Черненко - Виктор Прибытков

Первые послереволюционные годы выдались особенно трудными. Повсюду царили разруха, голод, эпидемии. Не обошли они стороной и самые отдаленные уголки Сибири, докатились и до Большой Теси. Семью Черненко постигло страшное горе — от тифа умерла мать. С ее смертью жизнь в доме пошла наперекос. Женщина, поселившаяся в нем после смерти матери, не только не смогла заменить ее, но и фактически ускорила распад семьи.

Константину едва исполнилось одиннадцать лет, когда его отдали «в люди». Стал он работать по найму подпаском, но продолжал учиться в школе, часто — урывками, догоняя сверстников, удивляя их и учителей своей сообразительностью, хорошей памятью. Как считал сам Константин Устинович, дорогу к новой жизни для него открыла Новоселовская школа крестьянской молодежи (ШКМ), в которую определил его комитет бедноты.

И сюда докатилась волна энтузиазма, с которым молодежь восприняла главный ленинский завет — учиться. Это призыв подтверждался конкретными делами советской власти, обеспечившей широкий доступ во все учебные заведения детям рабочих и крестьян, освободившей их от пут безысходности и темноты, которые определяли весь уклад дореволюционной жизни.

Очень показательна статья Ленина «Странички из дневника», написанная в декабре 1922 года. Она, в частности, содержала такое требование: «…В первую голову должны быть сокращены расходы не Наркомпроса, а расходы других ведомств, с тем, чтобы освобожденные суммы были обращены на нужды Наркомпроса». И это — в обстановке разрухи и нищеты, вызванной Гражданской войной.

Школы крестьянской молодежи стали создаваться в сельской местности с 1923/24 учебного года на базе школ первой ступени. Позднее, в период коллективизации, они были преобразованы в школы колхозной молодежи и просуществовали почти до середины тридцатых годов. Чуть позже, в 1925 году, в городах возникают первые фабрично-заводские семилетки (ФЗС), ставшие в период первой пятилетки основными общеобразовательными центрами рабочей молодежи.

Показательно, что к началу сороковых годов уровень грамотности народа составил свыше 80 процентов. Сотни тысяч молодых людей, выходцев из рядов рабочего класса и крестьянства, прошли через вузы и техникумы — рождалась новая советская интеллигенция.

Вот лишь несколько цифр. Если в 1928/29 учебном году в начальных и средних школах обучалось 12,6 миллиона человек, то в 1936/37 году — 28,8 миллиона. При этом доля учащихся средних школ возросла более чем в два раза — с 29,5 до 62 процентов. Число занимавшихся в средних специальных учебных заведениях увеличилось с 260 до 770 тысяч, в вузах — со 177 до 542 тысяч. Повышение общего образовательного уровня населения, создание системы народного образования, включающей все ступени обучения, рассматривались в качестве важнейших предпосылок решения крупных народно-хозяйственных задач.

Вдумываясь в эти цифры, дико слышать о том, что осенью 2008 года в России почти 3 миллиона детей школьного возраста не смогли или не захотели учиться. И судя по глубине мирового финансово-экономического кризиса, эта цифра в ближайшее время может еще увеличиться…

В середине двадцатых годов страна еще только усаживалась за парты. Жажда знаний двигала людьми, мечтавшими о жизни в новом обществе. Тяга к знаниям была столь огромная, что ее не могла остановить бедность страны, нехватка бумаги, карандашей, учебников. Например, в мае 1924 года на XIII съезде РКП(б) Н. К. Крупская рассказывала, что на базаре за карандаш давали больше четырех килограммов хлеба, за букварь — 16 килограммов, за учебник истории — около пятидесяти.

Кстати, Крупская внесла огромный личный вклад в развитие сельских школ. После встречи с группой учащихся крестьянских школ в Москве в 1929 году она писала в «Правде»: «ШКМ будит громадный интерес к учебе… Мы с тов. Луначарским три часа слушали ребят как зачарованные. Не в том дело, что ребята у нас такие умные, так хорошо говорят, но их устами говорила бьющая ключом жизнь перестраивающейся деревни».

Основная цель школ крестьянской молодежи состояла в том, чтобы подготовить из сельской молодежи культурных земледельцев и общественно активных людей. Учебные планы и программы в ШКМ отличались политической заостренностью, четкой ориентацией на коллективное сельскохозяйственное производство, изучением таких предметов, как основы кооперации, агрохимии, животноводства. Помимо знакомства с проблемами кооперирования и коллективизации сельского хозяйства учащиеся овладевали счетоводством. Выпускники ШКМ приравнивались к тем, кто окончил среднюю школу, имели равные с ними права, дающие реальную возможность продолжить образование в других учебных заведениях.

В то время беднейшие слои крестьянской молодежи не мыслили свою жизнь без комсомола. РКСМ, в свою очередь, считал ШКМ не только очагами образования и культуры на селе, но и опорными базами всей своей работы в сельской местности. В них, в частности, готовили сельских активистов и кадровых комсомольских работников.

Нет поэтому ничего удивительного в том, что в Новоселовской школе крестьянской молодежи в 1926 году Константин Черненко вступил в комсомол. Так начинали тогда свой жизненный путь тысячи его сверстников. Судя по воспоминаниям Черненко, справлялся он с комсомольскими поручениями успешно. А их было немало. От комсомольского бюро он занимался политико-массовой и культурно-массовой работой, писал хлесткие заметки в школьную газету, оформлял «боевые листки», участвовал в работе многих кружков, агитколлектива «Синяя блуза».

Любовь к поэзии — оттуда, из периода комсомольской юности. Константин Устинович всегда загорался, когда рассказывал о том, какая огромная тяга была тогда у молодежи к поэзии. А поэтическое море тогда было бурным. «Революционный порыв, коренное переустройство жизни, переоценка ценностей, — вспоминал Черненко, — оказывали огромное влияние на поэтов. Отзвуки поэтического прибоя доходили и до ШКМ в нашем Новоселове. Здесь тоже часто вспыхивали жаркие поэтические споры, в которых нет-нет да и вставлялись непонятные, загадочные словечки: "лефовцы", "рапповцы", "футуристы", "имажинисты". Не каждый толком знал, что это такое, но, несмотря на это, до хрипоты спорили о том, кто "наш", а кто "не наш".

Нередко верх брал юношеский максимализм, бескомпромиссность. Безжалостно отметались дореволюционные поэты и "буржуазные классики". Обеими руками голосовали за Маяковского, Демьяна Бедного. Громили Блока и Есенина».

Городская культура, как видим, влияла на сельскую молодежь не всегда лучшим образом, а идеи Пролеткульта формировали однобокое представление о творческом мире. На преодоление такого подхода, как известно, понадобились долгие годы. Но главное, конечно, заключалось в том, что новая жизнь пробудила людей от духовной спячки, сделала доступным для широких масс культурное достояние страны, воспитывала у них тягу к прекрасному.