Разгони до предела (СИ) - Тэя Татьяна

Рита подняла голову, посмотрела на меня и улыбнулась.

— В жизни тоже так бывает.

Я непонимающе посмотрел на неё, а потом меня озарило.

— Так ты…

Рита удовлетворённо кивнула.

— Погоди, — уголок моего рта невольно пополз вверх, — а та история с соседским котом, грушевым деревом и… брошенным домом? — припоминал я.

— Да, было… — щёки Риты заалели. — Я не была спокойным ребёнком, всегда доставляла много хлопот. Не знаю, что подвигло маму изложить часть моих приключений на бумаге, изрядно разбавив историю выдумкой. Не думаешь же ты, что мне действительно всегда всё сходило с рук. Но ей нравилось сочинять, нравилось рассказывать, нравилось писать, — Рита нахмурилась. — А потом всё изменилось. Папу убили, и уже ничего не было прежним.

Мои пальцы прошлись по её нежной щеке.

— Как это произошло?

— При исполнении… моя мать говорила, что потом было сложно, мы остались вдвоём. Она не работала, и не было у нас никаких родственников, никакой поддержки, и сроки выплат за по кредитам и ипотеке поджимали, а денег мы так и не скопили…

Рита перечисляла всё это таким монотонным голосом, словно заезженную плёнку. В какой-то момент я понял, что она не раз слышала это и, наверное, именно в таком порядке.

— Однажды мама надолго уехала, оставив меня на попечение подруги, а потом вернулась, но не одна… с Филипповым.

Рита снова замолчала, и я не решился прерывать её воспоминания какими бы то ни было комментариями.

— Мы переехали… Мы вообще много переезжали, карьера отчима шла в гору, хотя он уже был небедным человеком, когда мама вышла за него замуж.

— Да, — согласился я, припоминая этапы карьеры Филиппова.

— Мама перестала писать книги, я продолжала беситься. В конце концов, меня отправили в частный интернат, но я и оттуда умудрилась вылететь. Поэтому меня отправили в другой. Там я тоже не задержалась, — Рита фыркнула. — Ты даже представить себе не можешь, что творится во всех этих школах для богатеев.

— Что?

— На улице жить безопаснее, только я это потом поняла.

— Да ну, — сказал я просто потому, что надо было что-то сказать.

— Ага, — подтвердила Рита, — но я всё равно вернулась домой, правда, наверное, мне не стоило этого делать.

На этот раз молчание затянулось, и я ощутил, как холодок неприятного предчувствия прошёлся по моему позвоночнику. Почему-то казалось, что дальше история уже не будет такой весёлой.

— У Филиппова были деньги… много денег, на самом деле, очень много. Простому человеку далёкому от мира бейсбола сложно вообразить, какие суммы зарабатывают профессиональные игроки… и какие проблемы им приносит их состояние.

— У богатых всегда много проблем, — сказал я то, что уже говорил ранее.

— Да, но у моего отчима была всего одна.

Её тон сделался теперь совсем каким-то будничным.

— Видишь ли… у него не вставал ни на кого, кроме молоденьких девочек. Нет, не тех, которые восторженно визжат на трибунах или, краснея, караулят с блокнотом или прочей атрибутикой на выходе со стадиона, и не на тех, кто трётся о его локоть грудью, прося сфотографироваться на память. Ну, — Рита замялась, — и его всегда заводило недоступное.

Моя рука на её волосах замерла, я не заметил, как сжал в кулаке мягкие пряди. Надеюсь, что не причинил ей боли.

— Не переживай, меня он не коснулся, — успокоила она, но тут же добавила, — но это не значит, что он не пытался…

Внутри меня зарождалось ничто иное, чем просто чувство омерзения к Филиппову и ему подобным. Нет, конечно, я знал, что всё это существует. И, что душой кривить, насмотрелся в приютах и приёмных семьях всякого. Но мне почему-то всегда казалось, что эта грязь смешивается с окружающей меня грязью. А людей обеспеченных с их прилизанными семьями в их прилизанных домиках не касается.

— Твоя мама знала? — хриплым голосом спросил я.

— Да, — вздохнула Рита. — Не знаю, как быстро она поняла, каким чудовищем заменила отца… а, может, она с самого начала понимала, на что идёт. Деньги не пахнут, да? Так вот, деньги отчима смердят. Я ненавижу его, ненавижу, — снова заладила Рита, и я не посмел её перебивать, лишь обнял покрепче. — Он говорил, что я юная копия своей мамы. От его измышлений мне было ещё противнее.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Потом её слова ненависти переросли в слёзы, невнятные бормотания, половину из которых я не мог разобрать.

Она что-то рассказывала о своей жизни, о том подонке, что был с ней рядом, о его руках и долгих взглядах, о липких прикосновениях, о ночных визитах в её спальню, о матери, запершейся в своей персональной башне из слоновой кости и сражающейся с собственными драконами, о веренице частных заведений, о том, как в одной из них она переспала с парнем, лишь только потому, что боялась, что какой-нибудь из ночных приходов Филиппова может окончиться для него удачей.

Захлёбываясь в рыданиях, Рита, наконец, выговорилась. Я молчал. Не думаю, что когда-нибудь ещё услышу эту историю. Поэтому, если ей надо всё высказать, я готов слушать.

11

— Давно ты убежала? — спросил я, когда прошло достаточно времени.

— Полгода, — тихо сказала она. — Или около того.

— И тебя не ищут?

— Я и раньше пропадала… на пару недель, на месяц… жила у подруг… или просто уходила, шаталась по улицам, снимала комнаты в мотелях… меня никто никогда не искал… и не будет искать. А Марию, мою мать, теперь больше интересует наполняемость бара в гостиной, чем моё душевное состояние. Она не отрывается от стакана, наверное, и не понимает, какой сегодня день, и как давно меня не было дома. Потом мне девятнадцать, я уже могу делать всё, что захочу.

— Но ты не пыталась с ней поговорить?

Рита тяжело вздохнула.

— Это дело семейное и «бла-бла-бла», а потом, оп… и я в очередном закрытом учебном заведении.

У меня никогда не было семьи, я не знал ничего о своих родителях, кроме их имён и того, что они погибли, когда мне было два года. У меня было несколько старых фотографий и ещё пара мелких, ничего не значащих вещей. Мне сложно понять, что такое «дело семейное», но всё внутри протестовало от такой формулировки.

Не знаю, сколько времени мы молчали, дыхание Риты стало спокойным, и я, подумав, что она устала и заснула, попытался встать, но её руки вцепились в меня, стоило мне двинуться.

— Уходишь? — спросила она.

— Нет.

Я снова лёг обратно и перевернулся на бок, теперь мы лежали лицом друг к другу.

Рита опустила взгляд, а затем с вызовом посмотрела на меня, словно ждала осуждения.

Мне не хотелось, чтобы она снова плакала. Её глаза блестели в полумраке, и я видел, что слёзы всё ещё близко.

— Где ты так научилась угонять машины? — спросил я, чтобы отвлечь её от невесёлых мыслей.

Рита улыбнулась.

— У Филиппова в гараже была целая коллекция супер дорогих каров. И такая вот… как мы сегодня угнали. Один мой друг по несчастью, тоже заточённый в частный пансион своими богатыми невозмутимыми родителями, научил меня паре трюков. Потренировавшись, я нашла несколько брешей в системе сигнализации, её не сложно отключить. Когда Филиппов уезжал на игры, я заимствовала его автомобиль. Знаешь, — она усмехнулась, — потом я уже даже и не ждала, когда он уедет. Мне нравилось выводить его из себя. И он не мог мне ничего сказать. Стоило бы ему открыть рот и повысить на меня голос, я бы тут же открыла в ответ свой, и весь мир узнал бы, какой он на самом деле кусок дерьма.

Рита подняла руку к лицу, потёрла кончик носа и откинула волосы со лба. Жест получился каким-то невинным и трогательным, и я невольно заулыбался в ответ.

— Так что я увидела сегодня точно такую же в переулке и не удержалась. Я и до этого угоняла машины, но эта — верх совершенства. Вот так.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Она с вызовом посмотрела на меня, словно говоря: ну, что ты мне на это скажешь?

Приподняв пальцем её подбородок, я улыбнулся.

— И всё это творит дочь полицейского? Ай-яй-яй, Рита, разве тебя не учили уважать закон?

Её лицо удивлённо вытянулось, будто она ожидала от меня слов восхищения, а получила шутливый выговор. Я заулыбался, и Рита, настороженно посматривая на меня, тихонько захихикала.