Марина Мнишек - Вячеслав Козляков

Итак, Григорию Отрепьеву снова не удалось доказать свое царское происхождение. Более того, позднее в Кракове папский нунций Клавдий Рангони выяснил, что гайдуки князя Константина Острожского вытолкали бесцеремонного просителя за ворота замка. А это означало уже серьезное поражение. Самый первый замысел Григория Отрепьева – привлечь на свою сторону монастырские власти в Киеве и главного православного магната Речи Посполитой – провалился. Формально разрыв с прежними надеждами произошел тогда, когда самозванец скинул чернецкую одежду и дьяконскую камилавку. Он ведь сам сообщал игумену Киево-Печерского монастыря, что ходил «бутто в ыскусе, не пострижен», а следовательно, имел все основания, чтобы переодеться в светский костюм. Все это оказалось неожиданным для его спутников, продолжавших верить в легенду о паломничестве к святым местам. Но в Речи Посполитой, в отличие от Московского государства, они уже никак не могли повлиять на вольнодумца. Власти Киево-Печерского монастыря только и сказали старцу Варлааму: «Здеся де земля в Литве волная, в коей кто вере хочет, в той и пребывает». Эта незнакомая ранее Григорию Отрепьеву религиозная терпимость и подсказала ему следующие шаги. Он понял, что в Речи Посполитой, где сосуществуют разные христианские традиции, ему, не отступая от задуманного, остается выбрать свою веру и в прямом, и в переносном смысле. Но еще важнее для него было найти «средний путь», примиривший бы православие с другими конфессиями, без чего, как стало понятно, поддержку в Литве найти будет трудно, если вообще возможно.

Следующим пунктом, куда уже самостоятельно, отделившись от своих спутников, пришел Григорий Отрепьев осенью 1602 года, стал арианский центр в Гоще на Волыни маршалка двора князя Острожского – Гавриила Гойского. По словам Н. И. Костомарова, «пребывание в этой школе свободомыслия» наложило на «царевича» «печать того религиозного индифферентизма, который не могли стереть с него даже иезуиты» [31]. Тесные контакты с арианами в Гоще будут потом использованы для обвинений Григория Отрепьева в ереси. Между тем сам он в это время изучал польский язык, латынь и совершенствовал свои познания в богословских вопросах, чему так благоприятствовала атмосфера основанной в Гоще школы. Очевидно, какие-то виды имелись у самозванца и на Гавриила Гойского, как одного из главных придворных князя Константина Острожского. Но их осуществлению мог помешать дотошный старец Варлаам, специально ездивший с челобитной из Дерманского монастыря в Острог, чтобы князь Константин Острожский вернул беглого дьякона из Гощи. Однако как князь, так и его люди опять сослались на законы веротерпимости в Речи Посполитой: «Здеся де земля, как кто хочет, да тот в той вере и пребывает». Вряд ли старец Варлаам придумал этот эпизод. Из его «Извета» выясняется, что князь Константин Острожский упомянул в подтверждение закона веротерпимости в Речи Посполитой о своем сыне, князе Януше Острожском, католике, также ездившем в Гощу к арианам. (Поэтому-то, кстати сказать, сын князя Острожского мог дать уже упоминавшуюся выше точную справку королю Сигизмунду III об отъезде «царевича» из Дерманского монастыря к «анабаптистам».)

Однако все, что удалось Григорию Отрепьеву в Гоще, не считая полученных знаний, – так это пережить холодную зиму 1602/03 года. Сразу «после Велика дни» (православная Пасха приходилась в 1603 году на 24 апреля) он «пропал безвестно» для старца Варлаама.

Отрепьев не оставил надежд рассказать о своем «царском» происхождении. Теперь он обратился к представителю другого могущественного магнатского рода в православных землях Украины – князю Адаму Вишневецкому. И то, что не удалось сделать самозванцу в Киево-Печерском монастыре, произведет впечатление в Брагине на князя Адама Вишневецкого. Именно из Брагина, при поддержке князей Вишневецких, и начнет восходить звезда «московского царевича», которая очень скоро приведет его и в дом Мнишков. 19 января 1603 года родственник князя Адама – Константин – женился на Урсуле Мнишек, старшей сестре Марины. Это и предопределило будущую встречу царевича Дмитрия Ивановича с Мариной Мнишек.

Князь Адам Вишневецкий тоже был известен своей приверженностью православию. Но богатому и знатному брагинскому владельцу слишком вредила другая «известность» – любителя празднеств и гульбищ. Старец Варлаам не случайно называл его «бражником». У князей Вишневецких были свои счеты и с царем Борисом Годуновым. Уже после заключения перемирия 1 марта 1602 года им никак не удавалось решить пограничные споры с Московским государством. Камнем преткновения оказались принадлежавшие князьям Вишневецким Прилуцкое и Снетино городища в Северской земле. Посланник Постник Огарев, ездивший к королю Сигизмунду III в 1604 году, говорил, что князья Вишневецкие осваивали их «воровством» [32]. Следовательно, конкурент царя Бориса Годунова в правах на московский престол мог пригодиться Вишневецким в споре о городках в Северской земле.

Каким способом Григорий Отрепьев добился признания, в точности неизвестно. Существует несколько версий этого события, случившегося летом 1603 года. Самым правдоподобным выглядит рассказ о новой тяжкой болезни, в которой самозванец якобы открыл тайну своего царского происхождения исповедовавшему его священнику. Это очень напоминает спектакль, отрепетированный чернецом Григорием в Киево-Печерском монастыре. Все понимали, что в такой момент человек не должен врать; вполне естественно было увидеть у больного и царские «признаки» на теле, а также бывший при нем золотой крест с именем царевича Дмитрия. Отрепьев рассказал духовнику историю в духе античного мифа о том, как мальчиком его подменили в Угличе и вместо него погиб другой, как он воспитывался в семье совершенно чужих людей, как его воспитатель лишь перед смертью открыл ему тайну и посоветовал скрываться от коварного Бориса Годунова в монастырях. На этот раз были учтены все прежние промахи. Как писал автор «Нового летописца», самозванец заготовил «писмо» с историей о своем царском происхождении и, положив его «под постелю», позвал священника, попросив вскрыть «писмо» только после его смерти. Через духовника, не имевшего права сообщать посторонним услышанное на исповеди, однако рассказавшего о необычных речах умирающего, история вышла наружу и дошла до владельца Брагина князя Адама Вишневецкого. Остальные детали окружающие могли домыслить сами, а самозванцу оставалось лишь не разубеждать их и подтверждать выгодную ему версию своими рассказами. Единственное, что могло вызвать сомнения: слишком уж хорошо все было просчитано, чтобы оказаться правдой.