За несколько лет до катастрофы - Софья Тютчева

Однажды мы возвращались с экскурсии раньше обыкновенного. Императрица никогда с нами не ездила, а в этот раз и Татьяна Николаевна оставалась дома. Когда я пришла к обеду, ко мне подошёл герцог. «Ваша Татьяна лгунья», – сказал он мне раздраженным тоном. Я удивленно на него взглянула. «Когда мы вернулись, – пояснил герцог, – я пошёл к сестре и заметил, что кто-то прошмыгнул из её комнаты. Мне показалось, что это Аня. Вслед за ней вышла Татьяна. Я спросил её, кто здесь был, она ответила, что не знает». Что могла я сказать герцогу? Мне было понятно, что в этой лжи нельзя было винить Татьяну. Оказалось, что Анна Вырубова в Гамбурге и навещает императрицу в наше отсутствие. На другой день герцог отозвал меня и фрейлину Бюцову и сказал нам, что он считает недопустимым, чтобы в его доме императрица тайком принимала своих знакомых. Это неудобно даже по отношению к прислуге. Поэтому он решил на несколько дней пригласить госпожу Вырубову. Аня переехала в Фридберг, но с нами не ездила на экскурсии.

Обедали в замке в 7 часов, после чего все общество расходилось по своим помещениям. Однажды государь спросил меня, не скучно ли мне без чая. На мой утвердительный ответ, он сказал, что он без этого не может обойтись и будет присылать чай и мне в мою комнату. Действительно, с этого дня камердинер государя каждый вечер приносил мне чай и русские газеты, преимущественно московские, так как государь знал мою привязанность к родным местам. Такое внимание мне было очень приятно и ценно.

Вспоминаю один эпизод, в своё время поставивший меня в чрезвычайно неловкое положение, но о котором сейчас я вспоминаю со смехом. Ко мне в Наухейм заехал повидаться мой брат Федор Иванович, который в это время путешествовал по Германии. Мои воспитанницы тотчас же разгласили по всему замку это интересное, по их мнению, известие, а герцог, со свойственной ему любезностью, передал приглашение моему брату к завтраку. Зная необщительный характер Феди, а главное, что он терпеть не мог бывать в так называемых «сферах», я всячески старалась отклонить приглашение. Я ссылалась на то, что мой брат в дороге и не имеет с собой соответствующего костюма, – все было напрасно. Герцог сказал, что в Фридберге мы ведем деревенский образ жизни, что это не официальный прием, а приглашение запросто, следовательно, мои брат может явиться в том, что у него есть, хотя бы в пиджаке. Он добавил, что предоставляет Феде выбрать удобный для него день. Это уж было верхом предупредительности! Мне оставалось только поблагодарить и отправиться в Наухейм, где, я чувствовала, меня ожидает буря. Так оно и вышло. Федя наотрез отказался от завтрака, и мне стоило неимоверных трудов убедить его, что это не только невежливо, но и неприлично. Наконец он сдался и назначил субботу. Когда настал этот злополучный день, я поехала в Наухейм, чтобы лично доставить Федю в замок. Можно себе представить, каков был мой ужас, когда он совершенно спокойно сказал мне, что никуда не поедет. Все моё красноречие разбилось об эту холодную решимость. Наконец я в отчаянии воскликнула: «Да ведь ты сам назначил этот день!» – «Скажи, что я болен, что я умер, все, что хочешь», – последовал ответ. Так и пришлось мне ехать обратно и сочинить малоправдоподобную историю о его внезапном заболевании. Услышав об этом, императрица отпустила меня на целый день ухаживать за больным, которого я, конечно, не застала дома. В результате я лишилась интересной экскурсии и до вечера проскучала одна. Перед обедом государь осведомился о здоровье моего брата. «Болезнь не смертельная?» – спросил он. «Нет, ваше величество», – ответила я. едва сдерживая улыбку. Он также улыбнулся и сказал: «Я сделал бы то же самое на его месте».

Когда окончился курс лечения императрицы, мы переселились в имение герцога Вольфсгартен. Предварительно высочайшие особы с прибывшими сестрами Эрнста-Людвига великой княгиней Елизаветой Федоровной и принцессами Викторией Баттенбергской и Иреной Прусской отправились в Дармштадт, где состоялось перенесение останков их родителей из одной усыпальницы в другую. Я же с детьми поехала прямо в Вольфсгартен. Здесь не было дворца, и мы помещались в нескольких домах, расположенных в парке. Мне отвели комнату в доме, предназначенном для царской семьи, так как герцог считал, что я должна быть вблизи от своих воспитанниц.

Устраиваясь на новом месте, я встретила в коридоре главного камердинера государя Николая Александровича Радциха. Это был пожилой, очень почтенный человек, имевший много орденов и медалей. Он предложил мне показать комнаты их императорских величеств. Когда мы остались вдвоем, он обратился ко мне со следующими словами: «Софья Ивановна, мы все вас очень уважаем, избавьте нас от Анны Александровны. Она, ведь, может и государю повредить, а я при нём с восьмимесячного его возраста и очень ему предан». Я поблагодарила Николая Александровича за его отношение ко мне, но сказала, что он ошибается, думая, что я пользуюсь каким-нибудь влиянием и вообще занимаюсь исключительно тем делом, на которое приглашена. Но его слова ещё более утвердили меня во мнении, какое я уже давно составила об Ане.

Когда все собрались в Вольфсгартене, я обратилась к императрице с просьбой отпустить меня дней на десять в Париж. Мне хотелось повидать моего дядю барона Гюбера Пфеффеля, двоюродного брата моего отца. Кроме того, я считала более благоразумным уехать из Вольфсгартена на время пребывания там великой княгини Елизаветы Федоровны. Императрица знала об её расположении ко мне и относилась к этому как-то подозрительно. Возможно, что она воображала, что я восстанавливаю против неё великую княгиню и жалуюсь на неё. Итак, я отправилась в Париж, а когда вернулась, великая княгиня была уже на пути в Россию.

Вскоре после моего возвращения нас посетил император Вильгельм. Он пробыл в Вольфсгартене всего один день, и я видела его очень мало. Но впечатление о нём осталось такое же, что и год назад на «Штандарте». Он трепал по плечу госпожу Бранен, дурачился с фрейлиной Марией Александровной Васильчиковой и вёл себя несоответственно своему сану. Помню, что когда он уехал, государь и герцог хлопали в ладоши от удовольствия.

Великий герцог Эрнст-Людвиг очень мне понравился. Он был приятен в обращении, обладал большой долей здравого смысла и имел вполне правильный взгляд на воспитание детей. Незадолго до нашего отъезда он мне сказал, что заметил, как редко я вижу императрицу, тогда как, по своему положению воспитательницы, должна бы находиться с ней в постоянном общении, и что, с его точки зрения, это совсем ненормально. «Все это я высказал моей сестре и надеюсь, что теперь все пойдет у вас иначе», – заключил он. «Боюсь, ваше высочество, что вы мне только повредили», – ответила я. Действительно, мои опасения подтвердились, так как впоследствии императрица обвиняла меня в том, что я поссорила её с братом.