Первый выстрел - Георгий Тушкан

Обескураженный Юра слушал и с негодованием думал: «Сами называли «двенадцатый», а виноваты другие. Говорили бы: сейчас тысяча девятьсот двенадцатый!» А все-таки жаль, что Коля Берсенев, с которым он боролся, оказался не настоящим.

— А теперь, — сказал отец, — иди-ка ты, опоздавший на сто лет, в свою комнату и отдыхай.

— А мы, — свирепо потирая руки, начал дядя, — мы останемся здесь и будем сурово судить тебя. Знаешь, что делают с такими, кто поднимает руки на жандармов, на слуг его императорского величества, царя всея Великия, Малыя и Белая Руси и прочая и прочая? Революционеров сажают в тюрьмы, ссылают на каторгу, ве-ша-ют! Тебя тоже, наверное, приговорят к казни, — сказал он, почему-то глядя на тетю Галю, возмущенно вышедшую после этого из комнаты. — По меньшей мере, по мнению некоторых, таким просто надо отрубить язык…

Мама закричала на дядю Яшу. Как он смеет, отдает ли он себе отчет, где и когда можно паясничать?! Папа тоже хотел высказать свое мнение, но, видимо, раздумал и только хмыкнул. Юра вышел. Бабушка стучала палкой об пол, сердилась и, кажется, заступалась, но не за Юру, а за дядю Яшу.

Юра вбежал в детскую и остановился у столика, над которым висела полка с его библиотечкой. Дрожащими руками он схватил свои любимые журналы, в которых описывались ратные подвиги Коли Берсенева и других героев, швырнул их на стол и начал рвать на мелкие кусочки. «Конечно, попадет за это, — мелькнуло у него в голове. — Ну и пусть!»

Сложив клочки бумаги, он понес их в коридор, чтобы выбросить все в мусорный ящик за дверью, но вовремя заметил в коридоре кухарку Аришу с вязаньем в руках. Ариша никогда здесь раньше не сидела. «Ага, — подумал Юра, — поставили часового сторожить меня, чтобы не убежал». Вспомнив, какие у Ариши железные руки, Юра решил: «Ну что же, мусор можно выбросить и потом, а сейчас надо узнать, что там». Он по-пластунски прополз за стулом Ариши в столовую, пролез под длинным обеденным столом и еле удержался, чтобы не ущипнуть противную Нину за ее толстую ногу. Стиснув зубы, он прополз мимо и очутился в гостиной. Здесь уже не было никого. Пробежать по ковру и юркнуть под диван, стоявший у двери папиного кабинета, было делом одной минуты.

Громкие возбужденные голоса были отчетливо слышны.

— Мальчик чрезмерно впечатлителен, горяч и непомерно активен. От таких, если за них не взяться, всего можно ожидать! — Это тетя Галя.

А вот мама. Опять о том же самом! Неужели ей не надоело? Все уже знают, как он, прослушав сказку Киплинга «Отчего у слона такой длинный хобот», решил исправить Оксане ее курносый нос — вцепился в него и стал тянуть изо всех сил, не обращая внимания на ее истошные вопли, пока не прибежала мама. Нос у Оксаны распух, но нисколечко не вытянулся. А этот врун Киплинг утверждает, будто крокодил, схватив слона за нос, вытянул его в такой длиннющий хобот.

Теперь мама сердится на дядю Яшу:

— Ну как ты, Яша, мог так глупо подшутить над мальчиком? Надо было ему сразу объяснить, а ты его спровоцировал своими глупыми шутками!

«Спро-во-ци-ровал!» — это надо запомнить.

А что дядя Яша? Он очень сердится:

— Во всем виноваты журналы. Дикая свистопляска ура-патриотизма, рассчитанная на купцов и дворников. Столетие праздновать надо, но нельзя так казенно и глупо писать в детских журналах о войне!

Ага, оправдывается!..

— Надо разобраться, откуда у малыша столько злости, упрямства и стремления к героизму. Ведь его идеал — герой! А все-таки, вы как хотите, он молодец! На жандарма!.. Нам бы таких в университет! Потеха! А наказать? Тут уж не мне советовать. Сам наказанный. А смотреть, конечно, за ним надо, и построже.

Теперь бабушка:

— Нечего было так рано выписывать для ребенка журналы да накупать столько книжек! Начитался, наслушался, вот в головке и получился ералаш. И без них люди живут-поживают, добро наживают. Все зло от этих книг! Запрятать их подальше! А наказать Юру надо!

А про Колю Берсенева сама мне и читала. Эх, бабушка!..

Дальше Юра расслышал только неизвестно чьи слова:

— Наказание должно соответствовать вине…

Проснулся он поздно утром, когда его вытаскивали из-под дивана.

Увидев столпившихся маму, папу, тетю Галю, дядю Яшу, Нину, Оксану, бабушку и кухарку Аришу, он вспомнил, как дядя Яша говорил, что тех, кто поднимает руку на царских слуг, обязательно казнят. Неужели ему отрубят язык?

Мама обнимала, целовала его и плакала. Бабушка тоже плакала. Даже тетя Галя ласково гладила по голове…

«Прощаются перед казнью». Юра еле-еле сдержался, чтобы не заплакать от жалости к себе. Потом посмотрел еще раз на всех и, собрав все свое мужество — он старался в эту минуту не думать ни о чем другом, — твердо произнес:

— Я готов!

— Сначала умойся, а потом пойдем пить чай. Мы тебя искали всю ночь. Твое вторичное исчезновение нас окончательно перепугало, — сказал отец и, взяв его за руку, повел в детскую.

Глава II. МАУГЛИ, ИРА — ЧЕРНАЯ ПАНТЕРА И ДРУГИЕ

1

Тетя Оля, младшая сестра Юриной мамы, появилась в доме Сагайдаков спустя полгода после того, как Юра отправился на войну с Наполеоном. Но разговоры о ее приезде начались намного раньше — как только было получено большое письмо от Юриного деда, маминого и тетиного отца. Прежде учитель, а теперь пенсионер, он жил на небольшом хуторе под Полтавой. Пришло письмо и от самой тети Оли, затем второе, третье. И так все чаще и чаще посылались и получались письма.

Юра и раньше знал из разговоров за столом, что тетя жила «неустроенно» в далеком, холодном Петербурге, на каких-то курсах «одолевала науки» и за что-то боролась.

А тут вдруг при каждом начинавшемся разговоре о тете Оле детей выпроваживали. Эта таинственность до такой степени распалила Юрино любопытство, что он теперь только и думал о том, как бы разведать на этот счет что-нибудь новое. Он не раз слышал от мамы, что подслушивать чужие разговоры нехорошо. Он и сейчас не подслушивал. Просто, когда взрослые уединялись в какой-нибудь комнате, в нее сначала «случайно» влетал его мяч, а затем уже вбегал и он. Все сразу умолкали. И Юра схватывал лишь обрывки фраз, в которых многое оставалось непонятным: «эмансипация, пагубное свободомыслие, сходка, обыск, левые взгляды, провокатор». И еще слышал, что тетю откуда-то исключили почти с волчьим билетом, а могло быть и еще хуже. (Интересно, как это с волчьим? Она, что же, теперь на волков охотиться будет с таким билетом?) При ее способностях тетя могла бы стать какой-то Софьей Ковалевской, а теперь пусть совершенствует языки, может учиться в Париже, стать женщиной-врачом…