Меч Руса. Волхв - Вячеслав Перевощиков

Чернобородый оглянулся назад, на дорогу, ведущую к торгу. Вместо секунды на точный удар ромфея дело принимало затяжной оборот. В любой момент могли появиться русские купцы или просто горожане, и тогда… тогда либо придется убить всех, либо их с позором выставят вон, и вместо золота дука[14] наградит их скамьей гребца на дромоне.

– Уйди, мальчишка, – выплыл из бороды глухой голос. – Ты нам не нужен. Убирайся прочь, и ты останешься жив.

Иди же, я пропускаю тебя. – Бородач отодвинулся в сторону, встав за спину Длиннорукого. – Ты можешь спокойно идти. А иначе, если ты будешь нам мешать, мы все равно убьем тебя.

Иди, пока я добрый. – Чернобородый изобразил улыбку. – А не то твоя смерть будет просто ужасна. Ты, наверное, не знаешь, что такое ужасная смерть. Так я расскажу. Это когда тебе вначале отрезают уши и нос, потом по очереди отрубают все пальцы и, наконец… – Бородач, ухмыльнувшись, помахал ромфеем сверху вниз. – Твою кожу режут ломтями и выкалывают твои замечательные глаза.

Чернобородый был очень искусным синодиком[15], он отлично знал, как можно словами вдавить в человека страх, смутить душу врага. А запугать – значит сделать движения противника неуверенными и слабыми, значит победить еще до того, как его ромфей перережет трепещущее от ужаса горло.

Но византиец напрасно старался. Волхв уже успел научить Радима азам древней науки волхвов. Раньше этими азами были веды «Об общении с духами деревьев», но теперь Велегаст начал учить отрока с вед «Об общении с врагами», которая раньше была самой последней. Простые правила юноша знал наизусть:

«Не смотри в глаза врагу, если не имеешь достаточной силы, ибо через взгляд Выргони[16] приходит Морана, и Чернобог сеет свое зло».

«Не говори с врагом, ибо словом Выргонь зовет на погибель, а слово есть дверь в душу и путь в обе стороны, по которому и ты, и враг твой могут пройти».

Для Радима слов Чернобородого просто не было, бессмысленные непонятные звуки, пролетевшие мимо ушей. Юноша весь был сосредоточен на движениях рук и ног своих сильных врагов, словно вел нелегкую игру в таврели, где фигурами были руки и ноги врагов с одной стороны и он сам – с другой.

«Победа или смерть», – вдруг вспомнил он слова Святослава.

Нет, для него выбора не было – только победа. И вдруг он увидел свой ход в этой смертельной игре. На каждое его движение фигуры рук и ног врагов начинали свое перемещение, уходя от его ударов и пытаясь нанести свои. Ход, еще ход, и вот удар достигает цели. Радим сделал робкий шаг в сторону освобожденного прохода, словно собирался уйти.

– Ну, вот и молодец, – обрадовался бородач. – Я знал, что ты умный парень.

Отрок приподнял руку с кистенем над головой, словно лучше желая видеть свой путь. И в то же время едва заметным движением кисти раскрутил ремень с гирькой до предельной скорости. Над его головой возник широкий прозрачный круг, по краям которого летал смертоносный снаряд. Вдруг Радим сделал резкий выпад вперед, быстро опуская кистень. Смертоносный круг над его головой, чуть наклонившись, метнулся к Длиннорукому. Тот резко отпрянул назад, но наткнулся на Чернобородого, и его правая нога, выступавшая вперед, чуть замешкалась. Страшный шлепок металла о плоть и хруст ломаемой кости.

Длиннорукий упал, раскрыв рот в беззвучном крике. Лицо убийцы сделалось страшным от гнева и ненависти, но все эти маски чувств безжалостно кривила и коверкала одна гримаса ужасной боли. Он не мог кричать, чтобы не привлечь внимание лишних для этого дела глаз, и всю боль без остатка вкладывал в безголосую мимику. Только стон смог разжать его зубы.

– Ах ты, гад! – воскликнул Чернобородый. – Ну, сейчас ты умрешь, как собака!

Он все еще надеялся продавить отрока словами, но его левая рука уже потянулась за голенище. Велегаст угадал этот жест безошибочно. Он быстро нагнулся, захватил горсть пыли и сухого песка и, прошептав заклинание, дунул на ладонь. В лицо Чернобородого хлестнуло вихрем пыли, ослепляя глаза. Убийца уже поднял руку, чтоб метнуть нож, но так и застыл, пытаясь закрыться рукавом от летящих злобных песчинок. Это было последнее, что он видел в своей жизни. Рука с кистенем еще раз опустилась, и крепкий череп неохотно хрустнул, уступая натиску железа и скорости.

Юноша опустил кистень, руки его дрожали. Наверное, он впервые убил человека и теперь стоял, не чувствуя ни радости избавления от смертельной опасности, ни тем более радости победы.

– Неужели это все? – пробормотал он, пошатываясь.

Только теперь было видно, что Радим просто худенький мальчишка-переросток, похожий больше на тростинку рядом с лежащими на земле огромными телами убийц. Накидка, закрывавшая прежде его фигуру, была намотана на руке, и открылись его тонкие беззащитные плечи и такие же худые руки. Пока он дрался, он казался больше и был похож на взъерошенного воробья. А сейчас – ну совсем мальчишка.

– Нет, не все, – ответил Велегаст, вонзая свой посох в кисть Длиннорукого.

Пользуясь тем, что про него на время забыли, поверженный, но не убитый синодик решил драться до конца. Он вытащил потихоньку из-за голенища нож, и его левая рука чуть поднялась, чтобы сделать бросок. И сделала бы, если б не посох волхва, сломавший острым концом тонкую кистевую кость. Теперь рука убийцы, потеряв оружие, дергалась от боли, не находя себе места.

– Не убивайте, – простонал византиец.

– А мы и не собирались тебя убивать, – усмехнулся волхв. – По-моему, это ты на нас напал и ты нас хотел убить. Не так ли?

Длиннорукий молчал, корчась от боли и скрежеща зубами.

– Весь вопрос в том: зачем и почему? – не обращая на мучения поверженного убийцы никакого внимания, продолжил допрос Велегаст. – Так зачем ты хотел нас убить?

– Мне приказали…

– Кто?

– Я не знаю, он не назвал своего имени, заплатил деньги и сказал, что делать.

– Не знаешь? – Волхв поднял над головой византийца острый конец посоха.

– Я правду говорю! – вскрикнул, корчась, верзила. – Впервые его видел.

– Ты кого хочешь обмануть?! – Велегаст будто удивлялся наглости неудачливого убийцы. – Ты хоть знаешь, с кем ты говоришь?! Впрочем, я и без тебя все узнаю. Ты мне больше не нужен.

Разноцветные глаза с холодной ненавистью посмотрели на византийца, и посох не спеша стал подниматься вверх, словно показывая, как он наливается силой для удара. Взгляд Длиннорукого лихорадочно запрыгал от жутких глаз волхва к острому концу посоха, видимо соображая, что для него страшнее.

– Не… не надо, я все скажу, – выдавил он из себя.

– Что же ты скажешь? – посох завис, тщательно выбирая точку удара.

– Михаилом его зовут, в корчме он живет как купец, но на самом деле он декарх и отдает нам приказы. Я всего лишь простой воин, я должен подчиняться, иначе меня…

– Тоже убьют, – закончил волхв. – И ты убиваешь, чтобы самому жить?

– Я вынужден, законы империи очень жестоки, а я всего лишь маленький человек, я рассказал все, я больше ничего не знаю… пощадите меня!

– Пощадить… – задумчиво проговорил Велегаст, словно взвешивая каждую букву этого слова. Ему почему-то вспомнились его учителя волхвы, мудрые старцы, которых убили и утопили в болоте вот такие же, как этот…

Рука с посохом дернулась сама собой, вонзив острие в шею. Длиннорукий забился на земле, задыхаясь, глаза округлились по-рыбьи. Волхв отвернулся в сторону, глядя на море, по которому широкой полосой вдруг покатилась мелкая зыбь. Несколько чаек, разгребавших кучи выброшенных волной водорослей, с криками взмахнули белыми крыльями и стали кружиться, радуясь свежему ветру.

– Велегаст, – раздался слабый голос отрока. – А как же законы Прави? Ведь нельзя убивать беззащитного, и лежачего, и пощады просящего.

– Нельзя, – согласился волхв. – Но как ты думаешь, Радим, если бы в его руке снова оказался нож, что бы он сделал?

Отрок молчал удрученно.

– Вот видишь, – продолжал Велегаст. – Ты это знаешь, и я это знаю. Одного мы не знаем; кого он стал бы убивать в следующий раз. Меня, тебя или еще кого-то.

Длиннорукий перестал дергаться, гримаса боли навечно застыла на его страшном лице.

– Сбрось их в эту расселину, – приказал волхв. – Чем позже их найдут, тем дольше мы будем в безопасности.

Юноша с трудом перекатил трупы до края обрыва и, отвернувшись, подтолкнул их ногой к падению вниз, одного за другим, и тут же отошел прочь. Велегаст вздохнул и стал чертить на земле, там, где лежали убитые, какие-то знаки, потом подошел к обрыву и, не доходя до края одного шага, поднял посох. О чем он молил небо, какие шептал слова – неизвестно, но, когда он ударил посохом в землю перед собой, что-то громыхнуло, раздался гул, и большой кусок земли, отколовшись от мыса, рухнул вниз, погребая трупы.

– Все, теперь Мара примет их души, – сказал волхв. – А нам пора продолжить свой путь. Кто знает, не послал ли этот декарх за нами еще каких-нибудь убийц.