Разум за Бога: Почему среди умных так много верующих - Тимоти Келлер

Однако Стивен Л. Картер из Йеля возражает, что невозможно не учитывать религиозные взгляды, если речь идет о тех или иных нравственных суждениях.

Стремление вынести на публику обсуждения, в которых отсутствует религиозный компонент, неважно, какими бы продуманными они ни были, неизбежно подаст приверженцам организованной религии сигнал, что, в отличие от всех, только они должны вступать в общественный диалог лишь после того, как отложат в сторону нечто наиболее важное для них[32].

Как может Картер делать подобные заявления? Начнем с вопроса о том, что такое религия. Кто-то скажет, что это одна из форм веры в Бога. Однако это определение не годится для дзэн-буддизма, приверженцы которого на самом деле вовсе не верят в Бога. Кто-то скажет, что это вера в сверхъестественное. Но это не относится к индуизму, приверженцы которого верят не в сверхъестественный мир за пределами материального, а только в духовную реальность в пределах эмпирической. Тогда что же такое религия? Это совокупность убеждений, объясняющих, в чем суть жизни, кто мы, на что должны тратить отпущенное нам время. Например, тому, кто считает, что материальный мир – единственный из существующих, что мы появляемся по случайности и после смерти просто исчезнем, самое важное – стараться быть счастливым при жизни и не позволять окружающим навязывать свои убеждения. Обратите внимание: хотя это не официальная, «организованная» религия, в ней есть основной сюжет, объяснение смысла жизни, а также основанные на них рекомендации о том, как следует жить.

Религия – это совокупность убеждений, объясняющих, в чем суть жизни, кто мы, на что должны тратить отпущенное нам время

Кто-то скажет, что это «мировоззрение», кто-то – «нарративная идентичность». Так или иначе, это совокупность убеждений и допущений, касающихся природы вещей. Это неявная, имплицитная религия. В широком смысле вера в какие-либо представления о мире и человеческой природе влияет на жизнь каждого человека. Все живут и действуют, исходя из некоей нарративной идентичности, неважно, размышляют они о ней или нет. Каждый, кто заявляет «поступай так» или «не делай этого», исходит из такой же имплицитной нравственно-религиозной позиции. Прагматики считают, что нам следует оставить укоренившееся мировоззрение и прийти к консенсусу насчет «эффективности», однако наши представления о том, что именно эффективно, обусловлены, пользуясь выражением Уэнделла Берри, нашими представлениями о человеческом предназначении. Любое представление о том, что значит быть счастливым, неизбежно основывается на глубоко укоренившихся верованиях о смысле человеческой жизни[33]. Даже самые секулярные прагматики садятся за стол переговоров, располагая накрепко усвоенными обязательствами и нарративными представлениями о том, что значит быть человеком.

Рорти утверждает, что убеждения, основанные на религии, мешают диалогу. Но все наши самые фундаментальные представления – это убеждения, которые почти невозможно оправдать перед теми, кто не разделяет их. Такие нерелигиозные понятия, как «самореализация» и «самодостаточность», точно так же остановят дискуссию, как ссылки на Библию[34].

Заявления, которые их авторы считают исполненными здравого смысла, тем не менее, зачастую носят глубоко религиозный характер. Предположим, что мисс А. считает необходимым полностью устранить систему социальной защиты малоимущих ради «выживания наиболее приспособленных». Мисс Б. возражает: «Малоимущие имеют право на приличный уровень жизни – ведь они такие же человеческие существа, как и все мы!» Тогда мисс А. напоминает о том факте, что многие современные специалисты по биоэтике считают концепцию «гуманизма» искусственной и не поддающейся определению. Она добавляет, что не представляется возможным относиться ко всем живым организмам как к целям, а не средствам, и что каким-то из них все равно придется погибать, чтобы остальные могли жить. Просто так устроена природа. Если мисс Б. выдвинет прагматичный аргумент, согласно которому бедным надо помогать просто для того, чтобы общество лучше функционировало, мисс А. представит множество столь же прагматичных доводов, согласно которым возможность дать некоторым бедным умереть будет еще более эффективной. Мисс Б. уже злится. Сгоряча она выпаливает, что морить бедняков голодом попросту неэтично, но мисс А. вполне может возразить: «А кто сказал, что этика должна быть одинаковой для всех?» Мисс Б. остается только воскликнуть: «Не хотела бы я жить в обществе вроде того, которое описываете вы!»

В этой перепалке мисс Б. пыталась, по примеру Джона Роулза, найти универсально приемлемые, «нейтральные и объективные» аргументы, которые убедили бы всех присутствующих, что бедных нельзя морить голодом. И потерпела фиаско, потому что таких аргументов не существует. В конце концов мисс Б. заявляет о равенстве и достоинстве человеческих существ просто потому, что считает это правильным и справедливым. Она свято верит в то, что люди более ценны, чем камни или деревья, хотя не может научно подкрепить это убеждение. Ее предложения в области общественной политики, в конечном счете, основаны на религиозной позиции[35].

Правовед Майкл Дж. Перри делает отсюда вывод, что «в любом случае идеалистической будет попытка создать непроницаемый барьер между нравственными рассуждениями, основанными на религии… и [светскими] рассуждениями в общественно-политических дискуссиях»[36]. Рорти и другие утверждают, что религиозный аргумент является слишком спорным, но Перри в книге «Под Богом? Религиозная вера и либеральная демократия» возражает, что секулярный фундамент нравственных позиций является не менее спорным, чем религиозный, и, кроме того, имеются веские доводы в пользу того, что любая нравственная позиция по меньшей мере имплицитно религиозна. Как ни парадоксально, настаивать на исключении религиозных суждений из общественных дискуссий – значит демонстрировать противоречивую «сектантскую» точку зрения[37].

Когда вступаешь в публичную дискуссию, невозможно не вспоминать о своих убеждениях, касающихся абсолютных ценностей. Рассмотрим в качестве примера законы о браке и разводе. Можно ли разработать законодательство, которое все мы сочтем «эффективным» и не имеющим отношения к конкретным мировоззрениям? Вряд ли. Наши представления о том, что справедливо и правильно, – это фундамент, на котором строятся наши взгляды на смысл и цель брака. Если вы считаете, что брак нужен в первую очередь для того, чтобы растить детей для блага всего общества, тогда вы невероятно осложните развод. Если вы думаете, что цель брака – в первую очередь счастье и эмоциональная реализация взрослых, состоящих в нем, развод может значительно упроститься. В первом случае в основе лежит представление о процветании и благополучии человека, при котором семья гораздо важнее личности, что соответствует нравственным традициям конфуцианства, иудаизма и христианства. Во втором случае более индивидуалистический взгляд на природу человека основан на представлениях, характерных для эпохи Просвещения. «Эффективность» законов о браке будет зависеть от предшествующих им убеждений о том, какая человеческая жизнь может считаться полноценной и счастливой[38]. Объективный и всеобщий консенсус в данном случае невозможен. Хотя многие продолжают призывать к исключению религиозных взглядов из общественных дискуссий, все больше мыслителей, как секулярных, так и религиозных, признают, что сам этот призыв носит религиозный характер[39].

Христианство может спасти мир

Я показал неэффективность всех основных попыток разрешить проблему религиозной розни в современном мире, но вместе с тем прекрасно понимаю, чем они вызваны. Религия действительно способна стать одним из основных источников угрозы миру во всем мире. В начале этой главы я упоминал о «скользкой дорожке», которую каждой религии свойственно создавать в сердце человека. Эта скользкая дорожка слишком быстро приводит к угнетению. Но в рамках христианства – разумного, ортодоксального христианства – есть богатые ресурсы, с помощью которых можно сделать его приверженцев сторонниками мира на земле. Христианство обладает поразительной властью, в его силах объяснить и искоренить всю склонность человеческого сердца к розни. Христианство создает прочный фундамент, на котором может строиться уважение к людям, исповедующим другую веру. Иисус указывает, что неверующие в окружающем обществе с радостью признают многие стороны христианского поведения «добрыми» (Мф 5:16, ср. 1 Петр 2:12). Таким образом, подразумевается некоторое совпадение между совокупностью христианских ценностей и ценностей, свойственных какой-либо конкретной культуре[40]или любой другой религии[41]. Почему существует это совпадение? Христиане верят, что все люди созданы по образу и подобию Бога, способны быть добрыми и мудрыми. Следовательно, библейское учение о всеобщем образе Божьем призывает христиан ожидать, что неверующие не так плохи, какими делают их ошибочные убеждения. Библейское учение о всеобщей греховности также побуждает христиан полагать, что верующие на деле оказываются хуже, чем могли бы стать благодаря своим ортодоксальным убеждениям. Словом, есть масса оснований для взаимного уважения и сотрудничества.