Молния Господня - Ольга Михайлова

— Я не ребенок, дети мои, — проронил кардинал. «Говорите», махнул рукой Вианданте. «Местное бабьё… Ну здесь, понимаете, шесть лет назад была смута…» «Знаю», кивнул Вианданте. «Ну, так мужчин мало. На четырех женщин — один. Так бабьё завело обычай… наученные местной ведьмой, Черной Клаудией, затеяли собирать по горам да болотам всякую мерзость — цикуту да дурман, белену да белладонну, мухоморы да ягоды волчьи, поганки да бересклет. Варят, смешивают это с сушеными жабами да нетопырями, так Клаудиа-де велела. Потом натираются…»

— Ничего удивительного, — вмешался Клезио. — Ещё Андреа Софетта, врач Иннокентия VIII, говорит в четвертой главе своего Комментария на Диоскорида по поводу лапчатки ползучей и корня одного вида соланума, драхма коего в отваре с вином действует удивительно. Он прибавляет, что в 1498 году, когда он лечил в Сан-Марино герцога Урбино, там арестовали, как колдунов, мужа с женой, живших в сельском доме в окрестностях Пезаро. У них нашли горшок с зеленой мазью. Софетта выяснил, что мазь составлена из разных экстрактов цикуты, соланума, белены, мандрагоры и других наркотических и усыпляющих растений. Он предписал употребление этой мази для жены палача, которая страдала бессонницей. Когда намазали этой мазью тело женщины, она проспала семьдесят шесть часов, и сон её длился бы дольше, если бы не решили её разбудить, употребляя очень сильные средства. Пробудившись, она горько жаловалась, что её вырвали из рук прекрасного мужчины с огромным-де детородным органом, который и сравнить нельзя было с тем, что имелось у мужа…

Вианданте поморщился. Прокурор-фискал между тем, вежливо выслушав князя-епископа, продолжал повествование.

«Если бы и у нас чертовы потаскухи этим ограничились! Но на беду среди них была некая Джулия Белетта, её-то и замели по доносу. Мерзавка была повивальной бабкой, и пятеро повитых ею младенцев умерли через час после родов. На последних родах её и поймали. Эта тварь зажала меж пальцев иглу и уже норовила воткнуть её в родничок младенцу. Зачем вытворять такое — уму непостижимо, но тут одну-то из этих мерзавок Гоццано и разговорил. Она призналась, что эту смесь из трав надо-де перетопить с жиром некрещёных младенцев. Тогда-де попользует тебя не какой-то там мужик, а сам дьявол. Вот она и промышляла. А тут мой Джанни, сынишка, вдруг говорит, что на кладбище, он прибирать на могилке матери ходил, несколько могил выкопано. Кинулись на кладбище — точно, пять могилок разрыто».

Он замолчал.

Джеронимо не был удивлён. Ни в войнах, ни в междоусобицах, ни в опасных предприятиях, ни в изнуряющих занятиях, ни в подрывающем силы труде женщины заняты не были. Они оказывались в избыточном количестве, но если раньше девицы имели представления о скромности и наполняли монастыри, теперь, в распутную и разнузданную эпоху, они жаждали блудных утех, впадали в опасную мечтательность, из которой путь к дьяволизму был весьма короток. Безумную одурь бабского распутства, неутомимую и неутоляемую, захлестнувшую в последние времена всю Империю, не остановила даже пандемия постыдной французской болезни — кара Господня за блуд.

Он слышал о подобном неоднократно. Мужчин не хватало, и похотливые сучки, изнывая от страсти, натирались чёртовыми снадобьями, рецепты которых шёпотом на кухнях передавались из уст в уста, а потом в распутном одурении творили вещи совершенно невообразимые. Такие могли запросто подняться по отвесной стене и преодолеть в два прыжка пропасть. Подумать только — цикута, белена, мухоморы! Да от такой смеси, верно, и взлететь недолго.

Клезио меж тем полагал, что подобным мерзостям есть и ещё одна причина. В Страсбургской епархии, об этом рассказывает отец Энрико Инститорис, такая ведьма была поймана с поличным. Она была вызвана из одного города в другой как повивальная бабка. При выходе из городских ворот у неё выпал сверток холста, в который было что-то завернуто. Это было замечено сидящими при воротах. Они подняли свёрток, думая, что это кусок мяса. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это рука младенца. На собрании городских представителей выяснилось, что в городе действительно умер новорожденный до крещения и у него не хватало руки. Ведьма была схвачена и призналась, что на её совести смерть бесчисленного множества детей. Почему она умерщвляла их? Дьявол знает, что некрещёные дети не войдут в Царствие Небесное, а чем медленнее будет расти количество избранных, тем больше будет замедляться наступление Судного дня. Убиение некрещёных младенцев отдаляет его. Когда же число избранных достигнет своей полноты, придёт consummatio mundi, мир прекратит свое существование.

— Что было сделано по делу? — поинтересовался Вианданте у Леваро.

«Ничего. Погиб Гоццано, и следствие было приостановлено». «Понятно», кивнул инквизитор.

В эту минуту разговор был прерван. Пожаловал мессир Джузеппе Вено, глава местного муниципалитета.

Вианданте внимательно вгляделся в зрелое, немного усталое лицо подеста, которое в былые годы могло быть красивым, но теперь набрякшие мешки под глазами выдавали то ли любовь к излишествам, то ли какую-то болезнь. Вено представился новому инквизитору и тут же любезно пригласил его и всех присутствующих на небольшой устраиваемый им в конце недели приём — там новоприбывший познакомится с цветом местного общества. Инквизитор любезно кивнул. «Непременно». «Судя по выговору, господин Империали — генуэзец?» «Да».

Клезио вяло отказался от приглашения, сославшись на нездоровье, но заметил, что его милости виконту Империали ди Валенте, конечно, стоит познакомиться с местной аристократией. Ошеломлённо взглянув на Вианданте, глава муниципалитета оживлённо закивал. «О, мы будем весьма польщены». И торопливо откланялся.

Джеронимо не понял, зачем князь-епископ столь явно подчеркнул его происхождение, но промолчал.

Темнело. Вианданте распрощался с Клезио и в сопровождении Леваро направился в своё новое жилище. По дороге невзначай поинтересовался у прокурора, в их ли нынешнем доме жил Гоццано? «Да», кивнул тот. «А где умер?» — невинно спросил инквизитор. Леваро дважды взглянул на нового начальника, прежде чем ответить. «Его нашли у Софии, содержательницы местного борделя». «Casa d'appuntamenti oppure сasa di tolleranza? Casa chiusa? Нелегальный дом свиданий или дом терпимости? Публичный дом?» — уточнил Вианданте. Фискал кивнул. «Что он там делал?» — простодушно спросил Вианданте.

Леваро вновь пристально взглянул на Империали. Он уже начал понимать, что этот человек, которого он склонен был поначалу недооценивать, умён, как дьявол, и не доверял бы его простодушию, если бы не четко осознаваемое единство целей. «Молва говорила, вздохнул Леваро, что ряса, видать, не умерщвляет плоть». «А что по этому поводу думает сам прокурор-фискал?» Леваро пожал плечами. «Мессир Гоццано вообще-то не был склонен к нарушению монашеских обетов, но все мы люди. Однако, будь он, Леваро, на месте Гоццано, и возымей желание потешить грешную плоть, — под домом есть ход, выводящий к старой мельнице и дому лесничего. Дом этот пустует. И мессиру Гоццано путь этот был известен. Чего бы проще? Он не был, подобно мессиру Империали, красавцем, но лицом людей не пугал. Будем откровенны. Прикажи он — ему не то, что девку, а и поприличней бы чего нашли. Да и, кроме того, немало особ, уверяю вас, по нему и вздыхали, связь с ним — это как castèllo di pietra, замок каменный. Но всем им приходилось, по моим наблюдениям, fare castèlli in aria, строить воздушные замки. Не знаю, кстати, как вы с этим справитесь. Тут спрос на любого мужчину, а уж из-за такого, как вы, могут и просто смертоубийство устроить».

— Вы отвлеклись, Леваро.

«Да, простите…И вот Гоццано, которого все знают в лицо, зачем-то идет в блудилище… Непонятно.» «Не было ли следов насилия?» «Лицо его почернело, в ушной раковине была кровь, но на теле — никаких порезов». «Он был… в рясе?» «Нет, обнажён. И, кстати, мы не смогли найти его крест, четки и нижнюю рубаху». «Могли ли его просто принести туда после смерти?» «Да, но для этого нужны как минимум двое мужчин». Вианданте кивнул. «Он очень устал, объяснил он Леваро, — долгий путь из Болоньи утомителен. Он не проснётся раньше полудня. Но синьор Леваро, видимо, чувствует себя бодрее?» Денунциант в третий раз бросил внимательный взгляд на инквизитора и согласно кивнул. «Тогда хорошо бы нынешней же ночью задержать упомянутую синьору Софию, а вместе с ней и всех до единой её девок. И — Dio non vòglia! Упаси Боже! — не дать им сговориться. Распихать по разным камерам. Допросить. Если Гоццано действительно заходил туда — то в чём именно? В котором часу? Что сказал — дословно, что сделал? Узнать даже — налево или направо от порога прошёл при входе? Какую метрессу выбрал? Почему именно её? Что при этом сказал? Если показания будут разниться… Гибель инквизитора возбуждает сильнейшее подозрение, что даёт нам право прибегнуть к следствию третьей степени. К моменту моего пробуждения мне бы хотелось получить от вас и первые данные по делу».