Тайна желтого окна - Федора Кайгородова

– Это наш счет к вам! – сказал совсем еще юный мальчик-пикетчик, протягивая руки со шкурками вперед. – До чего вы довели бедных животных своими экспериментами! У вас уже змеи расползаются по полям, – его голос звенел в прокуренной тишине ресторанного зала, как будто он имел право говорить так, как будто он был нашим обвинителем. – Это мы нашли сегодня утром на нашей территории, – он так и сказал «на нашей территории».

Он замолчал, и мы молчали.

– Мы не знаем, откуда они взялись, – добавил другой пикетчик, более коренастый и крепкий, со светлыми спутанными локонами. – Но откуда же им взяться, как не из недр ваших лабораторий? У вас скоро лысые медведи начнут бродить по аллеям!

С этими словами ребята швырнули шкурки на ближайший столик – прямо на кофейные чашки, и те покатились, разбрызгивая коричневую вязкую гущу, упали на пол и разбились. В гулкой тишине ресторана звон разбившихся чашек стал сигналом к небольшой панике – все вдруг разом заговорили, зароптали, зашумели, а два молодых человека, сидевших за этим столиком, вскочили, стряхивая кофейные брызги с белоснежных рубашек.

Пикетчики сделали шаг назад, и электронные двери бесшумно выпустили их на улицу.

– Как они сюда попали? Кто их пропустил? Где они взяли столько шкурок? – раздались возмущенные голоса.

– Но это невозможно, просто невозможно, – тараторила Ангелина Валентиновна. – Какое недопустимое поведение, какой неприличный стиль общения!

– Может, фальсификация? – кто-то громко произнес то, что давно вертелось у многих на языке.

– Нет! Шкурки – настоящие! – ответил Святослав, расправляя на столе изумрудную кожицу.

Проведя рукой по внутренней стороне, он вздрогнул от отвращения, но постарался этого не показать. Бережно уложив шкурки в пакет, ученый взял дезинфицирующие салфетки и долго тер ими руки и стол, а потом и вовсе ушел. Я так полагаю, чтобы посетить обработочную камеру и сменить одежду. Вообще, Святослав – мужик что надо! Но слывет ужасным занудой в вопросах чистоты, я думаю, он просто скрывает свою брезгливость за вывеской борьбы за аккуратность.

– Что это было? Кто-нибудь может ответить, наконец? – прозвучал отчетливый голос, который, наконец-то, озвучил общую невысказанную мысль.

«Белые облака» могли возмущаться хоть до посинения, могли обвинять нас во всех смертных грехах, могли сколько угодно рассуждать о наших неудачных экспериментах, могли даже, в конце концов, выдвинуть новые лозунги, но они не знали и не понимали самого главного – нашей растерянности. Они не знали, что на полигоне змей давно нет, что их вообще нет в природе. Для нас же это совершенно дикое количество найденных шкурок означало катастрофу, названия которой никто не знал и даже не мог предвидеть ее последствий.

Вскоре находки унесли в те же запасники диагностической лаборатории, и все вернулись к прежним делам, вернее, бездействию. Горы пепла росли в пепельницах, очередь в бар не убывала, а с сигаретным дымом, который испускала растерянная братия ученых, уже не справлялась мощная система очистки воздуха.

Вспомнив, зачем я пришла в ресторан – мы должны были обсудить с корреспондентом популярной газеты статью о приспособлении морских особей к особенностям цивилизации – я набрала номер его телефона, но никто не ответил. Эту странность я отнесла на счет личной необязательности корреспондента, которого знала недостаточно хорошо. Но на душе все равно было неспокойно.

Володя все еще не вернулся из города. На его тейк пипл я звонить не хотела – Володя был занят «бытом», как он сам говорил, а это для него святое.

Вскоре на наших компьютерах появилось краткое сообщение: «Анализ находок показал, что змеиная кожа натуральна, змеи покинули ее недавно. Существа не похожи ни на один из известных науке подвидов пресмыкающихся. Просим соблюдать спокойствие и не предпринимать никаких действий без согласования с руководством!»

Мы и не собирались ничего предпринимать, как выразилось наше мудрое руководство. Мы только внимали и слушали, пребывая в растерянности. Лично мне кажется, что многие из нас вообще не способны что-либо предпринимать самостоятельно. Тем не менее, информация о неведомых существах медленно, но просачивалась.

– Змеи похожи на миног, – захлебываясь от восторга, рассказывала Наталья из отдела автоматической телесвязи Дворца чудес. – Я сама слышала, как говорили, что они могут ползать по земле, плавать в воде и не исключено, что летать…

– Летать? Это как?

– Как птицы! У них какие-то перепонки на спине, – она посмотрела на наши широко открытые глаза, торопливо сглотнула слюну и обреченно сказала, – впрочем, они сказали, что это не окончательные сведения, – а потом добавила потухшим голосом, – еще они называли ее универсальной миногой…

Тревога поползла по бесчисленным коридорам главного здания биополигона, как легкий дымок. Мы уже знали, что срочно была заказана крупная партия сыворотки против змеиных укусов, при этом фармацевтов обязали создать лекарство в кратчайшие сроки. На самом деле никто не знал, насколько преуспеют фармацевты в антизмеином деле: ведь рецепты сывороток придется искать в старинных книгах. Многие полагали, что рецепт найти можно, а вот ингредиенты сыворотки могли быть безвозвратно утеряны в дали веков.

При этом никто не знал, помогут ли сыворотки при укусах неизвестных пришельцев, да и существуют ли сами пришельцы в живом виде?

В научном городке, как никогда, было оживленно и шумно, словно все торопились наверстать упущенное время развлечений и общения. Бесконечно кричали глупые почасовые кукушки – как всегда бывало в моменты эмоционального напряжения, они проводили бойкую перекличку в саду. Это те самые кукушки, которые стали одной из первых курьезных жертв науки в «Северном». И хотя имя их создателя не вошло в анналы истории, тем не менее, о нем знали все, и редко кто не ругнул ученого в неспокойные ночные часы.

Экспериментальные кукушки показывали время независимо от того, спрашивали их о том или нет. Причем, делали это не одни птицы, а в тесном сотрудничестве с деревьями: время чувствовало растение, а проводником идеи служила птица. Скажем, в час ночи птица кричала «Ку-ку», а в три часа ночи – «Ку-ку, ку-ку, ку-ку!» В три пятнадцать или в три тридцать птички по-прежнему издавали истошные крики в серии три-три. То есть, если кукушки совершали взлет или посадку – деревья вещали о времени, как сумасшедшие, а если птички спокойно восседали на своих ветках, воцарялась относительная тишина.

Что только не делалось в городке по кукушечьему поводу. К вечеру молодые лаборанты приманивали птиц-часы на самые дальние деревья сада, развешивая там кормушки с едой. Но вредные пернатые, набив животы, и не думали подремать, а начинали свой концерт по всему саду, словно знали, что это доводит ученых до бешенства. Артисток пробовали закармливать до отвала, но и это не помогало. Злая биологическая шутка неизвестного экспериментатора приводила обитателей полигона в серьезное нервное напряжение. Психологи присвоили этому явлению название «Кукушечий временной синдром». Врачи предупредили, что, если руководство не найдет в ближайшее время выход из создавшейся ситуации, то они будут рекомендовать изоляцию кукушек. Обсуждение кукушечьих проблем велось как раз накануне этих событий.

Общий переполох, царивший на полигоне, дополняло безудержное кукование в саду. Когда кукушки поднимали вот такой стрекот наперегонки, не выдерживая никакого сравнения с настоящими часами, каждому хотелось запустить в них тяжелым валенком. Эту шутку пустил в обиход Брэд. Иногда он, с комичным видом оглядывался вокруг, спрашивая «Где взять валенок?» Никто не знал, что такое этот валенок, но шуткой иногда пользовались, полагая, что валенок – это оружие, пригодное для убийства вышедших из повиновения предметов и животных.

Но вся эта суета происходила внутри полигона. Снаружи же надвигалась осторожная едкая тишина, которую мы не сразу заметили. Мы так привыкли к шумной деятельности пикетчиков, что воспринимали ее скорее, как досадную необходимость, чем недоразумение. Каждое утро «Белые облака» окружали центральную часть нашего круглого замка, снимая осаду к вечеру. Подобное внимание к нашим разработкам, пожалуй, даже льстило нашему самолюбию. И вот теперь монитор показывал редеющие ряды «Белых облаков» – они исчезали со своих неизменных постов бесшумно, как трава, оставляя после себя плавающие шары-транспаранты.

Вскоре институт остался один посреди бескрайнего поля. Первые городские дома качались в зыбком мареве вечера и надежд и казались нереальными, как мираж. Казалось, что мы сами очутились в глубокой изоляции раньше, чем бедные кукушки. Связь работала, но снаружи никаких известий не поступало, и вообще мы сами плавали в безвоздушном пространстве информации.

Надвигалось что-то неясное и потому многократно опасное.