Развлечения для очень взрослых девочек (СИ) - Анна Аникина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всё вместе заняло минут двадцать — двадцать пять. Склодовской показалось, что вечность. Её едва хватило в обед на суп и компот. Пообещав себе заполнить дневник действий, Лёля вырубилась. А очнулась от мягкого родного голоса над ухом. Дашута приехала.
Глава 11
Дашута умела быть мягкой в жизни и твёрдой на работе. У неё вообще всё получалось делать хорошо. Уж если бралась, то исполняла непременно на высший балл.
Лёля помнила и её золотую школьную медаль, и красный диплом в институте. Теперь вот ещё и серебряная свадьба у них с Федякой не за горами. И девочки такие хорошие и уже совсем взрослые.
Рядом с ней всегда спокойно. Любые проблемы потихонечку теряют свою остроту и значимость. Тринадцать лет разницы в возрасте уже почти не ощущаются.
Вот и сейчас только от её тёплого голоса Лёле стало легче. И ощущение, что её переехали катком, медленно отступало.
— Пирожки будешь?
— А с чем? — с Дашей можно было "сыграть в маленькую девочку".
— С яблоками. С картошкой. Федяка вчера весь вечер у духовки. Где ж это видано, его любимца в больнице, — улыбалась Дашута.
Отношения Лёли с Дашиным мужем Фёдором были предметом семейных шуток. Федя Вашкин учился с Дашей Тодоровой в одном классе. Это был последний выпуск Лёлиной бабушки Валентины Николаевны.
Когда Тодорова отказалась выйти замуж за Фёдора, тот пригрозил, что женится на Лёле. Той было семь лет. Дарья согласилась только с четвёртой попытки, когда они оба уже закончили институты.
Лёля жевала пирожок. Сначала с картошкой. Потом сладкий. Вспомнила, что за сегодня это уже не первая выпечка. Замерла со вторым в руке.
— Не вкусно?
— Очень вкусно! Я просто тут лежу и ем. Ни в одну юбку потом не влезу.
— Значит пойдём и купим тебе юбку другого размера.
Ни Кира, ни Даша никогда не беспокоились о фигуре. Но если Кира обладала волшебным метаболизмом и не поправлялась, сколько бы ни съела, то Даша просто не заморачивалась. Да, корма пятидесятого размера. Ну и что?
Лёля же время от времени предпринимала попытки худеть. И вот этот третий пирожок уже ни в какие ворота. Но вкусно же! И сколько ещё радостей в жизни? Только и остаётся, что вкусно поесть!
Подсластив Лёле жизнь пирогами, Дарья достала из сумки пачку зелёных тетрадей.
— На. Пришлось контрабандой из дома выносить. Федяка убил бы. Ты с ума сошла, контрольные проверять в больнице?
— Дашут, я их в среду провела. Если до пятницы оценок не будет, мне обзвонятся родители. Пока тишина. У моих, слава богу, всё в порядке с совестью. Я быстренько проверю. И списочек тебе пришлю. Или, если журнал у меня откроется, сама проставлю.
Получив со Склодовской обещание лежать, лечиться, отдыхать, слушаться врачей и вообще быть хорошей девочкой, Дарья отбыла домой. Там её ждало шестьдесят сочинений десятиклассников.
А Лёля почти с удовольствием достала красную ручку. Привычная работа была похожа на медитацию.
По почерку, не глядя на обложку, она знала, чья это работа. Вот Серёжки Голованова. Зачёркнуто. Написано заново. Ещё раз зачёркнуто. Решено верно. Следующая Таси Теплицкой. Аккуратная такая девичья тетрадочка. Но обидная ошибка. А это Димы Горгошидзе. Размашистый почерк. Как сам Димка — громкий и быстрый. Большой талант. Но трудно переживает развод родителей. Не может надолго сосредотачиваться.
Двадцать девять детских лиц. Двадцать девять судеб и характеров. Лёля отложила ручку. Устала.
Слезы накатили. Её привычная жизнь из-за больничных стен выглядела чуть иначе. Будто мутной пеной всплыли все тёмные и страшные моменты. То, что тщательно заталкивалось в дальние пыльные углы подсознания. То, о чем в ежедневной учительской гонке некогда было вспомнить и подумать. А может и хорошо, что не было.
Потому что пускать к себе в душу не хотелось категорически. Но и изображать из себя девочку-припевочку без тревог, проблем и зыбкого прошлого, сил не было. В конце концов, со всеми этими людьми ей детей не крестить. А здоровьем нужно заняться. Иначе организм, как оказалось два дня назад, просто откажется с ней сотрудничать. Значит надо. И она будет. Капельницы, провода Холтера. Дневник. Записала время. Во вторую графу честно написала: "Проверяла контрольные работы".
Плевать на эти их местные "подводные камни". Больница, видимо, тоже тот ещё бассейн с крокодилами. Пусть сами между собой разбираются. Кто за кем бегает. Кто кого подсиживает.
Глава 12
Утренняя планерка в отделении — всегда немного нервное мероприятие. И пора бы её давно переименовать в "головомойку". Потому что никаких других желаний Кузьмин сейчас не испытывал. Исключительно оторвать бошки всем, кто попадётся.
— Татьяна Сергеевна, пожалуйста, доведите до санитарок мысль, что в палатах должно быть чище, чем у них дома. Вам нужно какое-то моё содействие? Или к хозяйственникам претензии?
— Нет, Александр Евгеньевич, не нужно. Я прослежу.
— Да, будьте добры.
Вежливый тон Кузьмина не предвещал никому ничего хорошего. "Добрый" Кузьмин рассказывал байки и улыбался. "Злой" — говорил витиевато и вежливо. Почти ласково.
— Ирина Александровна, к Вам два вопроса. Где ваш научный руководитель? И что с пациентами на выписку?
Вересова под взглядом руководства аж сжалась.
— Виктор Алексеевич сегодня снова на кафедре. На выписку сегодня только Соловьева.
— Имя и отчество.
— Что? Ирина Александровна…. Ой…
— Соловьева? Разве?
Вересова полезла в карту.
— Правильно ли я понимаю, что за десять дней, пока Виктория Львовна Соловьева занимала у нас отдельную палату, а Вы, доктор, её курировали, Вы не удосужились выучить, как зовут пациента? Она ведь, обратите внимание, даже не Мария Ивановна.
Версова потупилась. Ей оставался ещё месяц до конца практики в этом отделении. И если бы не Кузьмин, доктор наук, заведующий и свободный, она бы не заморачивалась. А так приходилось терпеть Краснова, который только и говорил, что о своём вкладе в медицинскую науку. И более талантливого, чем она сама, Степченко с его вечными подколами. А теперь ещё и эту рыжую ведьму из седьмой палаты. Из-за которой Кузьмин был явно сам не свой. А её шансы на внимание этого мужчины таяли, как грязный снег на апрельском солнце.
— Я вынужден, коллеги,
