При загадочных обстоятельствах - Михаил Черненок

— Давай, шерсти. А я попробую встретиться с Розой.

Три серых цыганских палатки пузырились за домом прокуратуры, на опушке соснового бора, рассеченного широкой лентой шоссейной дороги, уходящей из райцентра на восток. У обочины шоссе, метрах в двадцати от палаток, пустовал синенький летний павильон автобусной остановки. Бирюков подошел к павильону и присел на скамью. Будто дожидаясь автобуса, стал присматриваться к табору.

У крайней от дороги палатки старая цыганка в пестром наряде сама себе гадала на картах. Чуть подальше от нее молодой чубатый цыган медленно перебирал струны гитары. Рядом с ним худенькая цыганочка кормила грудью ребенка. За палатками двое шустрых цыганят бросались друг в друга сосновыми шишками. Старшему, видимо, надоело это. Он проводил завистливым взглядом промчавшегося по дороге мотоциклиста и вдруг направился к Бирюкову. Не дойдя метра три, остановился. Почесал одна о другую пыльные босые ноги, спросил:

— Куда едешь?

— Пока не еду — автобус жду, — ответил Антон.

— Дай пятак — на пузе и на голове спляшу.

Бирюков подмигнул:

— Сам умею плясать.

— А дым из ушей пускать умеешь?

— Нет.

— Дай сигарету — покажу.

— Рано тебе курить, — Антон достал из кармана гривенник. — Держи без пляски и курева.

— Обманываешь?

— Ну, почему обманываю?

— Бесплатно деньги отдаешь.

— Не хочешь так брать, расскажи что-нибудь или спой.

— Чего рассказать?

— Как тебя зовут, например.

— Ромкой зовут… А спеть чего?

— Цыганское, конечно.

Мальчонка живо схватил монету и, притопывая изо всей силы пятками, зачастил:

А ручеечек-ручеек,А брала воду на чаек,А вода замутилася,А с милым разлучилася-а-а-а…

— Хорошая песня, — сказал Антон. — Кто тебя научил?

— Сеструха батькина, Розка.

— Пригласи ее сюда.

— Зачем?

— Чтобы она сама мне эту песню спела.

Ромка насупился:

— Нельзя.

— Почему?

— Батька в палатку ее засадил.

— За что?

— Рыжих цыганят хотела в таборе расплодить.

— Чего?..

— За медом к пасечнику повадилась, вот чего.

— А кто Розу кнутом исхлестал?

— Твое какое лело? — огрызнулся Ромка. — Давай еще деньги — сразу две песни про любовь спою.

— Лучше расскажи, кто у тебя лошадь угнал.

— Я это знаю, да?

— Расскажи, что знаешь.

— Хитрый ты…

Ромка разжал кулак, будто хотел убедиться — на месте ли монета, и внезапно со всех ног стриганул к палаткам. Бирюков пошел следом.

Вызвать из палатки Розу оказалось не так-то просто. Старая цыганка, раскладывающая карты, прикинулась, непонимающей по-русски, а чубатый гитарист отрицательно покрутил головой. Пришлось показать служебное удостоверение. Глядя в раскрытые корочки, цыган не столько читал, что там написано, сколько сверял фотографию с оригиналом. Убедившись, кто перед ним, нехотя проговорил что-то на своем языке сидящей рядом цыганке, только что прекратившей кормить ребенка. Та поднялась и вместе с ребенком скрылась в одной из палаток.

Прошло не меньше десяти минут, пока появилась Роза. Бирюков узнал ее по синякам на смуглом лице. В отличие от своих соплеменниц, одетых в крикливо-пестрые наряды с длинными юбками, Роза была в светленьком современном платье, обнажающем до колен загоревшие стройные ноги, исполосованные синяками. Густые смоляного цвета волосы были откинуты за спину. На шее — бусы из разноцветных крохотных ракушек, в ушах — клипсы-висюльки. Особенно Бирюкова заинтересовали Розины глаза. Большие, с сизоватым отливом, они были переполнены ужасом.

Едва Бирюков заговорил о пасечнике, Роза прижала маленькие ладони к ушам:

— Не знаю! Ничего не знаю!

— Вы послушайте… — начал было успокаивать Антон.

— Не буду слушать! Ничего не буду слушать!

— Кто вас так напугал?

— Кровь! Кровь! Кровь! — истерично раз за разом выкрикнула Роза и убежала к палатке.

Чубатый парень с силой ударил по струнам гитары.

— Что это с ней? — сумрачно спросил Бирюков.

Лицо цыгана нервно передернулось:

— Собака-пасечник до крови изувечил.

— За что?

— Спроси собаку!

Бирюков повернулся и зашагал к райотделу.

Слава Голубев к этому времени успел обзвонить все фельдшерские пункты, расположенные вблизи Серебровки и в райцентре. Ни в одном из них медицинскую помощь подозрительному раненому не оказывали.

Решив немедленно ехать в Серебровку, Антон надел форменный пиджак и фуражку.

6. На основе фактов

В разгар уборочной страды поймать попутную машину легче всего у районного элеватора. Именно туда и «подбросил» Бирюкова шофер ровдовского «газика».

От ворот хлебоприемного пункта тянулся чуть не километровый хвост груженых «Колхид», самосвалов, бортовых автомашин, армейских трехосок и «Беларусей» с прицепными тележками. Бирюков показал вахтеру удостоверение, прошел на территорию элеватора, тоже забитую машинами, и огляделся. У весовой площадки, в кузове очередного ЗИЛа, пухленькая лаборантка в белом халате, запуская длинный металлический зонд в золотистый ворох зерна, брала пробы. Подойдя к ЗИЛу, Антон спросил:

— Девушка, с кем бы мне в Серебровку уехать?

Лаборантка, стрельнув подкрашенными глазами, оглядела с высоты многочисленные машины и звонко крикнула:

— Тропынин!.. Иди-ка сюда, родненький!

— Поцеловать на прощанье хочешь? — послышалось издали.

Лаборантка, как пикой, погрозила блеснувшим на солнце зондом:

— Вот этим поцелую — долго помнить будешь.

— Ради этого не пойду.

— Иди, родненький, попутчик тебе есть.

— А не попутчица?..

— По-пут-чик!

— Я больше попутчиц уважаю, но на безрыбье, как говорится, и рак рыба.

— Болтун, человек тебя ждет.

— Скажи, чтобы пятерку готовил.

— Не дороговато ли?

— Овес, Верочка, ноне подорожал…

Из-за кузова ЗИЛа вышел веселый парень в нейлоновой куртке на многочисленных замках-молниях. Увидев одетого по форме Бирюкова, он опешил:

— Здравия желаю, товарищ капитан!

— Здравствуй, земляк, — улыбнулся Антон. — Может, скидку с тарифа сделаешь?

— Об чем речь! — Парень смутился, но не стал ронять марку перед улыбающейся лаборанткой: — Членов профсоюза, участников войны и сотрудников милиции вожу бесплатно… Вам куда?

— До Серебровки.

— С ветерком прокачу!

Промчавшись по окраине райцентра, парень вырулил на магистральную дорогу и повел свой трехтонный самосвал так лихо, что за приспущенными стеклами кабины и впрямь запел ветер. Разгоняясь на спусках, машина легко взбегала в гору, и встречные грузовики пролетали мимо, как пули.

— Не залетишь на крутом повороте? — спросил Антон.

— По семь ездок в день на элеватор гоняю. Не только повороты, каждый камешек на дороге изучил.

— Тебя как зовут?

— Торопуня… — парень смущенно поморщился. — То есть фамилия моя — Тропынин. А по имени-отчеству я полный тезка академика-космонавта Королева.

— Сергей Павлович, значит?

— Угадали. А вы не родня нашему председателю?

— Сын его.

— То-то смотрю, вылитый портрет Игната Матвеича, с той лишь разницей, что лет на тридцать моложе. — Тропынин, гуднув в знак приветствия встречной машине, помолчал. — А что в Серебровку едете, а не в Березовку, к родителям?

— Дела ведут, Сергей Павлович.

— По убийству пасечника, наверно?..

— По нему. Что в Серебровке об этом говорят?

— А чо говорить?.. Укокошили цыгане ни за грош, ни за копейку, — Тропынин скосил глаза на Антона. — Слышал, в райцентре возле прокуратуры табор осел. Наверно, прокурор за цыган взялся?

— Допустим, — ответил Антон.

— Козаченку жалко — дядька толковый. Да, собственно, и не он убил Гриню.

— Кто же?

— Левка или Роза.

— Какой Левка?

— Чубатый гитарист из табора.

— Почему так думаешь?

— Предполагаю на основе фактов…

Самосвал стремительно спускался к мостику через узкую, поросшую камышом речку, названную из-за крутых спусков к ней Крутихой. Перед самым мостиком Тропынин резко тормознул и, прижав машину к правой кромке дороги, заглушил двигатель. Достал из-под сиденья резиновое шоферское ведро, склеенное из куска старой камеры.

— Водички надо подлить…

Бегом спустился под мостик, зачерпнул воды и так же быстро вернулся. Наливая воду в горловину дымящегося паром радиатора, заговорил:

— Вот, товарищ капитан, чтоб в рубашках двигателя не образовывалась накипь, воду на охлаждение беру только в Крутихе. Речка вроде как все другие, но вода в ней будто с антинакипивом…