На руинах - Галина Тер-Микаэлян

Зара властно отстранила рукой старшего сына, который при слове «подраться», метнулся было к отцу, шагнула вперед и встала рядом с мужем.

– Ближе к вечеру приходите, соседи, я всех за стол усажу и долмой накормлю, а сейчас на работу пора, солнце поднялось.

– Не до работы мне, тетя Зара, – угрюмо проговорил Юсуф. – Жена рассудка лишилась, а сын…

– Ты умный парень, Юсуф, – в голосе Аслана звучало глубокое сочувствие, – ты на глазах моих вырос, твоя боль – моя боль. Но неужели ты веришь, что это Таня виновата? Как ты, комсомолец, веришь, что можно накликать беду?

– Не до комсомола мне теперь, пропади он пропадом, – и такая горечь слышалась в словах молодого человека, что никто не одернул его за аполитичное высказывание.

Возбужденные возгласы, несущиеся со всех сторон, начали утихать, но тут Фируза, стоявшая все время с заложенными за спину руками, неожиданно заголосила:

– От нее, от Тани вашей все беды нашему селу! Она порчу навела, больше некому! И мать ее такая же была – забыли? Шлюха и убийца!

Оттолкнув Анвара и пытавшуюся схватить ее за подол платья Гюльнару, Таня выскочила на крыльцо.

– Прекратите немедленно! – крикнула она Фирузе – И больше никогда – слышите? – не смейте…

Зашуршали колеса, и возле дома остановился автомобиль директора совхоза. Из него выскочили Рустэм, Сергей, Халида и молоденький милиционер Назим.

– В чем дело? – сурово оглядев толпившихся людей, спросил Гаджиев-старший. – Почему не на работе? Юсуф, ты сейчас повезешь жену в Тбилиси в больницу – я уже звонил, договорился. А остальные – по рабочим местам.

Недобро оглядываясь на Таню, люди начали расходиться, и тут пронзительный вопль вновь нарушил установившееся было спокойствие.

– Не-е-т!

Выдернув из-за спины руку, сжимавшую острый камень, Фируза размахнулась и метнула его в сторону Тани. Глухой удар, короткий стон – никто даже не понял, что случилось. Анвар подхватил обмякшее тело жены, отчаянно закричал:

– Таня!

Равнодушный взгляд Тани был устремлен ввысь, по щеке от виска стекала тонкая струйка крови. Она уже не могла слышать горького плача Халиды, почувствовать, как дрожащие руки отца гладят лицо, стирая кровь.

– Таня, доченька! Доченька, родная моя, как же это? Что же это?

Поздно вечером приехавшие из районного центра следователь и два милиционера увезли Фирузу в тюрьму. Тело Тани на экспертизу забирать не стали – в этом не было необходимости, потому что многочисленные свидетельские показания позволили до мелочей восстановить картину преступления. Она лежала на столе в доме Аслана и Зары Гаджиевых, и руки ее были сложены на груди по русскому обычаю. На тумбочке у стены горела свеча, а рядом с ней стояло глубокое блюдо, полное хинкали.

Сергей, осунувшийся и за один день, казалось, постаревший лет на десять лет, стоял рядом, вглядываясь в неподвижное лицо дочери. Губы его беззвучно шевелились, неслышно шепча:

– Вот как получилось, доченька, вот ведь как оно получилось.

В соседней комнате Анвар лежал на кровати, и лицо его было белым, как бумага, глаза широко открыты. Приезжавший врач недавно ввел ему лекарство, но оно почти не подействовало. Перед глазами стоял туман, мелькало лицо Тани, с губ срывались бессвязные фразы. Заплаканная Гюля сидела рядом с братом, время от времени прижимая к губам его руку.

– Брат, – всхлипывала она, – не надо, прошу тебя!

В соседней комнате слышались приглушенные голоса невесток и Зары. Чернота за окном начала светлеть, и вот уже первый луч солнца пробился сквозь задернутые шторы. И вновь за окном послышался шум голосов, напоминавший шум реки Джурмут в дни половодья. Зара вошла и встала рядом с дочерью.

– Сейчас милиционер из райцентра приезжал, – тихо сказала она, – ночью Фируза в камере удавилась.

Ахнув, Гюля в ужасе уставилась на мать.

– Как же так они не углядели?

– Ее до утра в камеру с двумя спекулянтками посадили. Они ночью спали, ничего не слышали, а утром встали – она на своем поясе на решетке висит. Сразу охранника позвали, конечно, но уже ничего было не сделать.

Глава четвертая

Из хроник Носителей Разума.

Сразу после Катастрофы началась эра Возрождения. Они, Возродившиеся после Катастрофы, дали начало нынешней цивилизации Носителей Разума. Первобытное мышление Возродившихся предков отличалось наивностью, поведением их в основном руководило желание удовлетворить свой голод. Самая нелепая попытка раздобыть себе Белок для пропитания вошла в историю Разума под названием Эксперимент Модификации. Возродившиеся наивно полагали, что смогут перехитрить мудрую Природу и создать высокоорганизованные Материки с Белком, идентичным Белку Носителей Разума, но их ждала случайная Удача. Еще и трижды не обошла Планета греющую ее Звезду после Катастрофы, а Эксперимент Модификации уже мог быть завершен, наступила эра Знания.

Игорь Петрович Эйзнер, провожая посетителя, выглянул в приемную. Секретарша, как раз в этот момент решившая припудрить нос, мгновенно сунула пудреницу в сумочку и изобразила готовность приступить к работе, но он махнул рукой и скрылся за дверью своего кабинета. Слегка пожав плечами, девушка собралась было возобновить прерванное занятие, но тут на столе ее зазвонил телефон.

– Приемная заместителя министра. Сейчас узнаю, – строго сказала она неведомому собеседнику и, нажав кнопку селектора, обратилась к начальнику: – Игорь Петрович, профессор Муромцев звонит – он только что прилетел, спрашивает, вы его примете?

– Да-да, мы созванивались, пусть сразу же приезжает.

Пропуск Сергею был заказан заранее, секретарша с любезным видом сказала:

– Игорь Петрович вас ждет.

Массивная дверь, обитая дерматином, открылась, пропустив профессора Муромцева в кабинет замминистра, и бесшумно захлопнулась за его спиной. Игорь Петрович с улыбкой шагнул навстречу посетителю, стиснул его плечи, и тут же превратился в Гарьку Эйзнера, бывшего университетского товарища Сергея.

– Поверить, не могу – Серега! Нет, ты скажи, сколько мы не виделись – лет двадцать? Погоди, дай взгляну – вроде не поправился. А меня жена все время пилит, что толстею, на диету сажает.

– Ирка? – опускаясь на мягкий стул, хмыкнул Сергей. – Припугни, скажи, что будет морить голодом – пойдешь из министров в трубочисты. Худым в министерстве делать нечего.

Звучно расхохотавшись, Эйзнер пригладил седые волосы.

– Чего мне всегда не хватало для полноты счастья, так это твоих мудрых советов! Но ты-то сам, честно говоря, фигуру сохранил, как тебе это удалось? – он нажал кнопку селектора и отрывисто бросил: – Ирочка, два кофе и прочее ко мне в кабинет, пожалуйста.

Муромцев попробовал возразить:

– Гарик, я не хочу отнимать у тебя лишнее время…

– Перестань, какое время! Времени вагон, не знаю, куда его девать, – замминистра улыбнулся собственной шутке.

Сергей подождал, пока вошедшая с подносом Ирочка все расставит и выйдет, а потом негромко спросил:

– Ты просмотрел материалы и служебную записку, которые я представил месяц назад?

– Да-да, – Эйзнер отвел взгляд, – крайне интересное исследование, эти бактерии, которые ведут себя подобно разумным существам.

– Что ж, рад, что ты не считаешь все это плодом моей фантазии, как некоторые. Сурена Вартановича уже нет в живых, и поддержать меня больше некому.

– А как же твой брат?

– Когда речь идет о bacteria sapiens, Петя всегда предельно осторожен, а сейчас после смерти жены он так подавлен, что ни о чем не может думать.

– Да, я знаю, – вздохнул Эйзнер. – Очень тяжело, конечно, у меня к Злате Евгеньевне всегда было особое отношение. Помню вашу квартиру на Литовском – огромные апартаменты с высокими потолками. Сколько раз я у вас ночевал, когда мы готовились к экзаменам! Засидимся за полночь, а Злата Евгеньевна зайдет и скажет: «Звони маме, Игорек, что ты остаешься у нас, а то она будет беспокоиться». Господи, какая же была красивая женщина! У меня всегда сердце замирало, когда она смотрела на меня! В последний раз я ее видел… дай вспомнить… Да, в шестидесятом, когда заходил к вам перед отъездом в Москву. Болезнь Альцгеймера, как мне говорили?

– При жизни поставили диагноз болезнь Альцгеймера, но при вскрытии – мы с Петей оба присутствовали – картина ему не соответствовала. Налицо было губчатое изменение вещества мозга, астроцитарный глиоз. Моя жена лично проводила дополнительное генетическое исследование, выявила мутацию гена, кодирующего синтез прионового белка. Посмертный диагноз – болезнь Крейтцфельдта-Якоба. Я не стал спорить с патологоанатомом, хотя придерживаюсь другой версии. Злата была носителем bacteria sapiens.

– Бог мой, неужели ты видишь здесь какую-то связь?

– Похожие заболевания я наблюдал среди жителей той местности, где находится наша научно исследовательская база, и где практически все население является носителями bacteria sapiens. Правда, летальных случаев немного, и родственники не позволили провести вскрытие – ссылались на местные обычаи. Поскольку криминала не было, настаивать я не мог, но клиника заболеваний сходна – у всех больных в различной степени происходит изменение личности. Но главное, что аналогичную картину мы наблюдали при вскрытии павших диких и домашних животных – половина мозга просто-напросто превращена в губку.