Джунгли - Эптон Синклер

Они стояли на углу и смотрели: перед ними был переулок, образованный двумя рядами кирпичных домов, в глубине его виднелись несколько труб вышиною с самое высокое здание, из которых вздымались столбы густого дыма, маслянистого и черного, как ночь. Этот дым словно исходил из центра земли, где все еще тлеет древний огонь. Он вырывался, стремительно, непрерывно извергаясь из труб, вытесняя все со своего пути. Этот дым был неистощим; можно было смотреть на него часами, ожидая, когда же он прекратится, но мощные потоки непрестанно неслись к небесам. Они расплывались в огромные облака, клубились, извивались, затем, слившись в гигантскую реку, уплывали в вышину, и до самого горизонта все было затянуто черным покрывалом.

Затем наши друзья заметили еще одно странное явление. Как и в запахе, в нем было нечто стихийное: то был звук, сотканный из десятка тысяч отдельных звуков. Сперва вы его почти не замечали, он проникал в ваше сознание, как смутное беспокойство, как небольшая помеха. Он был похож на жужжание пчел весной, на лесные шорохи, он говорил о непрерывной работе, о гуле движущегося мира. Очень трудно было поверить, что звук этот исходит от животных, что это — отдаленное мычание десятитысячного стада рогатого скота, отдаленное хрюкание десяти тысяч свиней.

Нашим переселенцам хотелось пойти на этот звук, но, увы, у них не было времени для прогулок. Полисмен на углу начал поглядывать на них, и они быстро зашагали дальше. Но не прошли они и квартала, как Ионас вскрикнул и взволнованно показал на другую сторону улицы. Не успели они сообразить, что это значит, как он уже перебежал через дорогу и исчез в лавке с вывеской: «И. Шедвилас. Гастрономия». Оттуда он вышел вместе с толстяком в переднике и без пиджака; толстяк держал Ионаса за обе руки и радостно смеялся. Тут тетя Эльжбета вспомнила, что именно Шедвиласом звали того легендарного друга, который нажил деньги в Америке. Открытие, что он наживает их, торгуя гастрономией, было очень приятным и своевременным: утро было уже на исходе, а они все еще не завтракали, и дети начинали хныкать.

Так счастливо закончилось их горестное путешествие. Объятиям и поцелуям не было конца — ведь Иокубас Шедвилас много лет не видал никого из земляков. К середине дня они уже стали закадычными друзьями. Иокубас наперечет знал все ловушки этого нового мира и мог объяснить все его тайны, мог рассказать, как им вести себя в различных ситуациях и — самое для них главное — что им следует делать сейчас. Он познакомит их с госпожой Анелей, которая сдает меблированные комнаты на противоположном конце боен; нельзя сказать, чтобы у госпожи Юкниене было очень удобно, объяснил он, но пока сойдет и это. Тут тетя Эльжбета поспешила вставить, что для них чем дешевле, тем лучше, потому что они и без того слишком потратились. Нескольких дней практического знакомства со страной непомерных заработков оказалось достаточно, чтобы постичь жестокую истину: цены в этой стране тоже непомерные, и бедный человек здесь почти так же беден, как в любом другом месте земного шара. Так за одну ночь в прах разлетелись волшебные грезы Юргиса о богатстве. Самым страшным в этом открытии было то, что они расплачивались в Америке деньгами, заработанными в Литве, — таким образом, мир их просто обкрадывал! Последние два дня они морили себя голодом: цены в железнодорожных буфетах были такие, что у них рука не поднималась что-нибудь купить.

Тем не менее, войдя в жилище вдовы Юкниене, они попятились. Худшего им не приходилось видеть за все путешествие. Госпожа Анеля занимала четырехкомнатную квартиру в одном из двухэтажных домов среди трущоб, тянущихся за бойнями. В каждом доме было четыре таких квартиры. Каждая квартира представляла собой «пансион» для иностранцев: литовцев, поляков, словаков или чехов.

Иногда хозяином такого «пансиона» был один человек, иногда владельцев было несколько. В среднем на каждую комнату приходилось по полдюжины жильцов, но порой их число доходило до тринадцати — четырнадцати на комнату, а на квартиру — до пятидесяти и шестидесяти человек. Каждый жилец должен был сам о себе позаботиться, то em, примести тюфяк и кое-какие постельные принадлежности. Тюфяки расстилали в ряд прямо на полу, и обычно, кроме печки, в комнате больше ничего не было. Нередко случалось, что два человека владели тюфяком сообща, так как один днем работал, а ночью спал, другой же, наоборот, днем спал, а ночью работал. Часто хозяин «пансиона» сдавал одни и те же постели двум сменам жильцов.

Госпожа Юкниене была маленькая изможденная женщина с морщинистым лицом. В ее квартире царила непередаваемая грязь; попасть туда с парадного хода нельзя было из-за тюфяков, а если вы пытались войти с черного, то обнаруживали, что большую часть лестничной клетки Анеля отгородила старыми досками для своих кур. Жильцы постоянно шутили, что, когда Анеля хочет убрать комнаты, она впускает в них кур. Разумеется, насекомых куры пожирали, но, учитывая все обстоятельства, вполне возможно, что старуха скорее заботилась при этом о кормлении птиц, чем об уборке комнат. По правде говоря, она окончательно отказалась от всякой мысли об уборке после страшного приступа ревматизма, который так скрючил ее, что она целую неделю пролежала в своей комнате, а тем временем одиннадцать сильно задолжавших жильцов решили попытать счастья и устроиться на работу в Канзас-Сити. Был июль, поля зеленели. В Мясном городке не увидишь ни полей, ни зелени вообще; зато можно бросить все и стать бродягой — «хобо», как люди их называют, — забраться в товарный вагон, колесить по стране, устроить себе долгий отдых и легкую жизнь.

Таков был дом, где нашли приют наши путешественники. Но искать дальше не имело смысла — в другом месте могло быть еще хуже. Госпожа Юкниене сохранила одну комнату для себя и своих троих детишек и предложила женщинам поселиться вместе с нею. Она сказала, что постельные принадлежности можно купить у старьевщика — да и не нужны они вовсе, пока стоит жаркая погода: новые жильцы захотят, конечно, спать прямо на улице, как и все прочие постояльцы.

— Завтра, — сказал Юргис, когда они остались одни, — завтра я устроюсь на работу, а может быть, устроится и Ионас, и тогда мы обзаведемся собственным жильем.

Немного позже они с Онной вышли погулять, осмотреться и лучше разглядеть то место, где им предстояло жить. В районе за бойнями мрачные стандартные двухэтажные дома были разбросаны среди больших пустырей, которые город почему-то проглядел, когда, как огромная язва, расползался по поверхности прерий. На пустырях под пыльными желтыми сорняками валялось множество банок из-под томата; сотни ребятишек играли там, визжали, дрались, гонялись друг за другом. Самым удивительным в этом районе было невероятное количество детей; сперва могло показаться, что в соседней школе перемена, и лишь спустя много времени вы обнаруживали, что никакой школы поблизости нет, что все эти дети живут здесь, по соседству, и что из-за них повозки по улицам Мясного городка могут двигаться только шагом!

Впрочем, двигаться быстрее лошадям и повозкам все равно не удалось бы из-за состояния улиц. Те, по которым шли Юргис и Онна, казались не столько улицами, сколько небольшими топографическими картами. Проезжая часть обычно была расположена на несколько футов ниже уровня домов, которые иногда соединялись между собой высокими деревянными тротуарами; мостовых не было, зато были горы и долины, реки, овраги, канавы и огромные рвы со стоячей зеленой водой. Дети плескались в этих лужах, а потом валялись в уличной грязи; порою можно было наблюдать, как они копаются в ней, выискивая всяческие трофеи. Это зрелище ошеломляло, так же как и бесчисленные рои мух, которые висели над пустырями, буквально затемняя небо, и странный, омерзительный запах, ударявший в нос, — ужасный запах падали, собранной со всего света. Посетитель невольно начинал задавать вопросы, и тогда старожилы спокойно объясняли ему, что почва здесь «сделанная», а что раньше тут была городская свалка. Говорили, что через несколько лет все эти неприятности исчезнут сами собой, а пока что в жару и особенно вовремя дождей мухи действительно надоедают. «Но ведь это вредно для здоровья?» — спрашивал пришелец, и старожилы отвечали: «Может, и вредно, а впрочем, кто его знает?»

Немного дальше — и Юргис с Онной, которые глядели во все глаза, не переставая удивляться, увидели место, где эта «сделанная» почва только еще «делалась». Перед ними была огромная яма в два городских квартала величиной, и в нее бесконечной вереницей вползали фургоны с отбросами. Аромат, витавший над ямой, невозможно описать пристойными слонами. Повсюду копошились дети, с утра и до поздней ночи рывшиеся и мусоре. Иногда посетители боен забредали сюда посмотреть на «свалку» и стояли тут, рассуждая о том, едят ли дети то, что находят сами, или просто собирают пищу для кур. Но, вероятно, ни один посетитель не спускался вниз, чтобы разрешить свои сомнения.