По следам знакомых героев - Бенедикт Сарнов

Наконец, решив этот сложный вопрос, он заговорил:

— По-моему, тут дело ясное, мистер председатель. Много я видывал жуликов на своем веку. Сам тоже не из последних в своем деле. Но где мне или даже такому талантливому мошеннику, как мой напарник Энди Таккер, где уж нам тягаться с мистером Хлестаковым.

Уотсон не выдержал и, склонившись к уху Холмса, прошептал.

— По-моему, он напрасно оскорбил Хлестакова. Я бы никогда не решился утверждать, что он мошенник, а уж тем более жулик.

— До чего же вы бестолковы, Уотсон, — процедил сквозь зубы Холмс. — Неужели вы не понимаете, что в этой компании слово «жулик» — вовсе не оскорбление, а, наоборот, комплимент… Продолжайте, друг мой! — громко обратился он к Джеффу Питерсу. — Чем же так поразил ваше воображение Хлестаков?

— Судите сами, сэр! — развел руками Джефф. — Я тоже не новичок в плутовском деле. За кого только ни приходилось себя выдавать. Вот, например, в поселке Рыбачья Гора, в Арканзасе, я был доктор Воф-Ху, знаменитый индейский целитель. А Энди Таккер, мой напарник, выдавал себя за сыщика, состоящего на службе в Медицинском обществе штата. С помощью этой ловкой выдумки мы вытянули из мэра этого паршивого города 250 долларов.

— Браво! — послышалось со всех сторон. — Брависсимо!.. Ловкая штука, что и говорить!.. Молодцы ребята!

Поощренный одобрением аудитории, Джефф слегка увлекся воспоминаниями о своих былых подвигах.

— В другой раз мы с Энди организовали брачную контору, — начал он. — Выдали себя за маклеров…

— Простите, Джефф, — прервал его Холмс. — Я думаю, вам нет нужды так подробно рассказывать о ваших ловких проделках. Их знают все, кто читал рассказы О. Генри. Держитесь, пожалуйста, ближе к теме нашего заседания. Нас интересует ваше мнение о господине Хлестакове.

— Так я как раз к тому и клоню, — сказал Джефф. — За кого только, говорю, ни приходилось себя выдавать… Но чтобы объявить себя ревизором, прибывшим из столицы с секретным предписанием! Чтобы так ловко обвести вокруг пальца не одного только мэра, а всех чиновников… Нет, сэр, что ни говори, а до этого ни я, ни Энди, ни кто другой из нашей братии еще не додумался.

Аудитория шумно поддержала оратора:

— Верно!.. Что и говорить!.. Такого ловкача не часто встретишь!..

Ободренный поддержкой Джефф уверенно закончил:

— Вот я и говорю: тут даже и обсуждать-то нечего. Мистер Хлестаков безусловно украсит своей персоной всю нашу честную… виноват, я хотел сказать, всю нашу плутовскую компанию.

— Благодарю вас, Джефф. Ваша точка зрения нам ясна, — кивнул Холмс.

— Неужели вы с ним согласны? — снова не выдержал Уотсон.

— Погодите, друг мой, не торопитесь. Прения потом. Сперва выслушаем всех рекомендующих, — ответил Холмс.

И, снова водворив тишину с помощью колокольчика, он громко объявил. — Слово предоставляется мистеру Альфреду Джинглю, герою романа Чарлза Диккенса «Записки Пиквикского клуба».

Джингль вскочил и, слегка одернув фалды своего видавшего виды зеленого фрака, раскланялся на все стороны:

— Честь имею. Джингль. Альфред Джингль. Эсквайр. Из поместья «Голое место»…

— Я полагаю, все присутствующие достаточно хорошо вас знают, Джингль, — прервал его Холмс. — Поэтому вам нет нужды представляться. Расскажите лучше, что вы думаете об Иване Александровиче Хлестакове.

Джингль заговорил в своей обычной манере — короткими, отрывистыми фразами:

— Ловкий мошенник. Весьма. Я тоже малый не промах. Особенно по женской части. Прекрасная Рэйчел. Любовь с первого взгляда. Смешная старуха. Хочет замуж. Увез. Но брат любвеобильной леди, мистер Уордль, догнал. Пригрозил разоблачением. Потребовал компенсации. Дорогое предприятие… почтовые лошади девять фунтов… лицензия три… уже двенадцать. Отступных — сто. Сто двенадцать. Задета честь. Потеряна леди…

Холмс был вынужден вновь прибегнуть к помощи председательского колокольчика.

— Эту историю вашего наглого вымогательства знают все, кто читал «Записки Пиквикского клуба», — сказал он, когда шум в зале слегка утих. — Не стоит рассказывать нам здесь всю свою биографию, Джингль. Вас просят сообщить только то, что имеет отношение к Хлестакову.

Джингль поклонился председателю, затем отвесил такой же почтительный поклон всему собранию:

— Хорошо вас понял, сэр! Смею заверить вас, джентльмены, больше ни на йоту не уклонюсь в сторону. Вынужден, однако, немного сказать о себе. Коротко. Весьма… Тысячи побед. Но ни разу, — верите ли, джентльмены! — ни разу Альфред Джингль не пытался одновременно ухаживать за матерью и дочерью. Притом с таким успехом. Сперва на коленях перед матерью. Конфуз. Но… Мгновенье — и выход найден: «Сударыня, я прошу руки вашей дочери!» Ловко. Находчиво. Остроумно. Весьма. Я бы так не смог, сэр! Поэтому от души рекомендую мистера Хлестакова. Он по праву займет среди нас самое почетное место. Это будет только справедливо, джентльмены! Весьма!

Аудитория снова выразила шумное одобрение:

— Верно!.. Он прав, черт возьми!.. Тысячу раз прав!.. Тут и спорить не о чем…

Холмсу вновь пришлось прибегнуть к помощи председательского колокольчика. Водворив тишину, он сказал:

— Спасибо, Джингль. Вы высказались, как всегда, коротко и ясно. Ну-с, а теперь слово за вами, дорогой Остап! Вы тоже за то, чтобы сделать Хлестакова почетным членом Сообщества Плутов?

Как это было принято в его любимом Черноморске, Остап ответил на вопрос вопросом:

— А вас это удивляет?

— Конечно, удивляет! — вмешался Уотсон. — Вы ведь не простой плут, — решил он польстить Остапу. — Вы великий комбинатор. Неужели и вам тоже Хлестаков кажется таким уж ловкачом?

— Сэр, вы мне льстите, — парировал Остап. — Но я не падок на лесть. Надеюсь, вы помните мою скромную аферу в Васюках? — обратился он к аудитории. — Ну да, когда я выдал себя за гроссмейстера. Жалкая выдумка, по правде говоря. Во всяком случае, в сравнении с блистательной аферой мсье Хлестакова. Что ни говори, а ревизор — это вам не гроссмейстер. Перед гроссмейстером робеют, и то — лишь до первого его проигрыша. А перед ревизором все трепещут…

— Но ведь Хлестаков, — снова не выдержал Уотсон, — вовсе не выдавал себя за ревизора. Они сами…

— Пардон! — оборвал его Остап. — Не будем отвлекаться, известно ли вам какую прибыль я извлек из своей шахматной аферы?

— Ну, я не помню, — растерялся Уотсон. — Если не ошибаюсь, что-то около тридцати…

— Тридцать семь рублей с копейками, — уточнил Остап. — Шестнадцать за билеты и двадцать один рубль из кассы шахматного клуба. А Хлестаков…

— Так ведь он, — попытался снова вмешаться Уотсон.

Не такой человек был Остап Бендер, чтобы можно было так просто прервать его речь.

— Пардон! — снова остановил он Уотсона. — Я не кончил, господа присяжные заседатели! Надеюсь, вы не забыли, как мы с Кисой Воробьяниновым удирали из Васюков. Сперва я мчался по пыльным улочкам этого жалкого поселка городского типа, как принято называть нынче такие захолустные населенные пункты, а за мною неслась орава шахматных любителей, грозя меня растерзать. А потом мы с Кисой чуть не утонули, и только счастливая случайность…

— Напоминаю вам, — счел нужным вмешаться Шерлок Холмс, — что все эти подробности хорошо известны читателям Ильфа и Петрова…

— Еще пардон! — снова не дал себя прервать Остап. — А теперь вспомните, как комфортабельно покидал уездный город Н. мой подзащитный мсье Хлестаков. На тройке! С бубенцами! Одураченный городничий ему еще ковер персидский в коляску подстелил!

— Ну вам тоже особенно прибедняться не стоит, — улыбнулся Холмс. — Бывали ведь и у вас такие удачи. Вспомните Кислярского, у которого вы в Тифлисе так талантливо выманили…

— Какие-то жалкие триста рублей! — на лету подхватил мяч Остап. — А мой подзащитный у одного только почтмейстера схватил триста! Да триста у смотрителя народных училищ! А у Земляники — целых четыреста. Про шестьдесят пять рублей, взятых у Добчинского и Бобчинского, я уж и не говорю… Да, пардон!.. Я совсем забыл про Ляпкина-Тяпкина! Видите? Это уже за тысячу перевалило. Нет, дорогой мистер Холмс, вы должны признать, что по сравнению с деяниями моего подзащитного, мои скромные подвиги, даже те из них, которые предусмотрены Уголовным кодексом, имеют невинный вид детской игры в крысу.

Холмс только усмехнулся в ответ: его искренне забавляла своеобразная манера великого комбинатора выражать свои мысли. Он умел ценить хорошую шутку. Однако шутки шутками, а дело делом.

— Как вы полагаете, дорогой Остап, — начал он.

Но тут его внезапно прервал Уотсон.

— Я просто перестаю вас понимать, Холмс! — взорвался он. — Объясните наконец этому господину, что Хлестаков никаких денег ни у кого не выманивал! Они сами совали ему эти деньги. А он, может быть, даже и не догадывался, что его принимают за ревизора.