Проклятие красной земли (СИ) - Алина Марина

Но Соломон знает, что мать это несерьезно. Никто из магов не воспринимает проповедника Камски как реального лидера мнений. Он всего лишь удобный человек, к которому горожане прибегают за помощью. А еще делец, выстроивший неплохую ферму за Форт-Уэйном, на которой заправляет его дочь и ухаживает за лошадьми местных ковбоев.

— Если я еще раз увижу тебя рядом с этим Сэмюэлем…

— Ох, Соломон, мне уже скучно, — тут же перебивает Саломея и с ложной скромностью опускает глаза, когда к ним поворачивается проповедник. — Не превращайся в нашу мать.

Соломон оказывается оскорбленным до глубины души. Потому что никто в его семье, где он — единственный мужчина, не воспринимает его мнение. И еще потому что Саломея достигла того уровня нахальства, чтобы попрекать Соломона его же заботливостью.

Сестре все сходит с рук только из-за того, что Соломон ее любит. И может в любой момент дернуть бесполезных помощников Вилмы перевернуть лавку Сэмюэля Вонга вверх дном. Где-то под прилавком, возможно, и отыщется Саломея.

Пастор Камски пунктуально заканчивает свою проповедь и, перед тем как отойти от трибуны, просит горожан не расходиться.

— Наш мэр хочет обратиться к вам в связи с произошедшей трагедией, — заунывно произносит он и уступает место Соломону.

Который с не менее печальным лицом старается предстать перед жителями своего города.

В свое время Соломона выбрали случайно. Такие решения принимает городская администрация открытым голосованием, и Соломон показался семьям достаточно рассудительным человеком, который сможет выдержать необходимый баланс. Попросту говоря, нужен был козел отпущения, который не станет возмущаться и будет тянуть этот воз без лишних нареканий.

Соломону даже не потребовалось проявлять свою вялую амбициозность, пока он без особых усилий взбирался на высший городской пост. И вот, спустя пять лет в должности, Соломон невероятно о своем решении сожалеет, потому что он по рукам скован общественным мнением и навязанной моралью.

— От лица администрации Форт-Уэйна я бы хотел принести свои сожаления из-за случившегося, — официально начинает Соломон, прокашливаясь. — Мы приложим все усилия, чтобы в кратчайшие сроки восстановить наш прекрасный город и… исправить все недоразумения.

Говорить вслух о магии разрешено, но не в церкви же. Тут люди молятся и надеются, что однажды магическая проказа будет стерта с их континента так же, как она исчезла из прародительницы Европы. Вот только в Старом свете поработала Инквизиция. Она до сих пор крайне бдительно присматривает за порядком, вынуждая оставшиеся магические семьи вести почти что затворническую жизнь или эмигрировать в захудалую Америку.

— Сэр, так ведь не надо оправдываться, — первым подает голос один из горожан, просовывая в рот жевательный табак. — Прикажите нам взять вилы и войной пойти на индейцев, мы лихо научим их подчиняться правилам.

— Дело говорит, точно! — единогласно раздается со всех сторон.

Вот только этого не хватало. Соломон не в силах справится с одной Флорой Рэглан, которая стремится обвинить ни в чем не повинные племена, а тут целый Форт-Уэйн горит жаждой отмщения.

Дела плохи.

— Уверяю вас, — громогласно заявляет Соломон, пытаясь отвлечь жителей от их неверных домыслов. — Племена коренных жителей тут абсолютно не при чем. Торнадо явилось нам стихийно и затронуло источники магии вблизи города, отсюда и такая разрушительная сила.

— Снять с них скальп! — раздается с церковной галерки.

И толпа невиданным шумом вдруг поддерживает призыв к насилию. Мирные лозунги Соломона тонут неуслышанными.

И он в полном отчаянии сталкивается взглядами с Вилмой, застывшей у входа в церковь. «Помоги», — одними губами шепчет Соломон, прекрасно зная, что Вилма его поймет.

И крепко усмехнувшись, не допустит в городе разгула жестокости.

Хоть кто-то этот город держит железной рукой.

Кто-то, кто не Соломон.

Глава 3

Беспорядки Вилме не нравятся. Она привыкает к жизни в спокойном городке, в котором толком ничего не происходит. Где точно не возможны попытки горожан воззвать к линчеванию несчастных индейцев. Которые, на самом-то деле, тоже ничего никому не делают. Даже толком не лезут в Форт-Уэйн.

Скорее наоборот — некоторые горожане не дураки опорочить честь несчастных индейских девушек. Как вот, к примеру, почивший Андервуд, оставивший после себя полукровку-бастарда Сиэтла.

И вот, пожалуйста. Горожане готовы поднять индейцев на вилы. Даже не зная толком, что на самом деле произошло. С этой самой, с магической стороны. Будто бы у них тут в принципе маловато любителей побаловаться общественно порицаемым колдовством.

В стенах церкви-то все святые.

Вилма, правда, себя к таким святым не относит. Даже номинально. Она на службы ходит скорее по привычке, чем ради того, чтобы воспринимать проповеди. Слова-то повторяются. Мораль не меняется. Ничего нового не узнать.

Она поднимается с церковной скамьи. И просто расстегивает кобуру. Затем невозмутимо вытаскивает свой револьвер. Поднимает руку с ним. И делает один выстрел.

Тишина воцаряется моментально. На Вилму же оборачиваются все. Встревоженные, испуганные горожане, которым хватает одного громкого звука, чтобы присмиреть. Так-то лучше.

— Сказано вам, — громко произносит она, убирая револьвер обратно в кобуру. — Недоразумения исправят, виновных накажут. Без вашего, дорогие горожане, непосредственного участия. А если у вас есть какая-то информация, которой вы хотите поделиться, милости прошу в управление шерифа. Я или мои помощники обязательно выслушаем и примем все во внимание.

Строже надо быть. С горожанами с этими. Распустились совсем. Администрацию и в частности мэра ни во что не ставят.

Вилма бросает быстрый взгляд на Соломона. В его ответном явственно читается укоряющее «ну вот стрельбу ты зря затеяла». Она не сомневается, что он еще обязательно выскажет ей свое недовольство таким способом решения вопросов.

Только она не закончила.

— А первый, кто попробует вооружиться вилами, отправится проводить свои ночи в камере, — добавляет она. — Я понятно изъясняюсь?

Все-таки это она тут закон. В отсутствие федерального маршала так особенно. Никто ей не указ.

Где хочет, там и палит. Кого хочет, того и задерживает.

Горожане, отойдя от первого потрясения, начинают между собой перешептываться. Конечно же, исключительно недовольно. К самой же Вилме пробирается пастор, глаза которого горят самым праведным гневом.

Вилма машет на него рукой так, словно он — надоедливая муха.

— Знаю, знаю, — говорит она. — Не надо мне тут.

Ни нотаций, ничего.

Она разворачивается и покидает церковь. У нее, вообще-то, и без этой службы дел по горло.

* * *

Мужчина, развалившийся на стуле перед столом Вилмы, улыбается ей весьма нахально. Смотрит каким-то жестким и даже полумертвым взглядом, который совсем не сочетается с улыбкой. Ни с какой вообще.

Вилму этим все равно не пронять. Посетителю это известно.

Он просто вот такой.

— Зак, не трать мое время, — обращается к мужчине Вилма. — Говори прямо, что ты хочешь