья Говоруна, левого притока Быстрянки.
Нынешней весной бывать здесь еще не приходилось, все выглядело малознакомым. Иржи с удивлением заметил, что, несмотря на обильные дожди, ручей изрядно обмелел. А выше родников вода исчезла вовсе, на дне лога осталась одна торфяная жижа. Коровы держались настороженно, без причины останавливались, жались друг к дружке. Рыжуха даже пыталась повернуть назад, будто что плохое чуяла.
Иржи щелкал кнутом, подгонял отстающих, а между тем у самого на душе поднималась муть. Пророчествам Иоганна и Каталины он бы не слишком верил, да уж больно много других примет имелось.
Весна выдалась неладная. Хмурая, дождливая, с частыми похолоданиями. Дважды или трижды снег падал. Мало того, в самой деревне и окрест вещи творились редкие, странные, порой необъяснимые. Часто болели дети. По вечерам полыхали яркие зори, а ночами небо тоже светилось, да так, что хоть книжки читай. Хлеб рос медленно. В полях находили следы чужих лошадей. Непонятно, кто и зачем там кружил. С ближайшим соседом, графом Шевценом, у курфюрста были добрейшие отношения, муромские купцы всегда открыто ходили, большими караванами, а что до Покаяны, так пограничную долину у горы Швеер курфюрст стерег крепко, помнил прошлое. Не случайно даже в Юмме полно солдат. Между тем от Юмма до той долины добрых девяносто километров будет. Можно было догадаться, сколько солдат у самой границы, большого ума не требовалось.
Но солдаты не могут спасти от всего на свете. Старики пророчили беды. Тому в подтверждение ожил вулкан в Драконьих горах, стал сильно дымить. А минувшим воскресеньем вдруг закудахтали куры. Из конца в конец Бистрица взвыли псы. Потом земля колыхнулась так, что сами по себе зазвенели колокола в деревенской церквушке. Где что плохо стояло – все попадало.
Патр Петруччо, щуря выцветшие глазки, толковал о недовольстве божьем. Мужики не понимали, чего такого успели натворить сверх того, что творили всегда, но на всякий случай починили кладбищенскую ограду; авось и зачтется где.
Фома бубнил, что все это ведьмины проделки. Книжник и грамотей Иоганн смеялся. Говорил, что землетрясение есть явление природное. Петруччо отважился спросить, не бог ли вызывает природные явления.
– Природа и есть бог, – заявил Иоганн.
– Ересь, ересь, – покачал головой Петруччо.
– Йа, йа, ересь, – закивал Иоганн. – К лицу ли священнослужителю утверждать, что природа и бог есть не одно и то же?
– Господь создал сущее, а не наоборот.
– Йа, йа. Только вот из чего создал? Ничего же под рукой у бога не было. Значит, из себя и создал.
– Не нашего ума это дело, сын мой.
– А для чего тогда Господь умом-то наделил?
