Из Псковской губернии - Павел Якушкин

Простившись съ словоохотливой старухой, я пошелъ кругомъ кремля; видъ со всѣхъ сторонъ чрезвычайно хорошъ и далекъ; вообще городъ съ своими четырьмя церквами, зелеными садами, очень красивъ. Погулявъ по городу, я пошелъ въ одну избу, гдѣ узналъ, что есть самоваръ, чай пить. Изба была очень опрятная, всѣ лавки и столъ были выкрашены красною масляной краской, перегородка раскрашена тоже масляной краской, разноцвѣтными узорами.

— Не хочешь ли ягодокъ? спросила меня хозяйка, женщина лѣтъ за 50, очень благообразной наружности, предлагая мнѣ горсть невзрачныхъ сливъ.

— Почемъ продаются у васъ сливы?

— Да ты такъ возьми — безъ денегъ, отвѣчала она: нонче дешевы, 60 коп. (ассигнаціями) мѣра; а въ другой годъ ану (ону, ее), за мѣру-то за то не купишь; этотъ годъ меды дороги, медовъ нѣтъ; а гдѣ и достанешь — такъ двугривенный фунтъ! Варить-то ягодъ и не варятъ, оттого и ягоды дешевы. А то вотъ въ той избѣ, вонъ третья направо съ той стороны, около ровеня [24] арбанъ [25] стоитъ, такъ тотъ хозяинъ много ягодъ варилъ: да теперь сбѣжалъ.

— Какъ сбѣжалъ? спросилъ я.

— Съ пуста такъ сбѣжалъ: былъ онъ сборщикомъ: затратилъ казну, да и сбѣжалъ тихимъ матомъ. А такой бывало: обо всемъ опытъ беретъ [26]: ленъ тягать [27] что ли… у насъ одни мужики ленъ сѣютъ, тягаютъ, бабы только прядутъ…. [28] А, да никакъ самоваръ поспѣлъ….

Напившись чаю, я опять пошелъ въ Кремль. Уже вечерѣло. Дѣвки съ пѣснями ходили по улицамъ, потомъ остановились на Горкѣ, небольшой площади среди города, водили хороводы. Пѣли пѣсни довольно извѣстныя:

«Я посѣю ли млада младенькаЦвѣтиковъ маленько.»

«Заиньку» и т. п. Въ хороводѣ здѣсь при мнѣ ходили только дѣйствующія лица, а остальныя сидѣли на завалинкѣ, дѣвки по одну сторону, ребята по другую.

— Здравствуй, родный, сказалъ мнѣ старикъ, когда я пришелъ къ Проломнымъ воротамъ въ кремлѣ.

— Здравствуй, отвѣчалъ я: скажи пожалуста, отчего эти ворота зовутся Проломными?

— Вотъ отъ чего: подступала Литва и становилась на Митинской горѣ, видишь налѣво; теперь тамъ Митина деревня. Стрѣляла Литва та изъ пушекъ по Изборьску, пробила она вороты и народу много погубила. Подъ валомъ лежатъ убіенные воины; и когда крестный ходъ — всегда останавливаются: поминовеніе бываетъ. Какъ пробила Литва вороты, стали обносить кругомъ города чудотворную икону Корсунской Богородицы — Литва сама себя перерѣзала; а которые остались — такъ тѣ разбѣжались. Съ-тѣхъ-поръ и зовутъ ихъ Литовскими воротами или Проломомъ.

— Часто нападали на вашъ городъ?

— Какъ не нападать! Нашъ городъ не нынче строенъ: Опсковъ построенъ давно, а Изборьскъ триста лѣтъ прежде стоялъ. Теперь только онъ обѣднялъ, а прежде былъ стольный городъ; первый князь Русскій Рюрикъ жилъ въ Изборьскѣ.

— Не извѣстно, на которомъ мѣстѣ?

— Подлинно не извѣстно; только надо полагать — близко Собора.

Печоры — пригородъ. 18 Августа.

Вчера около 10 часовъ я вышелъ изъ Изборска въ Печоры. Не много пройдя, я сошелся съ косцами, которые шли косить ячмень, или, какъ они называли, жито или житменъ.

— Какъ вамъ, братцы, Богъ урожай далъ? спросилъ я.

— Да какъ тебѣ сказать — не знаю, отвѣчалъ мнѣ одинъ изъ нихъ: гдѣ пониже, да земля понѣжнѣй, — хлѣбъ, ленъ хорошо уродился; а то не гораздо.

— Вы откуда?

— А вотъ неподалечку деревня есть — Конецки (Конечки) зовется; такъ мы оттуда.

— Много у васъ земли?

— По четверти на душу высѣваемъ.

— Дѣлите землю ежегодно?

— Нѣтъ; какъ наступитъ ревизія, всю ниву озимую, яровую, паръ, дѣлимъ по-ровну по душамъ. У меня три души, мнѣ шестикомъ три полоски отмѣрютъ, да и отрѣжутъ, у другаго 5 — тому 5 полосокъ; только бы въ одномъ мѣстѣ. Сперва только бросятъ жеребій, кому за кѣмъ землю мѣрить.

Дорога изъ Изборска къ пригороду Печоры до-нельзя безлюдна. Кромѣ этихъ косцовъ, мнѣ попались навстрѣчу только два Чухонца, которые шли въ конторку, какъ они называли волостное правленіе, на сходку; да еще догнала какая-то коляска четверней. Вотъ и всѣ встрѣчи, а я пробылъ въ дорогѣ часовъ 5–6; да прибавьте къ этому: отъ самаго Изборска до Печоръ на разстояніи 20 верстъ, нѣтъ ни одной деревни на большой дорогѣ. Не помню я, кто-то глумился надъ кѣмъ-то, сказавшимъ что Чухонцы убѣгаютъ большихъ дорогъ, рѣкъ, озеръ. Этотъ господинъ думаетъ, что Русскіе ихъ оттѣсняютъ. Мнѣ кажется болѣе справедливымъ замѣчаніе Печерскаго жихаря (жителя): «Полувѣрцы, какъ ихъ здѣсь зовутъ, сказалъ онъ мнѣ, полувѣрцы землю пахать очень любятъ; такъ имъ больше ничего и не нужно; хоть за версту, а то за полверсты, а убѣжитъ отъ дороги».

Эта дорога идетъ холмистыми мѣстами, покрытыми большею частію мелкимъ березнякомъ; а частію, на расчищенныхъ мѣстахъ, пашнями. Въ настоящее время овесъ и ячмень только начинаютъ косить, ленъ еще частію стоитъ зеленый, нѣкоторый еще и цвѣтетъ. Вчера около Изборска, да и почти по всей дорогѣ сѣяли; нѣкоторые изъ здѣшнихъ жителей сѣютъ въ одну сторону: правой рукой бросаютъ влѣво; поэтому имъ приходится пройти вдвое больше; потомъ запахиваютъ и боронуютъ. Бороновать — въ Орловской, Рязанской губерніи считается и для работника и для лошади легкою работою; здѣсь не то: боронуютъ парою и не прямо, а кругомъ: работникъ или работница, перекинувшись на возжахъ назадъ, заставляютъ лошадей кружиться почти на одномъ мѣстѣ, и лошади, которыя здѣсь хороши, съ трудомъ могутъ работать; впрочемъ я видѣлъ — боронуютъ и на одной лошади, а послѣ этакой боронуютъ прямо. Иначе бороновать нельзя: вся пашня усѣяна въ буквальномъ смыслѣ камнями, отъ вершка до 2-хъ величиною, даже на хорошо взборонованной землѣ много камней величиною въ орѣхъ лѣсной. Здѣсь удобряютъ землю особеннымъ способомъ — тютежи жгутъ: берутъ хворостъ, обкладываютъ землей, такъ-что эти тютежи имѣютъ форму призмы, длиною смотря по величинѣ хвороста, а въ вышину до трехъ четвертей, и потомъ зажигаютъ; когда тютежи сгорятъ, ихъ разбрасываютъ; такихъ тютежей дѣлаютъ столько, чтобъ пережечь всю землю, вершка на два или на три въ глубину.

Я сошелъ съ большой дороги и подошелъ къ одному пахарю, полувѣрцу лѣтъ пятидесяти, одѣтому по-русски, въ шляпѣ съ огромными полями.

— Помогай Богъ!

— Спасибо! отвѣчалъ тотъ: спасибо, добрый человѣкъ. Посѣяли — надобно бы дождеца, да Богъ не даетъ.

— Здѣсь будешь сѣять? спросилъ я, указывая на вспаханную цѣлину.

— Теперь нельзя: одна дернина: на будущій годъ засѣю — хорошо уродится.

Около дороги часто попадаются чисто вырѣзанные, на землѣ, вершка въ полтора глубиною, знаки.

Эти знаки или гербы полувѣрцы кладутъ на своихъ участкахъ, чтобъ знать, кому чинить дорогу, и надо правду сказать: дорога здѣсь очень исправна.

На 9-й верстѣ лежитъ озеро Устицъ, окруженное горами, покрытыми лѣсомъ.

Въ коренной Руси такого уединеннаго мѣста отыскать рѣшительно невозможно; къ такому озеру непремѣнно бы пришли и построились, а Чухонецъ хоть за полверсты, а ушелъ и отъ озера. На берѣгу его, на крутой горѣ и очень красивомъ мѣстѣ, стоитъ гранитный крестъ около 1 1/2 аршина вышиной, на которомъ на верхней части высѣченъ крестъ, а на прочихъ надпись — 1748 году Малороссійскіе полки были зде….. и походу Лубенскій…., двѣ строки я не могъ прочитать.

Отойдя верстъ 14 отъ Изборска, я пошелъ въ деревню, которая виднѣлась въ сторонѣ: мнѣ пришлось идти, до той деревни съ версту полемъ, засѣяннымъ горохомъ, капустой, картофелемъ. Въ рабочую пору и въ Русскихъ деревняхъ не скоро кого нибудь отыщете, но все-таки скорѣй, чѣмъ въ Чухонской. Я прошелъ всю деревню и въ послѣдней только нашелъ хозяевъ дома. Я попросилъ молока у Чухонки; та плохо понимала по-русски; но все-таки поняла и объявила, что молока нѣтъ. Я пошелъ въ избу, гдѣ былъ хозяинъ.

— Да какого тебѣ: кислаго? спросилъ онъ.

— Да хоть кислаго; я заплачу.

Хозяинъ, ничего не говоря, вышелъ, а черезъ минуту хозяйка принесла небольшую чашку молока, хлѣба, и ушла. Я поѣлъ, хотѣлъ разсчитаться, но не съ кѣмъ было: всѣ хозяева ушли! Все не по-русски: Русскій всегда радъ гостямъ; онъ непремѣнно потолковалъ бы, спросилъ бы о новостяхъ; а Чухонецъ любитъ землю пахать: ему ни до чего другаго дѣла нѣтъ. Избы у нихъ тоже не Русскія: въ двухъ стѣнахъ квадратныя аршина въ полтора окна, раздѣленныя переплетами на 9 квадратовъ, въ углу на лавкѣ стоитъ кіотъ съ иконами; столъ стоитъ близъ лавки посреди стѣны; въ сѣняхъ тоже икона.

Печерскій монастырь стоитъ по обѣ стороны лощины, по бокамъ крутыхъ горъ; онъ начинаетъ показываться верстъ за семь, но потомъ опять прячется за лѣсомъ, а совсѣмъ открывается, когда уже подойдешь къ самому монастырю, окруженному огромными стѣнами, съ полуразрушенными башнями. Стѣны и башни сложены изъ плитняка, часто довольно крупнаго; но попадаются большіе камни: есть до аршина въ поперечникѣ. Эти камни лежатъ въ стѣнѣ по одному между мелкими, или по нѣскольку. Стѣны были обведены валомъ и рвомъ, въ которомъ и теперь частію видна вода. Я всходилъ на Михайловскую башню, очень не высокую, но откуда видъ по лощинѣ и вдоль — очень хорошъ. По выходѣ изъ монастыря (по здѣшнему номастырь) я нашелъ трехъ мальчиковъ, играющихъ въ слѣдующую игру: одинъ изъ нихъ, указывая при каждомъ словѣ, поочереди на себя, на другаго и на третьяго, говоритъ: