САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА - Герман Дейс

 Короче, кинули военного специалиста знатно.

 Впрочем, кидать ближних своих на святой Руси испокон веку зазорным не считалось.

 А звали бывшего штурмана Пётром Игнатовичем, однако отчество, в отличие от Семёныча и Виталия Иваныча, за ним не привязалось. Но Варфаламеев не обижался, в общении с односельчанами выказывал характер простецкий, и все его звали Петей. Друзья же звали его либо Петькой, либо Варфаламеевым.

 Бывший штурман оказался не только способным сельским тружеником, но и проявил кое-какие деловые качества. Так, он продал какому-то барыге перстень, на вырученные деньги купил три литра медицинского спирта, а спирт отнёс на ближайшую совхозную ферму, которая продолжала по инерции выращивать свиней. По той же инерции фермачи продолжали кормить своих подопечных патокой, привозимой с ближайшего сахарного завода, который в то время ещё не развалился. В общем, умный Варфаламеев обменял три литра спирта на один бензовоз патоки, а из неё сделал двести литров самогона градусов по шестьдесят. Затем подоспели уборочные работы, и Варфаламеев повадился в колхозные поля, как на вахту, и в самый разгар страды обменял свою самогонку на пять тонн зерна у страждущих от недопохмелья комбайнёров. За двадцать бутылок Варфаламеев нанял грузовик, отвёз зерно в Москву на птичий рынок и там толкнул его за нормальные деньги. На нормальные деньги бывший штурман купил тёлку и двух поросят. Но потом в процесс становления зажиточного крестьянина вмешался ревнивый Семёныч и Варфаламеев запил. В общем, тёлка ушла, как пришла, но поросят Варфаламеев не тронул и продолжил своё «пасторальное» житие, оставив надежду на собственные молочные продукты, но не пропуская ни одной пьянки-гулянки с участием Семёныча, Жорки Прахова и Сакурова.

 Если пьянки случались не стихийно, то их организовывал Семёныч. Или просто являлся их застрельщиком. А иногда он пьянствовал на выезде. Дело в том, что, утратив московскую хазу, Семёныч прописался в местном сельсовете. Однако пенсию свою он умудрился сохранить в Москве, где пенсия была больше местной вполовину. Поэтому Семёныч законно раз в три месяца мотался в столицу. Надо сказать, спонсорство богатого сына помогало кормиться Семёнычу с его сварливой супругой «помимо» их пенсий. Куда девала свою пенсию супруга Семёныча, о том не ведала ни одна собака, зато свою Семёныч тратил строго по назначению. Укатив в столицу, долго он там не задерживался, но на следующий день возвращался на бровях, с полным багажником бухла и какими-то бродягами в салоне. Когда бродяги упивались до состояния риз и начинали гадить прямо в избе Семёныча, он выгонял их к чёртовой матери с помощью своей разъярённой супруги и газового пистолета. А только потом брал литра два водки и шёл к Петьке Варфаламееву. Затем они оба перекочевывали к Жорке Прахову, а под конец – к Сакурову. Когда у Семёныча кончалась водка, привезённая из столицы, он тряс свою жену, которой сын, помимо продуктов, выдавал кое-какую наличность. А потом, когда иссякал и сей источник, занимался просто подстреканием к совместным возлияниям за счёт собутыльников. При этом Семёныч честно предлагал свою тачку для вывоза на рынок и последующей продажи всевозможных корнеплодов и прочего живого товара из хозяйств Жорки Прахова или Петьки Варфаламеева. Деньги, вырученные от продажи, тратились на выпивку, ездить за каковой Семёныч тоже не ленился. Чего он не делал, так это не торговал своими овощами, излишек которых отдавал сыну или дочери.

 Иногда к пьянствующим присоединялся Виталий Иванович Беднов, но Семёныч его не любил, и почти всякая пьянка с участием бывшего начальника ОТИЗа превращалась в закономерный скандал. Семёныч невзлюбил Виталия Иваныча за его трудолюбие и вытекающую из этого похвального качества почти трезвую зажиточность. Но так как пенять вслух на трезвость, даже относительную, и похвальное трудолюбие даже в России считалось неприличным, то Семёныч прицепился к рабочей форме одежды, в которой Виталий Иваныч делал всякие дела на виду у ревнивого соседа. А форма была такова: пиджачная пара от лучших времён, снизу заправленная в кирзовые сапоги, а сверху украшенная официальным галстуком. Но больше всего Семёныча выводила из себя вызывающая (тоже от лучших парторговских времён) шляпа Виталия Иваныча.

 «На хрена ты за навозом в шляпе с галстуком ходишь?!» - надрывался при всяком удобном случае Семёныч.

 «Не твоё собачье дело!» - огрызался Виталий Иваныч, и вскоре их приходилось разнимать. При этом Семёныч обзывал Иваныча вонючим интеллигентом, а Иваныч Семёныча – ослом.

 Ещё в компании регулярно появлялся дядя Гриша, местный профессиональный (и потомственный) браконьер. В отличие от Виталия Иваныча, захаживающего в гости со своей пол-литрой, дядя Гриша пил исключительно на халяву.

 Но чаще всех забредал на огонёк жилец другой крайней (на северной стороне деревни) избушки некий Евгений Миронович Ванеев. Поздней осенью, когда появлялись первые белые мухи, он уезжал в Угаров. А потом раз в неделю навещал односельчан. Но самым смешным при таком регулярном хождении в любую погоду по бездорожью был возраст Мироныча, который год в год равнялся, ни много – ни мало, возрасту бабки Калининой.

 В своё время Мироныч руководил Угаровским металлургическим комбинатом, сырьё для которого возили с Дальнего Востока, и этот комбинат так изгадил местную экологию, что дальше некуда. Мироныч свою причастность к загрязнению при всяком удобном случае всячески отрицал. Он пытался руководить своим гадюшником и после ухода на пенсию, но его подсидели молодые карьеристы, настучав в местный ОБХСС  (8) про левые дела директора с казенным транспортом, казённым стройматериалом и казённым жилфондом. С ОБХССом Мироныч разошёлся полюбовно, но рассказывать о том не любил. Однако народ знал правду, и молчать о ней, ясное дело, не хотел. Но Сакуров пока всей правды не знал и вначале Мироныч показался ему очень приличным занимательным старичком. И поэтому очень удивился, когда Жорка при случае обозвал старичка навозным жуком. А потом оказалось, что и Семёныч его ругает последними словами. Однако в компании бывший таксист Семёныч выказывал бывшему директору металлургического гадюшника всевозможное уважение. И не только потому, что Мироныч был когда-то директор. Дело в том, что Мироныч не просто таскался в деревеньку, но, во-первых, проверял свою избушку на предмет сохранности, а, во-вторых, носил в рюкзаке самогон довольно хренового качества, который делала его четвёртая молодая жена Аза Ивановна. На этот самогон Мироныч умудрялся выменивать у пьющих «зимовщиков» всякие нужные продукты. А иногда сверстнику тёщи Виталия Иваныча удавалась выменивать на свой дрянной самогон и кое-что из барахла. И происходило это следующим образом: Мироныч клал глаз на какую-нибудь понравившуюся ему вещицу, дожидался момента, когда клиент будет не в себе и…