Волшебница Колдовского мира (пер. А. А. Смирновой) - Андрэ Нортон

Первым ответом был быстрый толчок, от которого я упала на спину. Собака запустила зубы в куртку на моем плече и потащила меня к хозяину. Животное было так сильно, что я не могла сопротивляться.

Человек не подошел, не помог собаке и ничего не говорил, просто стоял и смотрел словно его вмешательство не требовалось.

Собака, рыча, тащила меня. Последний рывок — и я растянулась на боку, скользя вниз от того места, где пыталась рыться в остатках лавины.

Снова послышался резкий свист, и ему ответил далекий лай. Первая же собака, стоя надо мной, все еще рычала. Человек подошел ко мне, но не дотронулся до меня, а только ждал.

То чего он ждал, появилось: сани в виде рамы, запряженные двумя собаками.

Нашедшая меня собака перестала рычать и подошла, увязая в снегу, к саням. Там она остановилась перед своими собратьями, как бы ожидая, что ее тоже запрягут.

Ее хозяин наклонился: крепко взял, меня за плечо и с удивительной легкостью поднял. Я пыталась вырваться.

— Нет! Тут… другие — кричала я в его невыразительно лицо. — Найти…

Он поднял руку. Что-то вспыхнуло на моей челюсти. Момент раздирающей боли — и пустота, ничего.

Глава 3

Боль разлилась по всему моему телу.

Время от времени меня встряхивало, и тогда тяжелая, постоянная боль переходила уже в настоящую агонию. Я лежала на чем-то, что качалось, опускалось, но не останавливалось. Я открыла глаза. Передо мной бежали три собаки. Ремни, пристегнутые к их ошейникам, крепились к саням, на которых я лежала. Я хотела сесть, но обнаружила, что мои рук и ноги туго связаны, и лежу я под меховой полостью, прикрепленной с двух сторон к саням. Возможно, эта полость предназначалась для тепла и для безопасности, но в данный момент я рассматривала ее как еще один барьер между мной свободой.

Сани, какие я знала в Эсткарпе, всегда были громоздкими, и в них запрягали лошадей, а эти, влекомые большими собаками, обладали, как мне казалось, фантастической скоростью, и ехали мы более бесшумно. Не было звяканья сбруи, звона бубенчиков, которые обычно вешались и на сбруи, и на передок саней. В этом молчаливом полете было что-то пугающее.

Я медленно возвращалась к ясному мышлению. Боль сконцентрировалась в голове, и она, плюс шок от падения лавиной, делали построение каких-либо планов почти непосильной задачей. Моя борьба с оковами шла больше от инстинкта, чем от разума.

Я перестала бороться, закрыла глаза от яркого солнечного света, усугублявшего мои страдания, и поставила перед собой задачу собрать воедино картину случившегося. Теперь я могла разумно обдумать удар, нанесенный мне этим человеком.

Похоже, что я была не спасенной, а пленницей, и он вез меня в свое жилище или лагерь. То малое, что я знала об Эскоре — зеленый народ не отходил далеко от своей укрепленной Долины — большей частью шло от слухов и легенд. Однако я никогда не слышала о таких людях и таких собаках.

Я не видела своего захватчика, но полагала, что его место позади саней. А может быть, он послал меня одну со своими четвероногими слугами, а сам вернулся искать других выживших?

Другие выжившие! Я глубоко вздохнула, что тоже было чрезвычайно болезненно.

Киллан, Кемок… Только за них я цеплялась, как лезущий в гору цепляется за спасительную веревку, когда нога его выскальзывает из ненадежного углубления.

Мы были так крепко спаяны все трое, и я думала, что если один уйдет из жизни, другие тут же узнают об этом. Хотя я потеряла свою власть, но наша связь оставалась, и я не могла поверить, что мои братья погибли. А если они живы…

Я еще раз попыталась разорвать оковы, державшие меня, но только ударилась головой о раму саней и чуть снова не потеряла сознание. Нет, я должна преодолеть страх, привести мозг в холодное и настороженное состояние.

У Мудрых женщин я научилась такой дисциплине, какой, возможно, нет даже у воинов, и призвала то, что у меня еще оставалось, быть моей броней и поддержкой. Я не могла помочь тем, кто был мне дорог, если они нуждались в помощи, пока не буду свободной сама. Я, должна как всякий пленник, ждать малейшей возможности для освобождения.

Я слишком мало знала о своем захватчике и о том, какую роль я должна играть, чтобы обмануть его. Лучше всего, наверное, казаться той, за кого он меня принимал: запуганной женщиной, побитой им и покорной. Конечно, это было трудно для женщины Древней расы, особенно из Эсткарпа, где Мудрые женщины считались по положению выше мужчин, их главенство было врожденным и принималось без спора. А теперь я должна была казаться ниже, чем была, слабой и легко подавляемой.

Итак, я лежала, не двигаясь, следила за бежавшими собаками и старалась овладеть своими мыслями. Если бы я была способна воспользоваться властью, как раньше, я была бы свободна с той минуты, как встала на ноги. Не сомневалась, что могла бы повлиять и на собак, и на их хозяина. А теперь я напоминала человека, привыкшего надеяться на свои ноги, но вдруг оставшегося калекой, как раз тогда, когда перед ним долгий и опасный путь.

Два раза собаки останавливались и садились, тяжело дыша, на снег. Их длинные языки вываливались из пастей. Во второй раз их хозяин подошел и взглянул на меня.

Меня предупредил скрип его шагов, и я закрыла глаза, и кажется, изобразила вполне убедительную картину обморока Я не открывала глаза до тех пор, пока собаки не побежали вновь.

Осторожно взглянув, я увидела, что впереди уже лежит девственный снег. На его поверхности были следы других саней.

Видимо, мы приближались к цели. Теперь я должна быть особенно внимательной, разыгрывая роль сломленной пленницы. Чем дольше я смогу притворяться, что нахожусь в беспамятстве, тем больше узнаю об этом народе, потому что, судя по следам полозьев, мой захватчик был не один, просто его товарищи ехали впереди.

Собаки бежали по склону в долину, где деревья казались темными пальцами на крепком и чистом снегу, хотя солнце уже село, оставив в небе несколько светлых полос.

Из долины донесся дружный лай, и собаки, которые везли меня, отвечали в полный голос.

Это был лагерь, как я заметила, а не место постоянного жительства, как, например, у зеленого народа. Хотя уже стемнело, я увидела между деревьями палатки, хитроумно поставленные таким образом, что деревья составляли их часть. Я вспомнила рассказ Кемока о том, как он останавливался у моховиц, жилища которых огораживались мхом, свисавшим с ветвей старых деревьев. Но здесь стены были не из мха, а из шкур, разрезанных на полосы и сплетенных в полотнища, гибкие и удобные в обращении. Они висели, создавая неправильной формы комнаты, центром которых были деревья. Костер горел перед входом снаружи, а не внутри.