Волчий лог - Валерий Голев

Трактор Кузьмича приближался. Ванька встал и перебежал подальше от края пашни, чтоб Кузьмич не заметил его. Он снова улёгся в борозду. Когда плуг проходил мимо него, Ванька вскочил, догнал плуг и запрыгнул на сиденье. Металлическое сиденье уже остыло, и он ощутил холод металла всей задницей, через парусиновые штаны, через хлопчатобумажные кальсоны. Так он спрыгивал с плуга каждый раз, когда трактор Кузьмича приближался к Волчьему логу, страх перед этим местом был непреодолим для Ивана.

– Всё, будя на сегодня, – услыхал Ванька долгожданные слова от Кузьмича. – Идите домой, а то уж поздно, – добавил он. Володька подпрыгнул от радости, подбежал к плугу и сунул палку под сиденье, подёргал её рукой, проверив, не выпадет ли. Убедившись, что она держится крепко, помахал Кузьмичу кепкой. Ребята ещё постояли немного, наблюдая, как трактор с плугом уезжал в темноту. Вот он полностью растворился в ней, только слабый свет от фары прыгал по полю вверх, вниз, влево, вправо, как будто искал чего-то. Ребята пошли по краю пашни в сторону деревни. Иван долго не решался спросить друга, боялся он Волчьего лога или нет. Наконец собравшись, спросил:

– Вовк, ты, когда у Волчьего лога пахал, боялся?

– Ещё чего, – быстро ответил Володька.

– Побожись, – предложил Иван. Володька остановился, молча постоял немного, потом ответил:

– Ещё как, аж кишки в узел скручивались.

– А перед логом с сидушки спрыгивал? – спросил Ванька.

– Пока видно было, держался, а как стемнело, будто чёрт меня с плуга сбивал, – признался он.

– И я тоже, – с обидой проговорил Ванька. – Выходит, мы трусы, а на фронт собрались, отцам помогать, немцев бить, – подытожил он.

– А давай завтра до лога пахать, не спрыгивать, – предложил Володька.

– Давай, – радостно подтвердил Ванька. И они почти бегом двинулись к дому.

Глава 3

Холодной осенней ночью в степи при лунном свете было видно, как волки сплошной, серой тенью бежали рысью, ступая след в след. Старая волчица вела своих четверых волчат в свою школу, школу волчьей жизни. Следом шёл матёрый, он изредка останавливался, поднимал морду кверху и, втягивая ноздрями холодный осенний воздух, подолгу прислушивался, поворачивая уши в разные стороны. В лунном свете он казался огромным и седым, будто присыпанный утрешней печной золой. Дойдя до распаханного клина, волчица остановилась и села, подождала, когда подбегут волчата. Те подскакали к ней, радостно виляя хвостами и тихо повизгивая. Она рыкнула на них, дескать, не до игрушек, они притихли и стали молча смотреть на неё. Волчица, подняв морду вверх, стала нюхать воздух. Определив направление ветра, она встала и побежала прямо по распаханному полю. Прибылые потрусили за ней. Вдруг на пашню как из-под земли выскочил из межи наполовину перелинявший здоровенный русак, серо-рыжий, с белым брюхом и рыжими лапами, сделав красивую «свечку» – прыгнув вверх, заяц помчался по пашне, подбрасывая растопыренными когтями задних лап небольшие комья липкого чернозёма. Волчица рванула за ним. Когда прибылые догнали её и стали обгонять, визжа от возбуждения, она остановилась, ещё раз понюхала воздух, определив направление ветра, и не спеша потрусила на край пашни в ту сторону, куда будет крутить заяц. Выбрав место в некоси, у края ещё не распаханного поля, за будылями высохшей белены, она легла и стала слушать. Матёрый всё это время стоял там, на краю лога, и сверху наблюдал за происходящим, пока в лунном свете мог видеть волчий глаз. Потом резко фыркнул, мотнув головой и безразлично помахав «поленом» – хвостом, потрусил в сторону колхозной базы. Там, в старой овчарне с соломенной крышей, были овцы, и оттуда так вкусно и призывно пахло овечьей шерстью и свежими котяхами. В это время заяц, делая большой круг, нёсся в сторону волчицы, он сошёл с пашни и перешёл на ржаную стерню, по которой скакать было намного легче. Он легко отрывался от молодых, отбежав метров на сто, останавливался, вставал на задние лапы и, вглядываясь и прислушиваясь вокруг, подпускал прибылых, потом подскакивал и, как бы играя, опять легко отростал от волков. Она никогда не ошибалась, и в этот раз заяц бежал ей прямо в лапы. Так охотиться на зайцев её научила её мать, а её – её мать, и так волки охотятся тысячи и тысячи лет. Когда русак, делая большую петлю, добежал до края ржаного поля, волчица молнией рванула ему наперерез. Схватив зайца раскрытой пастью поперёк туловища, она резко мотнула головой, раздался душераздирающий крик обезумевшего зайца и хруст позвонков, большеухий дёрнулся и обмяк, повиснув тряпкой в волчьих зубах. Она не сразу отдала зайца волчатам, какое-то время ходила кругами, держа его в пасти, тихо рыча на них. Потом подбросила его кверху и отпрыгнула в сторону. Прибылые в один миг, набросившись, разорвали русака и съели его без остатка.

Уже семь лет волчица выводила в этом логу потомство. Да и сама она родилась здесь, в логу, тихой апрельской ночью. Только гнездо у них было тогда ближе к человеческому жилью. Свою нору она вырыла подальше от деревни, большую, с двумя отнорками, на южной стороне лога в зарослях непролазного тёрна и чапыжника. Основной добычей для волков в этой местности были зайцы-русаки, полёвки, куропатки, изредка им перепадала падаль. Если в округе издыхала старая лошадь или корова от какой болезни, их везли за большак и бросали в лог. По несколько дней волки пировали на падали. Зимой таскали в деревнях собак, кур, гусей, кошек – всё, что могли утащить и сожрать. Осенью матёрые волки приводили прибылых к деревням и забирались в овчарни, конюшни, свинарники, летние ясли, туда, где содержалась скотина. Матёрые учили прибылых резать овец, телят, свиней. Вот где молодые волки, заливаясь кровью, становились настоящими волками. Правда, потом приходили люди с собаками, с ружьями, устраивали облавы в логу, и в живых от стаи иногда оставалась лишь одна, хитрая волчица. Потом, в январе, феврале, во время гона из степи, приходили другие волки, грызлись между собой за право, кому остаться в логу. И хитрая волчица заводила новую семью, растила и учила охотиться новую стаю. Цепочка эта не прерывалась веками. Не было и года, чтоб в Волчьем логу не жила семья волков, а то и две, три, места хватало. Широкий и глубокий Волчий лог тянулся от полей Истобного за большак на запад в сторону Верхнего Дона, через ещё никем не паханные бескрайние луговые степи, густо поросшие типчаком и пыреями.

Дохлый и Кривой этой же ночью тоже, как волки, шли друг за другом, стараясь попадать кирзовыми сапогами след в след.

Дохлый – молодой парень двадцати трёх лет. Худой, длинный, как жердина, за что и прозвали его Дохлый. Очень суетной, жадный. Пил всегда за чужой счёт, а когда выпьет, так сладу нет, на любого в драку лезет. Часто нарывался на здоровых ребят, били его крепко. Девки на селе его не любили, боялись. На вечёрке на пятачке на танцах мог к любой при всех под юбку залезть. Безудержно бесстыжий до девичьих прелестей, аж спасу нет. Кривой – тот постарше, под тридцать, женат. Двое детишек, парень и девка. Работать не любил, с ленцой мужик, ему б погулять да к вдовым бабам, да и не вдовым ночью на сеновал залезть, пока мужика нет. Жена его часто ловила на этом, ух… и дрались они потом, всё в доме перебьют, пока не успокоятся. Вскоре – прощала, через месяц-два всё повторялось. Кривой и Дохлый оба из одной деревни Пупки, что в низине у болот между речками Становая и Хавёнка.

В воскресенье 22 июня 1941 года в 12 часов 13 минут на Вознесенской площади города Раненбурга из репродуктора прозвучала прямая трансляция речи члена правительства, Народного комиссара иностранных дел Молотова Вячеслава Михайловича о нападении фашистской Германии на СССР, и уже потом из всех динамиков страны в течение всего дня её многократно повторял, зачитывая громовым голосом, диктор Юрий Левитан.

Нарядно одетые люди по случаю воскресенья и праздника Всех святых, в земле российской просиявших, внимательно выслушав срочное правительственное сообщение, молча разошлись. К вечеру на площади стали собираться военнообязанные и добровольцы. Здесь-то… пока определяли кого куда, Дохлый с Кривым и сговорились бежать.

Пока шли вдоль лога – молчали, когда впереди стали прорисовываться подсвеченные лунным светом строения колхозной базы, Дохлый прошептал:

– Курить охота.

– Курить, курить, – передразнивая, повторил Кривой. – Мне бабу охота, мочи нет. В баньку б зараз с жинкой, ух… я б её и попарил, да и провоняли мы в энтой норе, как волки, псиной небось за версту несёт.

– Не жрём ни хрена, с чего тебя на баб тянет, – удивился Дохлый. – К жене пойдешь парить, а там тебя НКВД-шники поджидают. Ух… они тебя и пропарят, лучше, чем жена, – продолжил он и захохотал.