Ледник - Йоханнес Йенсен

По небу от скалы к скале ползли огромные облака, величиной с целые земные края, по дороге меняя свою форму, а там, глубоко внизу, по земле скользили их тени, изменяясь вместе с ними. Какое-нибудь белое облако, на небе занимавшее место с ладонь, затемняло внизу всю долину. Земля то хмурилась, то смеялась в зависимости от хода облаков по небесному своду.

Знают ли облака про людей? Они плавают над горами на головокружительной высоте, играют с солнцем, и люди для них слишком малы. Они сияют в величавом неведении и знать не знают Дренга с его топором-мстителем, Великого Дренга, который выступил, чтобы потрясти вселенную!

Дренгу стало стыдно перед улыбающимся небом, он червяком заполз под камень и долго не показывался.

Когда же он вылез из своего убежища, отрезвленный, небо уже спрятало свое лицо от солнца. Не видно было больше далеких горных вершин. Облака стали серыми и плыли очень низко, цепляясь за верхушки ближайших горных хребтов и скатываясь вниз по их склонам. Долина внизу тонула в темной гуще. Дренг стал спускаться вниз, и скоро эта гуща, оказавшаяся проливным дождем, охватила его.

Уже совсем вечерело, когда Дренг снова достиг дна долины. Ему вдруг стало страшно при мысли о товарищах. Завидев скалу, под которой утром он покинул своих, Дренг очень удивился, что дыма не видно, и остановился. Ужасная мысль пришла ему в голову, он тяжело перевел дух и огромными прыжками понесся к скале!.. Ушли! Костер погас!

Да, под выступом скалы было холодно и пусто; братья покинули место. Дренг с первого взгляда заметил, что костер был на том же месте, как он его оставил утром, но погас. Должно быть, они долго спали, и огонь потух. Топливо отсырело и не загорелось, как рассчитывал Дренг, а может быть, ветер переменился и направил дождь под выступ скалы. Как бы там ни было, костер погас. Бедняги проснулись утром – костер остыл, а хранителя огня нет! Тогда они снялись и отправились восвояси, надо полагать, в полном отчаянии. Огонь погас. И вот Дренг остался один-одинешенек! Они все ушли, а он остался один в диком затопленном лесу!

Он быстро нагнулся и отыскал их следы на рыхлой земле. Он узнавал каждый след и, тыкаясь носом в землю, выл и плакал от горя из-за того, что наделал, и от страха, что они его покинули. Было нетрудно различать следы, и он бегом отправился в погоню за товарищами. Совсем стемнело. Он вертел головой во все стороны, плакал и скалил зубы, не переставая мчался вперед, подгоняемый ужасом. Что, если он не догонит их? Что, если они погибли?

Он натыкался на места, где они, очевидно, останавливались в недоумении, куда им держать путь, и сбивались в кучу, прежде чем догадывались пойти в обход; наткнулся и на несколько брошенных жалких корзинок с припасами – наверное, им хотелось избавиться от поклажи на ходу. Он невольно приостановился и всплакнул о горемыках и о случившейся беде. Но затем мрак и жуткое одиночество погнали его дальше. По свежим следам он видел, что они должны быть неподалеку, и холодный пот, обливавший его тело, сменялся колющим жаром; он и смеялся, и плакал, продолжая свой бег.

И наконец он догнал их. Они сделали привал в пещере, где и сидели, сбившись все в кучу и жалобно воя в темноте. Еще издалека он услыхал их; крики о помощи перешли в однотонную жалобу, которую они так долго, неустанно повторяли хором, что выходила какая-то унылая песня, усталая, рассказывавшая о том, что огонь погас, а им еще далеко до дому. Дренг остановился и окликнул их, закричал изо всех сил, пропел им, что он здесь. Они замолчали. Он приблизился к ним, почти задыхаясь, почти падая от напряжения, икая от радости.

Но, когда он подошел поближе, они встали и встретили его общим яростным воем; потом гурьбой вышли из пещеры и обдали его потоком бранных слов и угроз. Он видел, как белки их глаз сверкали в темноте, видел камни в их мохнатых руках; они замахивались на него своими дубинами, словно на опасного дикого зверя!

Так, бывало, подымались они всей толпой против волка или тигра, который слишком близко походил к их становищу, но тогда и сам Дренг бывал среди них, становился в первом ряду, завывая и грозя врагу; теперь он был один, вне толпы.

Стоял почти полный мрак, и холодный дождь так и хлестал толпу, которая разъярялась все больше и больше, хлестал и его, одинокого, жалкого, удрученного.

– Да ведь это я! – крикнул он им надломленным голосом и придвинулся к ним еще ближе, чтобы они узнали его. О да, они узнали его – и камни засвистели возле его уха, а один большой камень угодил ему прямо в грудь, так что удар отозвался в спине. Тогда он умолк и попятился назад. Ему не было ни особенно больно, ни обидно, – он ведь виноват в том, что огонь погас; но кто бы это мог швырнуть в него такой большой камень? Он помедлил немного, раздумывая и все еще не веря тому, что они насовсем гонят его от себя. Но, видимо, так. Они набрали еще камней и продолжали швырять в него. Он все-таки не отступал, хотя и трудно было обороняться в темноте от стольких камней сразу. Наконец вся толпа двинулась на него с исступленными криками. Один из самых высоких шел во главе и был запевалой в хоре проклятий предателю, угасившему огонь. Предатель! Так назвал Дренга его лучший друг Гьюк.

Как? – подумал Дренг, холодея всем телом. – Что сказал Гьюк? Как мог Гьюк стать во главе толпы и одним из первых проклясть его? Неужели это Гьюк идет на него с искаженным лицом, злобно напрягшимся телом и пеной у рта? Неужели это кроткий Гьюк подступает к нему все ближе и ближе, потрясая высоко поднятыми кулаками, впереди лающей хором толпы?

Дренг не отступил, но что-то сдавило ему грудь; он грозно фыркнул, готовый выйти из себя. Но он все еще надеялся на примирение. Он хотел объясниться, пытался говорить, но они заглушали его голос своим воем. Тогда он молча стал соображать: правы ли они, в самом деле? Разве он предатель? Разве он не хотел как раз спасти их, спасти в более широком смысле, чем они понимали? Неужели и Гьюк не может понять этого?

Еще один камень попал в Дренга, и тогда он рассвирепел; глаза его налились кровью, он затрясся, раскрыл рот и тихонько завыл. Потом заметался взад и вперед, выделывая какие-то странные прыжки, высоко подбрасывая ноги и потрясая ими, как будто тело его потеряло свой вес. Он потерял и дар речи, как эта дико воющая толпа, как этот зверь, который проклял его, не желая даже выслушать его оправданий. Но они знали пределы, а он нет… Гьюк все наступал на него, изрыгая все более и более бессвязные, бессмысленные проклятия; Дренг шагнул к нему и рассек ему своим кремневым топором череп до самых зубов. Тут он глубоко вздохнул и посторонился от брызнувшей изо рта друга струи крови. Никто не ожидал ничего подобного. Дренг сделал невозможное.