Карибский кризис глазами российских подводников (пятьдесят пять лет спустя) - Анатолий Батаршев

Нервное напряжение несколько спало, когда на очередном сеансе связи я получил новое боевое распоряжение Главного штаба ВМФ: «Отойти от пролива и занять позицию, ограниченную небольшим радиусом». Эта позиция находилась примерно в ста милях восточнее пролива Кайкос. Дополнительно было приказано: «Оружие иметь в четырёхчасовой готовности к использованию».

Я знал по этой же шифровке, что позиция лодки Б-130 была нарезана южнее относительно позиции нашей лодки, а позиции Б-59 и Б-4 – севернее. В недавно вышедшей книге П. Хухтхаузена [5] приводится иное расположение позиций: Б-130 – в 125 милях северо-западнее от нашей позиции; Б-59 – в 400 милях северо-восточнее; Б-4 – в 700 милях югозападнее. Трудно судить, насколько правильно обозначены позиции лодок нашей бригады на схеме Хехтхаузена, однако я действовал, исходя из указаний ГШ ВМФ, по которым позиция Б-130 относительно Б-36 была нарезана на карте южнее. К чему это привело, будет описано несколько позже.

Подлинной обстановки мы не знали, но раз ввели четырёхчасовую готовность к применению оружия и отставили переход в б. Мариэль, значит, за те две недели, что мы шли, произошло что-то очень важное. Но что же?! Не имея никакой информации по сложившейся обстановке от Главного штаба ВМФ, мы с особым старанием прослушивали эфир вероятного противника. И вот 22 октября группа радиоразведки перехватила информацию, переданную открытым текстом по американскому радио: «Президент Кеннеди сообщил, что ракеты с ядерными боеголовками и обслуживающий персонал Советов уже находятся на Кубе. Эти ракеты свидетельствуют об агрессивных намерениях русских. Президент объявил карантин Кубе». Мы поняли, что это фактически означает военную блокаду острова Свободы, означающую экономическое удушение Кубы. Теперь всё стало на место, нам стало ясно, с какой целью нам дали ядерное оружие, почему американцы отзывают свои транспорты из разных портов мирового океана и направляют их в порты Флориды, почему нашу бригаду рассредоточили вдоль Багамских островов и объявили четырёхчасовую готовность к применению оружия. Обстановка значительно усложнилась и тут важно не пропустить сигнал, разрешающий применение оружия. Всё довольно просто. Если американцы начнут применять оружие первыми, они просто перепашут весь Бермудский треугольник. Ну, а если мы начнём первыми, то есть надежда отправить кое-кого на дно, как минимум – крупный транспорт или боевой корабль, а если повезёт – то и один из авианосцев, время от времени обнаруживаемых нами вблизи нарезанных нам позиций патрулирования.

Сигнал на применение оружия я мог получить только по 4-х часовому графику подвсплытия на связь. Это заставляло нас всплывать на связь 6 раз в сутки, из них 3–4 раза в светлое время. Мы очень рисковали. Поскольку в светлое время суток в штилевую погоду самолёты и вертолёты осуществляли визуальный поиск подводных лодок и не включали радиолокационных станций. Нужно отдать им должное, они правильно сориентировались. Связь же с Главным штабом ВМФ была затруднена не столько из-за удалённости от Москвы, но, самое главное, из-за интенсивных помех на всех радиочастотах, создаваемых американцами с самого начала передач в наш адрес. Из-за этих помех на расшифровку отдельных радиограмм уходило от нескольких часов до суток. Всё это приводило к задержке получения нужного распоряжения Главного штаба ВМФ. Вот почему в сложнейшей обстановке мы старались не пропустить ни одного сеанса связи, даже рискуя быть обнаруженными.

Как командира меня беспокоила одна мысль: «Почему в это тревожное время Главный штаб ВМФ, знавший военно-политическую и оперативно-тактическую обстановку района патрулирования наших лодок, ограничился только указаниями о смене позиций? Почему штаб не информирует нас о складывающейся обстановке в море, а даёт лишь рутинную информацию (сведения об уборке урожая, трудовые будни и т. п.)?».

И все же я нашел ответ на свой вопрос, почему молчал Главный штаб ВМФ. Прошло более 40 лет, в Америке была издана книга Питера Хухтхаузена «Осtober Fury» («Неистовый Октябрь»). В 2008 г. книга издана у нас в России под названием «Карибский кризис: хроника подводной войны». Я узнал, что те же вопросы, которые возникали и у меня, беспокоили и командира 20-й эскадры подводных лодок контр-адмирала Леонида Филипповича Рыбалко, профессионального, опытного, аналитически мыслящего, вдумчивого подводника. Наша 59-я обпл входила в состав 20-й эскадры. Осенью 1962 года шла подготовка к походу ещё 7 дизельных, но уже ракетных подводных лодок, комплектующихся на базе 20-й эскадры вместе с плавбазой «Дмитрий Галкин». Однако в конце октября надобность в них отпала. Стоит здесь привести выдержку из книги Питера Хухтхаузена:

«В октябре 1962 года Л. Ф. Рыбалко специально прибыл в Москву в Главный Штаб ВМФ и обратился к адмиралу В. А. Фокину, осуществляющему общее руководство операцией «Кама» (морской составляющей операции «Анадырь»): «Мне бы хотелось выяснить, что происходит, товарищ адмирал? Какая информация сообщалась на лодки Агафонова по текущей обстановке? Знают ли они о наших планах усиления группировки на о. Куба? Что они знаю о развертывании американских противолодочных ударных группировках?» Адмирал Фокин ответил: «Леонид Филиппович, Главнокомандующий ВМФ, адмирал Флота С. Г. Горшков лично запретил что-либо передавать, кроме рутинной (вести об уборке урожая и т. п.) и текущей информации в сеансы связи. Такого же мнения придерживаются и наши контрразведывательные органы, которые считают, что излишняя информация только навредит успешному проведению нашей операции. Последнее оперативное указание, которое мы послали 15 октября на лодки Агафонова, было о прекращении их следования в пункт Мариэль и о занятии ими позиций патрулирования у Багамских островов, за пределами блокадной линии, объявленной американцами».

Но Рыбалко, внимательно слушая адмирала, думал о своём: «Четыре подводные лодки Агафонова находятся сейчас в самом центре развернутых американцами противолодочных поисково-ударных группировок, занимаясь патрулированием в своих квадратах. Командиры этих пл не имеют элементарных сведений ни о тактической, ни о военно-политической обстановке, которая сложилась в мире». Единственное, что ему удалось добиться – это отправить на свой страх и риск извещение мореплавателям, в котором американцы уведомляли, что будут применять сигнальные взрывные заряды с тем, чтобы заставить наши подводные лодки всплыть на поверхность, и чтобы при всплытии они держали безопасный курс в восточном направлении, показывая тем самым, что они поняли сигнал» (данный эпизод в несколько изменённой версии описан в опубликованной в Москве книге Хухтхаузена (см. [5, с. 234−237]).

А пока не имея никакой информации по текущей обстановке от руководства, мы продолжали вторую неделю патрулировать на своих позициях в Бермудском треугольнике, ориентируясь только на данные группы радиоперехвата. Свои выводы из анализа оперативно-тактической и военно-политической обстановки, которую пришлось конструировать на основе данных группы ОСНАЗ, я доводил до офицерского состава, потребовал усилить бдительность всего личного состава экипажа. По возвращении лодки в базу я выяснил в Управлении разведкой ВМФ, что против нашей бригады дизельных подводных лодок американцы сосредоточили 85 процентов противолодочных сил Атлантического флота. Конечно, это сильно затрудняло нашу работу особенно при всплытии на 10–15 минут на сеансы связи. Против нас действовала целая армада противолодочных сил. Как потом посчитали в Главном штабе ВМФ, на каждую подводную лодку бригады в этом районе приходилось по одному противолодочному авианосцу, а это свыше 40 самолетов и вертолётов и более 50 кораблей, оснащенных поисковой аппаратурой. И это не говоря уже о том, что вся акватория Саргассова моря как щупальцами была опутана системой обнаружения подводных лодок «Цезарь», которая взаимодействовала с береговой патрульной авиацией. В условиях нарастающего давления противолодочных сил, меня не покидала мысль: «Главное – держать подводную лодку в постоянной готовности к выполнению боевой задачи. А для этого каждую ночь необходимо всплывать под РДП и подзаряжать аккумуляторные батареи. Постоянные и внезапные контакты с поисковыми силами заставляли нас часто прерывать зарядки. Как правило, за ночь приходилось 5–6 раз объявлять срочное погружение, уклоняясь от обнаруженных противолодочных сил. Все это крайне изматывало личный состав лодки. Особо нас донимали жара и влажность на лодке. Высокая температура забортной воды (плюс 29–30 °C), постоянная работа механизмов, выделение тепла от регенеративных патронов, невозможность хорошо провентилировать лодку привели к тому, что в электромоторном, дизельном и двух аккумуляторных отсеках температура держалась в пределах 60–65 °C. Только в концевых отсеках жара была несколько меньше (40–45 °C). Для кратковременного отдыха личный состав направлялся именно в эти отсеки. Участились случаи тепловых ударов, потери сознания вахтенными в отсеках с высокой температурой. Иногда наблюдали такие обмороки у отдельных лиц через 15–20 минут после заступления на вахту, а ограниченные запасы воды не позволяли выдавать её более 250 граммов в сутки на человека. И это – в условиях сильного потоотделения и обезвоживания, что и привело к 100 % заболеванию личного состава потницей в особенно тяжёлой, гнойной форме. Выручали нас спирт для обтирания, нашатырь и зелёнка. Ходили в трусах, с полотенцами на шее, обильно обмазанные зелёнкой.