Это лишь игра - Елена Алексеевна Шолохова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А на следующее утро ко мне опять подходит Горр. Я стою возле расписания – вижу, что уроки физкультуры уже отменены, и вдруг ощущаю прямо за спиной чужое присутствие. И сразу же слышу над ухом его голос.
– Ну что? Подумала? – тон его уверенно-насмешливый. Сбить бы с него спесь!
– Было бы над чем думать, – отвечаю я, стараясь казаться невозмутимой. Это трудно, когда сердце так и скачет. Нет, Герман Горр меня не волнует. Просто какого черта он подкрадывается сзади?
– Вопрос не в том. Вопрос в другом: было бы чем думать. Ты же не совсем дура и должна понимать, чем для тебя твой демарш отольется.
Я разворачиваюсь к нему, встаю лицом к лицу, хоть он меня и выше. И твердо чеканю каждое слово:
– Врать. Я. Не стану. Горр, ты ведь тоже вроде не дурак и должен понимать слова?
Жду, что он рассердится. Но он лишь улыбается. То есть ухмыляется. Не зло, но и не добро, а вроде как: ну-ну, давай позабавимся. Затем говорит:
– Любишь, значит, поиграть с огнем. Что ж, я тебя предупреждал.
8. Лена
В классе сегодня небывалое оживление, как будто что-то грядет и все этого беспокойно ждут. Собственно, так оно и есть. Не я одна заметила, что уроки Дениса Викторовича на сегодня отменили. Значит, его уже сняли. Пока на время. А там – кто знает, чем закончится разбирательство.
Нас еще никто никуда не вызывал и ни о чем не спрашивал. Но наши уже на взводе, не считая, разумеется, Горра, который, хоть и подбил всех врать во имя спасения Дэна, сам демонстрирует своим скучающим видом, что ему абсолютно плевать на происходящее.
Сорокина рассказывает, что уже слухи ходят, будто Дэн избил Жуковского, чуть ли не изувечил. И наши тут же вскидываются в возмущении, мол, какое наглое вранье.
После второго урока градус напряжения подскакивает. По классу разносится новость, что Дениса Викторовича видели сегодня в школе и он на себя не похож. Позже он и сам поднимается к нам в кабинет географии, минут за пять до урока. И действительно – мы его в первый миг не узнаем. На нем вместо привычного спортивного костюма пиджак, явно ему маловатый, и галстук в косую полоску. Но главное – в нем нет ни капли его обычной развязности. Как никогда он задумчив, строг и печален. Видимо, взялись за него серьезно.
Нина Федоровна, географичка, пожилая и чопорная, на его приветствие лишь кивает, поджав губы. И смотрит на Дэна с недовольством и осуждением, как на провинившегося двоечника. А потом и вовсе выходит из кабинета с таким видом, словно ей противно рядом находиться.
Зато наши после секундной заминки облепляют его плотным кольцом.
– Денис Викторович! Ваши уроки отменили! Это надолго? А завтра? Будет у нас завтра физра? Эта на вас все-таки стуканула? Вот же овца! Правда, что она наша новая англичанка? Ну-ну… И что теперь? Что говорят? Собрание будет сегодня? Денис Викторович, вы скажите, что всё это вранье. Мы подтвердим! И Жучка скажет, что ничего не было. Во сколько будет собрание? В четыре? Мы придем!
– Спасибо, спасибо, – растроганно отвечает Дэн. – Вы у меня лучшие.
– Мы – за вас!
– Спасибо. Ничего, как-нибудь прорвемся.
Я оглядываюсь на Горра. Он сидит на первом ряду, за третьей партой, у окна. И меня слегка коробит оттого, с каким выражением лица он наблюдает за этой сценой. На губах его блуждает полуулыбка, а во взгляде отчетливо сквозит: «Какие же людишки жалкие, глупые, но забавные…».
Мне вот интересно, существует ли на свете хоть один человек, которого Герман Горр уважает. Ну или хотя бы относится, как к себе равному. Не могу такого представить.
Словно почувствовав, что я на него смотрю, он вдруг переводит взгляд на меня и чуть подщуривает глаза. И я вижу в них что-то похожее на азарт. И ясно понимаю то, что и так, в общем-то, знала: ему нет дела ни до кого. Ни до Дениса Викторовича, ни до Жуковского и наших одноклассников, ни до меня – ему просто интересно, чем все закончится. Ему скучно, когда всё ровно и спокойно, когда ничего не происходит. Вот он развлечения ради подергал за ниточки, запустил реакцию, а теперь удовлетворенно наблюдает, как каждый исполняет задуманную им роль. И наверняка чувствует себя чуть ли не богом.
Мне ужасно не по себе. И это даже не банальная неловкость оттого, что он заметил, как я на него смотрела. Хотя и это тоже. Но главное – меня смущает его взгляд. Он не просто пристальный – он, будто рентгеновский луч, проникает глубоко внутрь, в самую сердцевину, во все потаённые уголки. И ощущение такое, что он видит тебя насквозь.
Одновременно со звонком возвращается Нина Федоровна и велит всем «прекратить балаган и занять свои места». Денису Викторовичу она церемонно говорит:
– Прошу прощения, но у нас урок.
Он примирительно вскидывает руки ладонями к ней и, пятясь к двери, приговаривает:
– Понял, понял, ухожу.
На пороге снова останавливается, поворачивается к нашим и, сжав кулак, показывает «но пасаран». По классу тут же прокатывается гул.
– Одиннадцатый «А»! Тишина! – прикрикивает Нина Федоровна и с раздражением смотрит на Дэна. Наконец тот уходит, но наши успокоиться никак не могут. Игнорируя ее замечания, они открыто переписываются в мессенджерах, перешептываются, а еще косятся на меня. Кто – с подозрением, кто – с угрозой. Может быть, с подачи Горра, может, сами по себе – не знаю. Даже беззлобный увалень Славка Решетников, который сидит на первой парте передо мной, то и дело оборачивается.
И если честно, это неприятно. Это здорово нервирует, как бы я ни старалась держать марку. Ощущение такое, будто ты вдруг оказался голый посреди многолюдной площади, и все на тебя пялятся. Будь рядом Соня – мы сидим вместе – наверное, было бы легче. Но сейчас я – одна.
Скорее бы уж она выздоровела, вздыхаю я.
На перемене ко мне подходит Петька. Он делает вид, что всё нормально. Что ничего не происходит. Но я чувствую, что вокруг меня сгущается что-то нездоровое, опасное. Не могу этого объяснить, но это тревожное ощущение почти осязаемо. И я уверена, что Петька тоже это
