Бег крысы через лабиринт - Антон Фарб

— Ты кто? — спросил Касиан.

— Д-доез-зжачий, — выдавил очкарик.

Этого термина Касиан не знал.

— Что ты делаешь? — спросил он.

— Ко-ко-координирую с-собак…

Касиан улыбнулся.

— Ну надо же! Как все удачно получилось, — сказал он и приподнял очкарика за грудки. — А сейчас, — сказал Касиан и осмотрелся по сторонам, — мы с тобой начнем координировать собак вместе.

Рядом с Тави сидел низенький, плотный человечек в красной феске и с лицом, похожим на смазанную жиром лепешку. Человечек обильно потел: черные курчавые волосы сально блестели, а грязный, темно-серый воротник рубашки плотно врезался в толстую дряблую шею. Пальцы, унизанные десятком дорогих, но безвкусных перстней-печаток, нервно теребили четки из слоновой кости.

По возвращении Касиана человечек привстал и мелко-мелко закивал.

— Здравствуйте, Касиан-эфенди, — сказал он.

— Вы кто? — спросил Касиан настороженно.

— Ай-яй-яй! — расстроился человечек. — Касиан-эфенди меня не помнит. Я факих… — человечек замялся, подыскивая слово, — личный легист Его Высочества эмира Касбаха, на чьей земле вы имеете привилегию находиться. Мы с вами встречались, помните? На открытии паноптикума инженера Моро. Я сопровождал Его Высочество…

— Я помню, — соврал Касиан.

Человечек расплылся в улыбке — и тут же сник.

— Очень жаль, Касиан-эфенди, что Аллаху было угодно вновь свести нас при таких неудачных обстоятельствах, — скорбно сказал он. — Отношения мусульманской контрады с консулатом сейчас очень, очень сложные. Может быть, нашим альгвасилам и удалось бы не пустить в Касбах «Псовую охоту Йенсена»… Но ведь у Йенсена прямой конкордат с кардиналом вуайер-телевидения, а эти презренные шакалы уже служили мессы об охотах Йенсена и в Чайнатауне, и в Русском квартале, и даже в Маленьком Сиэтле. Его Высочеству эмиру очень не хотелось бы, чтобы Касбах пополнил этот скорбный список контрад, чья суверенность была так грубо попрана. Очень-очень не хотелось бы. Тем более, — добавил факих, и его маслянистое бормотание на миг превратилось в отрывистый лай, — из-за такой малозначительной причины, как вы и ваша спутница.

Касиан промолчал.

— Вы лабиринтный человек, Касиан-эфенди, — снова залебезил факих. — Но в лабиринте Касбаха у вас есть всего два выхода: наружу или в зиндан. Не ищите здесь истину. Тем более, — скабрезно захихикал он, кивнув на Тави, — что свою Ариадну вы уже нашли.

— На все воля Аллаха, — сказал Касиан угрюмо.

— Иншалла! — расцвел факих.

4

Акведуком местные жители называли древний евросоюзовский монорельс, возлежащий на железобетонных опорах высотой с трехэтажный дом и пересекавший автобан под косым углом. И действительно, было что-то величественно-римское в арочных проемах между опорами и легкой, изящной стремительности самого магнитного полотна, по которому когда-то проносились сверхзвуковые поезда от Лондона до Шанхая.

Потом, в одну из страшных Чернобыльских ночей, когда Иллюминаты Митника проникли в диспетчерскую сеть Евротранса и в буквальном смысле свели лбами два пассажирских экспресса, а варвары-антиглобалисты внесли посильную лепту в возникший хаос, обрушив четыре пролета автобана, эстакада монорельса навсегда превратилась в величественный монумент человеческой глупости, подобно древнему акведуку возвышаясь над грудой обломков павшей империи.

Палаточный городок, стихийно возникший в полосе отчуждения монорельса, со временем превратился в бенефиций Ордена Красного Креста, а потом — в цензиву Армии Спасения, постепенно мутировав из лепрозория для пострадавших в скваттерское поселение бездомных. А когда грянул Газават, и в Европу хлынул поток беженцев, Орден Голубых Касок организовал здесь лагерь для перемещенных лиц — один из многих сотен таких лагерей.

Выходцы из Черногории, Сербии, Боснии, Словении, Македонии, Болгарии, Валахии, Трансильвании, Румынии, Молдавии, Буковины, Галичины и прочих мелких княжеств, раскинувшихся от Балкан до Карпат, искали здесь убежища от кровавых междоусобиц и Халифата, пережидая Газават и Реконкисту, нашествие Аттилы и Миротворческие походы. Они оседали, будто накипь, на границах Священной Шенгенской империи, образуя особую культуру людей без родины и без паспортов, людей, выросших и проживших жизнь в таборах, подобных этому, людей, угодивших между шестернями истории и каким-то чудом уцелевших; людей, ненужных никому.

Именно поэтому Касиан и свернул с автобана, как только увидел россыпь огней под арками акведука.

Осклизлое рыло бронетранспортера вынырнуло из пелены дождя и с грохотом промчалось мимо, обдав «Хаммер» сизым выхлопом дизеля. Следом за БТРом ехал двухэтажный «Неоплан» с паломниками, похожий на освещенный изнутри аквариум. Паломники — по большей части японцы — прилепились к окнам, фиксируя окружающих мир десятками крошечных видеокамер. А сразу за «Неопланом» тянулась нескончаемая колонна балканских беженцев: оборванные, в лохмотьях, с тележками, на которые был навьючены остатки немудреного скарба, с лицами, полными тупого равнодушия к происходящему, беженцы плелись по левой полосе автобана, сдерживаемые вооруженным оцеплением. Рядом с колонной ехал коннетабль в джипе и порявкивал в мегафон на каждую встречную машину. Касиану пришлось сбросить скорость и перестроиться в правый ряд — благо, машин на мокром автобане почти не было.

— Куда мы едем? — спросила Тави.

— На север, — сказал Касиан.

Исхлестанная косыми струями ливня дорога послушно ложилась под колеса «Хаммера». Мокрые беженцы, выхваченные из темноты фарами «Хаммера», подслеповато и со страхом таращились на Касиана, словно тот был алькальдом концентрационного лагеря Халифата. Матери подхватывали детей на руки.

Касиан ждал, когда Тави спросит — почему на север, но она сказала:

— Знаешь, там, в переулке… я подумала, что ты меня бросил.

— Знаю, — сказал Касиан.

Дальше на дороге был блокпост. Сперва Касиан внутренне сжался, а потом увидел, как гезиты Дойчебанна в блестящих от воды дождевиках допрашивают бедуина-дальнобойщика, и расслабился. Дорожную пошлину ему платить было не с чего, а огороженный шестиметровым забором автобан в смысле изолированности от внешнего мира ничем не уступал терминалу Люфтганзы — уж Йенсена сюда точно не пропустят… Правда, любой автобан рано или поздно заканчивается — особенно если учесть, что последние несколько часов они ехали не в том направлении, с каждым километром удаляясь все дальше от патера Сальватора, тихого кампуса и всего цивилизованного мира.

Бедуина заставили загнать фуру на весы, и Касиану пришлось остановиться. Через потрескавшееся лобовое стекло «Хаммера» была видна таможня Дойчебанна — бывшая автозаправка Шелла, не пережившая Великого Нефтяного Голода. В воздухе еще сохранилась неистребимая вонь солярки, и над головой, под жестяным навесом гудели мощные неоновые лампы. Справа, возле будки таможенника, был стенд, обклеенный листовками с портретами разыскиваемых федайинов, образцами заполнения таможенный деклараций и энцикликой Корпуса Мира о помощи беженцам. Над стендом висел, чуть покосившись, рекламный щит суицид-салона баронессы фон Штольц, весь изрешеченный пулями.

Таможенник в ярко-желтом дождевике постучал в окно «Хаммера», и Касиан сунул туда свой паспорт. Перелистав страницы и кивнув при виде шенгена, таможенник взял под козырек и вернул паспорт обратно, полностью проигнорировав Тави — видимо, принял ее за одну из кочующих проституток, что мотались по всей Европе, прыгая из одной фуры в другую.

Кивнув в знак благодарности, Касиан медленно поехал вперед — туда, где на фоне россыпи огней и ломанных силуэтов небоскребов темнела огромная проплешина Рурской промзоны.

В этот момент в салоне «Хаммера» раздалось тихое мурлыканье мобильного телефона.

Снег шел все сильнее; струпья снега, насквозь пропитанные испарениями близлежащего химического завода, кружились в двух белых конусах света и налипали на лобовое стекло. Касиан включил дворники и увидел, что стоящую перед ним авторуину уже всю засыпало снегом. Щетки дворников со скрипом елозили по стеклу. Касиан выключил сперва дворники, потом фары. Белые конусы исчезли, и снег из бурого сразу превратился в голубоватый. Стало слышно гудение ветра.

Если ничего не трогать и не включать, и не выходить из машины, то к утру на месте «Хаммера» будет огромный сугроб. Детишки бездомных размалюют его из баллончиков с краской, и если ноябрьские заморозки плавно перейдут в декабрьские морозы, то до весны Касиана и Тави никто не найдет…

— Что теперь с нами будет? — спросила Тави.

— Не знаю, — сказал Касиан.

— Зачем мы сюда приехали?

— Нам надо спрятаться, — сказал Касиан. — Забиться в подпол. Уйти в стены. На чердак. Превратиться в крыс. Испуганных крыс. Потому что на нас спустили всех котов этого дома…