Гражданин Поэт. Наши – всё - Дмитрий Быков

Казачья метростроевская

Чернобровая казачкаНе находит нужных слов:Двухметровая подачкаНаправляется в Ростов.Кандидатом в президентыОбъезжает он странуИ везет с собой презентыДля Ростова-на-Дону.

Это дело непростое —Ну чего сюда привезть?Все имеется в Ростове —Раки есть, шамайка есть,А в придачу к той шамайкеДля ретивых языков —Настоящие нагайкиУ поддельных казаков.

Тихий Дон течет исправноПо законам естества,Ну а деньги – и подавно,Чай не Питер, не Москва.Не ловите нас на слове —Тут Ростов достиг высот:Где воруют, как в Ростове?Тут Сицилия сосет!

– Что ж, – ответил Миша длинный,Подмигнувши им хитро. —Я могу за год с полтинойОбустроить вам метро.Вас же больше миллиона,Как известно и ежу.Я же левый берег ДонаС правым запросто свяжу!

Ростовчане изумленноОтвечали: – Ну чудак!Мы на левый берег ДонаДобираемся и так!Ты забавен, нету спору,Но тщеславьем обуян:Для чего метро Ростову?На фига козе баян?

Нет, идея-то богата,Мы не против вообще,Нам его еще когда-тоОбещали при Хруще.Проложить его б неплохоЧерез местное нутро —Но с тех пор прошла эпоха.Мы привыкли без метро.

Чем ты, Прохоров, поможешьВ кандидатском кураже?Что Ростову ни предложишь —Все имеется уже.Видишь сам по нашим рожам —Мы живем легко и всласть.Сами мы тебе поможем,Скажем, что-нибудь украсть.

Мы прослышали когда-то,Будто ты охоч до баб, —Мы жену для кандидатаОтыскали бы тогда б.Есть кующие казачки —Хочешь, что-нибудь подкуй,Но боюсь, что в этой скачкеГлавным призом будет…

На тридцатилетие Ксении Собчак

Ксения Собчак неожиданно пригласила нас на свой день рождения. Тридцать лет не шутка – и одновременно резкий переход в оппозицию. Мы ее вообще-то любим – она человек умный и с опытом травли, что почти всегда на пользу. Сочинили поздравление, Ефремов надел шорты, жилет, запихнул подушку под майку, изображая меня, и забабахали. Она в ответ согласилась выступить у нас на прощальном московском концерте и прочесть «Долюшку женскую».

Вам тридцать лет. Отставим ахи-охиИ скажем, преклоненья не тая:Вы стали выражением эпохиИ даже лучшим символом ея,

Как вечный спор евреев и арабов,Как Галкин – оперившийся птенец,Как Абрамович, Фурсенко, Зурабов,Как Путин и Медведев, наконец.

А Путин бы пред вами на колениОбязан встать со всей своей Чека:Ведь для него вы сделали не мене,Чем сделал он тогда для Собчака.

На фоне прочих путинских прорабов,Шныряющих в брильянтовом дыму,Лишь вы одна – да, может быть, Зурабов —Громоотводом сделались ему.Историки потом, высоколобы,Расчислят с изумлением в очах,Какой процент общенародной злобыВсе время отвлекался на Собчак.

Давно бы тут снесло галерных крабов,Давно бы их погнали, не скорбя,Когда бы вы – и, может быть, Зурабов —Не оттянули ярость на себя.

В пространстве узаконенного …лядстваЯ полюбил серьезно – зуб даю —Ваш дерзкий ум, способность подставлятьсяИ интервью в разнузданном GQ.

С почтеньем эти строки накорябав,Я б вас назвал богинею Невы.И между прочим, где теперь Зурабов?А вы при нас. Да здравствуете вы!

Прощание славянки с перловкой

«Перловка» нас вполне устраивала – в конце концов, и повод нестандартный, и мотив известный, и Галича у нас никогда еще не было.

Но тут случилось другое событие – «Цитадель» отправилась на «Оскара», и это еще в канун предполагаемой рокировки на съезде «Единой России» (отсюда «Вертикаль ты моя, вертикаль»).

Поскольку нас всегда поругивали, когда мы не успевали в последний момент отыграть свежее событие, «Перловка» отправилась в архив, а я срочно сочинил «Цитадель», в тот же вечер прочитанную на дне рождения Олега Меньшикова (откуда она и пошла гулять по Сети за сутки до релиза).

Сиротей, войсковая столовая,Утешенье бессчетных полков!Упраздняется каша перловая —Запрещает ее Сердюков.Не забуду бодрящего зова я —Встать, раздатчики, в центре стола!А еще ее звали кирзовая,Да кирзовой она и была.

Сердюков! Для какого же блага тыГонишь то, что в цене искони?Есть же принцип – «лишенья и тяготы»!Ты портянки еще отмени!Эту кашу, святую и грешную,Защищавшую русский покой,Заменил ты банальною гречкою,Но от гречки и звук не такой!

Воевать – это вовсе не блог вести.Нужен голод, муштра и ворье.Голос доблести требует злобности,А перловка – источник ее.Кто накушался доз ее утренних,Кто освоил армейскую жисть,Тот врагов наших внешних и внутреннихБез оружия сможет загрызть.

Тут, похоже, и Родину вечнуюОтвлекли от великих задач:Заменили медведевской гречкоюПутинизма перловый кирзач.Я и это безропотно лопаю,В перерывах буханку грызя,И хотя она пахнет Европою,Но по сути все та же кирза.

Не шути с нашей Русью-Матреною,Породившей великого Пу!Возврати нам родную, ядреную,Музыкальную нашу крупу!Не дразни нас подменою ловкою,Не подходит нам опыт ничей:Ведь покуда мы были перловкою,Рис и гречка не спали ночей.

Наш народ очарован могуществом,И на съезде единой крупыПобеждает с большим преимуществомНаш перловый любимец толпы.Он откроет эпоху неновуюИ единым движением рукВозвратит нашу кашу перловуюИ ее оглушительный звук!

Ура! Ура, ура!Перловка со вкусом ЕдРа!Ведь это нашаРодная каша,А гречке в Грецию пора.

Васильев меня предупреждал, что даже один поход на митинг чреват непоправимой эйфорией: сходишь, выступишь – и попер энтузиазм. До меня доходили, конечно, слухи, что он и сам втайне туда бегает, но он их упорно опровергал. Что касается меня, я никогда до этого не митинговал, и вдруг мне очень понравилось. Как сказала моя мама, впервые в жизни попробовав водку на праздновании моего возвращения из армии, «кажется, я начинаю понимать, что в этом находят».

И действительно, в «Дуривестнике» была поначалу эйфория.

Васильев ее безжалостно вырубил, и я долго бегал по комнате с характерным воплем сквозь зубы: «Нет, что он себе позволяет!» Но потом Миша дописал гениальный финал про чудо ниоткуда – и все заиграло.

23 сентября 2011 года рыболовецкий сейнер «Донец» с пьяным экипажем протаранил подводную лодку «Святой Георгий Победоносец», неосторожно всплывшую рядом с ним. Дело было на Камчатке. Вышел скандал, тему заказали на концерте в Театре эстрады, я живо вспомнил «Военно-морскую любовь» и особенно «Разговор на рейде» Маяковского – и получилось, по-моему, пронзительно, где-то даже тараняще.

Звездной пургой небосвод усеян.Под ним разнежился океан.Двое в нем – подлодка и сейнер.Трезва подлодка, а сейнер пьян.

На нем матросы, которых семеро, —Голье, морская пехота.Любить охота команде сейнера!И сейнеру тоже охота.

Какие их годы? Еще не старость.Всем под тридцать – самая круть.Матросам надо кому-то вставить,А сейнеру – бок проткнуть.

Ревет над волнами медная глотка.Хрипя, взывая, икая.И тут из глубин – подводная лодка:Огромная. Вот такая.

Вот те нате, думает сейнер.Куда я вдруг прихромал!Может стать для меня последнимВоенно-морской роман!

Но тут она – не робей, звезденыш!Ты ж сам трубил – одиночество!Плыви сюда, авось не утонешь.Подлодкам ведь тоже хочется.

Есть что-то классное в недомерках.От страсти я вся бушую.А то ты не видел, как двое мелкихИмеют одну большую!

У ней репутация, правда, аховая,Былой супруг погорел,А все же упрочилась, им подмахивая,И даже встала с колен.

Двенадцатый год за этим весельемВстречает, назло пираньям.Плыви сюда, рыболовный сейнер!Давай меня протараним!

Он разлетелся, как мелкий вихрь,Стрекочущий голубок,Себе представил этих двоих —И трахнул подлодку в бок!

Бабах! Послышался страстный всхлип,Команда втянула сопли —И если б люди их не спасли б,То оба б они утопли.

На дно пошли бы, дымком помахивая,Трагически хороши б.И это – участь любого маленького,Кто хочет трахать больших.

Московский без году неделя мэр Сергей Собянин объявил в Москве день без машин, вследствие чего город окончательно погряз в пробках. Откуда их столько набралось, автомобилей, именно в этот праздничный день – никто объяснить не мог, мистика. Заказано в Театре эстрады за отсутствием ярких событий в Кремле.