Где найдёшь, где потеряешь (Повести) - Николай Кузьмин

— Это надо же! — ругались после механики. — Как тебя угораздило, черт нескладный?

— Рукавицу зацепило, — объяснял он. — Трос-то весь в лохмотьях.

— У тебя всегда причина! У тебя все не так!

Между прочим, еще удачно отделался этот неудачник Губарев: только кончики двух пальцев прищемило ему. Почти пустяк, но десять дней и в самом деле сидел на больничном. А какому багермейстеру это понравится? Никакому. Даже терпеливый Лаптев осуждал в душе новое безобразие младшего электрика.

А он, такой каверзный парень, разгуливая праздно по городу, додумался наконец до решительного акта: взял и накатал бумагу на расчет. Конечно, мама весьма способствовала оформлению идеи. Ну как же! Сперва два пальца повредили, потом и целую руку отхватят на страшном земснаряде. И поэтому: «Бог с ними, с деньгами, уходи, Алешенька, уходи!» Он и послушался, согласился, тем более что давно вынашивал замысел. Короче говоря, залечив свою травму, Алексей прибыл на участок с готовым заявлением в кармане. Но конторские люди сказали: пускай багер сначала подпишет. И тогда он вышел на дежурство. Вышел, отдежурил, а листочек из кармана почему-то не достал.

Встретили его, кстати, широченными улыбками, хохотом (Дворянинов), дружескими шлепками по спине и по плечам. Они орали наперебой:

— Салага! Сынок! Явился! Как твои грабли? В носу ковырять можешь? А мы тут без тебя… Иди возьми новые рукавички…

Потом ничего такого уже не было, была только работа, работа, работа… Однако Алеша постеснялся предстать перед багермейстером и на вторую смену, и на третью, и еще неделю спустя. Все думал: вот будет скандал, вот случится какая-нибудь неприятность, тогда сразу — «Подпишите, товарищ Лаптев!». А пока ладно, немного осталось, больше терпел.

Свое заявление он сохранял в записной книжке в куртке, которую вешал в шкафчик, приходя на работу.

А неприятность не заставила себя ждать, произошла ночью в конце сентября.

АЛЕКСЕЙ — ЛЕХА

Дождь. Ветер. Шторм. Темнота.

Земснаряд болтался на волнах впустую: не гудел моторами, не громыхал камнями по трубам, не гнал плановую пульпу. Еще днем вырубили ток на подстанции, и потому обогревались и освещались от дизеля, что на плавучем кране. Кран жался под бортом плечистой посудины с заветренной стороны, как Шавка возле Полкана. Ему было страшно — маленькому подсобнику большой гидромеханизации. Ветер усиливался. Волны шли чаще и круче. Шторм накапливал ярость, грозил неминуемой бедой.

Близко к полуночи участок предупредил по рации: скорость ветра… порывами… высота волны… принимайте меры согласно инструкции. Лаптев положил трубку, чертыхнулся, какое-то время сидел у пульта, пытливо вглядываясь в кромешную тьму за стеклом. Потом встал и вышел из рубки. Шквал дождя напористо саданул в спину, и Лаптев опять вспомнил черта, ибо совестно стало выгонять людей на понтоны. И чего думала дневная смена? Вот бы их самих теперь турнуть!..

А в кубрике, между прочим, жилось совсем неплохо. Дворянинов и Старик уже дремали под шум волны, Галай неторопливо обедал в третий раз, Губарев читал по обыкновению.

— Подъем, товарищи! — крикнул багер, входя. — Вставайте, братцы, отключаться надо.

— Ой-ей-ей! — отреагировал Галай.

— По свету не могли, что ли? — заскрипел Старик.

Все понимая и сочувствуя, багермейстер, однако, сказал:

— Ну, чего рассуждать? Надо. Ветер крепчает, может к берегу повернуть. Порвет рефулер, кабель утопит. Да знаете сами…

Одеваясь в непромокаемое, они все-таки продолжали рассуждать и ворчать, но Лаптева это мало трогало. Старые кадры: языком помолотят, руками сделают, и сделают на совесть. А вот Губарев…

— Чего сидишь, не одеваешься? — спросил багермейстер, строго взглянув на неподвижного юнца.

Тот отложил книгу, ответил беспечно:

— А я одет. Разве не видно?

— В телогрейке? Брезентуху-то натяни.

— Обойдусь, — отмахнулся он. — В ней неудобно работать.

Когда вышли из кубрика, багермейстер к рации поспешил — мало ли, вызов или еще что-нибудь срочное. Остальные спустились на нижнюю палубу. Тут свирепствовал ветер, дождь беспощадно хлестал, непроглядный мрак напирал со всех сторон. Земснаряд шумно вздымался и опадал, хлопая днищем по волне. Мокрая сталь настила ускользала из-под ног. В снастях жалобно подвывало.

— Как в Африке! — довольно бодро воскликнул Галай.

— Откуда ты знаешь? — поинтересовался Старик.

— Знаю. Там всегда мокро и черно.

Дворянинов захохотал. Он пробирался первым вдоль борта, механики за ним, Алеша плелся замыкающим.

— Ты кончай ржать в темноте! — прикрикнули на электрика. — Ты давай свет, а потом ржи. Нырнем тут из-за тебя, и амба!

Свет Дворянинов дал — несколько аварийных лампочек в разных концах. Затем протопал на корму налаживать прожектор. Старик тем временем принес из машинного три фонарика и карандаш. Галай сбегал еще за одним ключом, которым откручивать фазы электропитания.

Пока шли эти сборы, Алексей безучастно под навесом стоял, хоронился от дождя. В душе он проклинал и земснаряд, и осеннюю свистопляску природы.

Осторожно, страхуя друг друга, спустились на первый понтон. Он ходил ходуном, взбрыкивал на волнах, лязгал чашками труб, гремел цепями. Точно так же вели себя и прочие звенья рефулерного строя: дергались, рвались какой куда, а по ним то и дело шипящие валы перекатывались.

— Не спеши, только не спеши, — поучал Алексея Старик. — Следи за волной. Пережидай. Пережди, а потом уже прыгай.

Они прыгали, прыгали не один десяток раз. Дворянинов шаг за шагом высвечивал с кормы эту принудительную акробатику. Прожекторный луч дробился, ширился, отражаясь в брызгах и дожде, а потому видимости вокруг было достаточно. И Алеша заметил: некоторые цепи вывалились из гнезд, кое-где на шаровых соединениях болты уже срезало. Лихо! Он даже не верил глазам. Его поразила силища шторма. Ведь накидные болты в два пальца толщиной! А смотри — будто спилены ножовкой или каким-то гиперболоидом…

Когда достигли крайних плотов, Галай неуверенно сказал:

— Кто полезет на стационар? Тебе, салага, придется.

— Ну, конечно, — буркнул Алеша в ответ, — больше некому.

Ему не хотелось ни лезть наверх, ни работать вообще сегодня. И все же, огрызнувшись, он шагнул к концевой трубе, оседлал ее, начал взбираться, точно играл в чехарду, опираясь руками, подпрыгивая. Преодолев по наклонной шестиметровый провал над водой, открыл распаечный ящик, сунулся туда с головой, долго орудовал ключом на ощупь.

— Ты фонариком-то посвети, — советовали механики снизу.

— Ай, да ну вас! — злился он, — Тут все заржавело, забито…

Наконец открутил последнюю гайку, вытащил кабель, зажал его в руках и под мышкой. Потом, елозя по шершавому металлу, сполз потихоньку обратно, задом наперед. Его подхватили, приняли вместе с грузом. Между прочим, земснарядовский электропровод — он в руку толщиной — почти на полпуда тянет в каждом метре.

Дальше работали сообща. Запеленали, как положено, фазные концы в брезент, примотали эту куклу проволокой к доскам настила на предпоследнем понтоне. Последний оставался на месте, под наклонной трубой. Все прочие, отвалив от берега, должны были совершить в заливе тот самый маневр, ради которого мокли и мерзли гидромеханизаторы на рефулере.

До маневра вереница плавучих подушек тянулась от земснаряда к стационару наперерез волне, что и грозило ей разрывом. По замыслу, дабы не подставлять боковому напору эту заградительную цепь, ее следовало отпустить с одного конца, позволить развернуться и лечь на воде в угоду стихиям. Оно бы и вышло, как всегда, — будь шторм несколько послабей, да не замешкайся Старик на середине, да не поторопись Галай на концевом… Ну, это долго, трудно и не так уж интересно объяснять всю технологию крушения. А в общем, порвало рефулер. Порвало в заякоренном месте недалеко от хвоста, стремительно рванувшегося в море по ветру.

— Эй! Беги, беги, обрыв! — панически завопил Старик.

Но вопил он зря, ибо Галай с Алексеем уже все видели сами. Они припустили со всех ног — насколько позволяли качка, мокрый настил, слабый свет и клокочущие пеной промежутки между понтонами. Галай, конечно, лидировал — опыт подгонял, не впервой. Когда он перемахнул границу беды, обреченный кусок рефулера еще держался одной цепью и кабелем. Цепь натужно спускала из гнезда крепления звено за звеном, кабель каменел на пределе растяжки. Однако такое положение дарило достаточно времени, Алексей свободно мог перебежать. Но он не перебежал! Вместо того чтобы скакнуть через последний водораздел, он встал и раскорячился над вторым ящиком с контактами электропроводки.