Тысяча и одна ночь. Том XI - Древневосточная литература

И я сошёл с верблюдицы и спутал ей ноги длинным поводом, а потом снял бывшие на мне одежды и разделся и немного посидел. И юноша взял овцу и зарезал её и, подойдя к огню, разжёг его и заставил разгореться. А затем он вошёл в шатёр и вынес мелких пряностей и хорошея соли, стал отрезать куски мяса и жарить их на огне. Ион покормил меня, а сам то вздыхал, то плакал. И он издал великий крик и горько заплакал и произнёс такие стихи:

«Остались только вздохи неслышныеИ пара глаз – зрачки неподвижны их,Сустава нет на теле теперь его,Где не было б недуга упорного.Слеза его струится, и внутренностьГорит его, но молча страдает он.Враги его из жалости слезы льют –Беда тому, о ком скорбит враг его».

И тогда я понял, о повелитель правоверных, – говорил Джамиль, – что юноша влюблён и взволнован любовью – а узнает любовь лишь тот, кто вкусил вкус любви – и подумал: «Не спросить ли мне его?» Но затем я отвратил от этого свою душу и сказал себе: «Как я накинусь на него с вопросами, когда я в его жилище?» И я удержался от расспросов и поел мяса, сколько мне потребовалось, а когда мы покончили с едой, юноша поднялся и, войдя в шатёр, вынес чистый таз, красивый кувшин и шёлковый платок, вышитый по краям червонным золотом, и бутыль, наполненную розовой водой с мускусом, и я удивился его изысканности и обходительности и сказал себе; «Я не видывал такой изысканности в пустыне».

И мы вымыли руки и поговорили немного, а потом юноша вошёл в шатёр, отделил меня от себя занавеской из красной парчи и сказал: «Входи, о лик арабов, и ложись на ложе: тебе досталось этой ночью утомление, и ты испытал в путешествии чрезмерные тяготы».

И я вошёл, и вдруг вижу – постель из зеленой парчи, и тогда я снял бывшие на мне одежды и провёл ночь, равной которой я не проводил в жизни…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Ночь, дополняющая до шестисот девяноста

Когда же настала ночь, дополняющая до шестисот девяноста, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Джамиль говорил: «И я провёл ночь, равной которой я не проводил в жизни, и все время думал об этом юноше. И когда ночь окутала землю и глаза заснули, я вдруг услышал слабый голос, мягче и нежнее которого я не слыхивал, и, подняв занавес, опущенный между нами, я увидал девушку, прекраснее которой лицом я не видывал. Она сидела рядом с юношей, и они плакали и жаловались друг другу на муки страсти, любви и волнения и на сильную тоску по сближению. «О Диво Аллаха! – подумал я. – Кто это второе существо? Когда я входил в палатку, я видел только этого юношу, и у него никого не было».

И потом я сказал себе: «Нет сомнения, что это дочь джиннов, которая любит этого юношу, и он уединился с нею в этом месте, и она уединилась с ним». Но я пристально вгляделся в девушку, и оказалось, что она из людей, арабка, и, открывая лицо, она смущала сияющее солнце и палатка освещалась светом её лица. И, убедившись, что эта девушка – возлюбленная юноши, я вспомнил другого влюблённого и, опустив занавеску, закрыл лицо и заснул.

А когда наступило утро, я надел одежду и, омывшись для молитвы, совершил те моления, которые были для меня обязательны, и затем сказал юноше: «О брат арабов, не хочешь ли ты вывести меня на дорогу, – ты уже оказал мне милость». И юноша посмотрел на меня и сказал: «Не торопись, о лик арабов! Пребывание гостя длится три дня, и я не таков, чтобы отпустить тебя раньше, чем через три дня».

И я провёл у него три дня, – говорил Джамиль, – а когда наступил четвёртый день, мы сели побеседовать, и я заговорил с юношей и спросил, как его зовут и какого он происхождения. «Что до моего происхождения, – сказал юноша, – то я из племени Бену-Узра, а по имени я – такой-то, сын такого-то, а мой дядя – такой-то». И оказалось, о повелитель правоверных, что он сын моего дяди я принадлежит к благороднейшему дому племени Бенууэра. «О сын дяди, – спросил я его, – что тебя побудило уединиться в этой пустыне? Как ты мог пренебречь своим состоянием и состоянием твоих отцов и как покинул ты своих рабов и рабынь и остался один в этом месте?»

И когда юноша услышал мои слова, о повелитель правоверных, его глаза наполнились слезами, и он сказал: «О сын дяди, я любил мою двоюродную сестру и был пленён ею, безумен от любви и одержим страстью к ней, так что не мог с нею расстаться. И когда моя любовь к ней езде усилилась, я посватался за неё, но мой дядя отказал мне и выдал её за одного человека из узритов, который вошёл к ней и увёз её в ту местность, где она находится с прошлого года. И когда она от меня отдалилась и её скрыли от моих взоров, волнения любви и сильная тоска и страсть побудили меня покинуть моих родных и расстаться с друзьями и приятелями и со всем моим состоянием, и я уединился в этой палатке, здесь в пустыне, и подружился с одиночеством». – «А где их палатки?» – спросил я, и юноша сказал: «Они близко, на вершине той горы, и каждую ночь, когда засыпают глаза и ночь успокаивается, девушка тайно выскальзывает из стана, так что не знает об этом никто, и я удовлетворяю с ней желание беседою, и она тоже удовлетворяет его. И вот я живу в таком состоянии, утешаясь ею час в течение ночи, и пусть свершает Аллах дело, которое решено: или придёт ко мне успех в этом деле назло завистникам, или рассудит Аллах за меня, а он – лучший из судей».

И когда юноша рассказал мне все это, о повелитель правоверных, – говорил Джамиль, – его дело меня озаботило, и я не знал, что думать, так как меня охватила за него ревность. «О сын моего дяди, – сказал я ему, – не хочешь ли ты, чтобы я указал тебе хитрость, которую я тебе посоветую, в ней будет, если пожелает Аллах, источник устроения и путь к верному успеху и ею избавит тебя Аллах от того, чего ты боишься». – «Говори, о сын дяди», – молвил юноша. И я сказал: «Когда наступит ночь и придёт девушка, брось её на мою верблюдицу – она быстра на бегу, – а сам садись на твоего коня, я же сяду на одну из этих верблюдиц и проеду с вами одну ночь. И не наступит ещё утро, как мы уже пересечём степи и пустыня, и ты достигнешь желаемого и овладеешь любимою сердца. Равнины земли Аллаха обширны, а я, клянусь Аллахом, буду тебе помогать, пока я жив, и душой, и достоянием, и мечом…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Шестьсот девяносто первая ночь

Когда же настала шестьсот девяносто первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Джамиль сказал сыну своего дяди, чтобы он взял девушку, и они оба увезут её ночью, и он будет ему помогать и содействовать, пока жив, и юноша, выслушав это, сказал: «О сын дяди, я раньше посоветуюсь с нею. Она умна, разумна и проницательна в делах».

«И ночь окутала землю, – говорил Джамиль, – и настала пора девушке приходить, и юноша ждал её в установленное время, но она опоздала против обычного. И я увидел, что юноша вышел из палатки и, закрыв рот, стал вдыхать веяние ветра, который дул с её стороны, и он втягивал её благоухание и произносил такие стихи:

«О ветр востока, веянье несёшь ты Из той страны, где милая обитает, О ветер, ты несёшь любимой призрак»

Не знаешь ли, когда она прибудет?»

И затем он вошёл в палатку и просидел там некоторое время, плача, а потом сказал: «О сын моего дяди, поистине с моей двоюродной сестрой произошло что-то сегодня, и случился какой-то случай, и задержало какое-нибудь препятствие. Будь на месте, пока я не принесу тебе вестей», – сказал он потом и, взяв меч и щит, скрылся и отсутствовал часть ночи. А затем он вернулся ко мне, неся что-то в руках. И он крикнул меня, и я поспешил к нему, и он спросил: «О сын дяди, знаешь ли ты, в чем дело?» – «Нет, клянусь Аллахом», – отвечал я. И он сказал: «Беда поразила меня сегодня ночью в моей двоюродной сестре. Она отправилась к нам, и повстречался ей по дороге лев и растерзал её, и осталось от неё только то, что ты видишь».

И он бросил то, что было у него в руках, и это были хрящи девушки и то, что осталось от её костей» И юноша заплакал сильным плачем и, бросив свой лук, взял в руку мешок и сказал мне: «Не двигайся, пока я не приду к тебе, если захочет Аллах великий».

И он ушёл и отсутствовал некоторое время, а потом вернулся, неся в руке голову льва. И он бросил её и потребовал воды, и когда я принёс воду, он вымыл льву рот и стал целовать его, плача, и усилилась его печаль о девушке, и он произнёс такие стихи:

«О лев, самого себя в несчастия ввергнул ты – Погиб ты, но взволновал о милой печаль во мне Меня одиноким сделал ты, а был друг я ей, И брюхо земли её могилою сделал ты Судьбе говорю, меня разлукой сразившей, я:

Аллах сохрани, чтоб ей взамен не взял друга я, «О сын дяди, – сказал он мне потом, – прошу тебя ради Аллаха и долга близости и родства, которое между вами, исполни моё завещание. Ты сейчас увидишь меня перед собою мёртвым, и когда это случится, обмой меня и заверни с остатками костей дочери моего дяди в эту рубаху и похорони вас вместе в одной могиле. А на могиле нашей напиши такие стихи: