Завоеватель Парижа - Ефим Курганов

Этот бандит легко убедил ее, всегда надсмехавшуюся над традиционной медициной и державшую лейб-медика Роджерсона, кажется, именно для насмешек и форменных издевательств, что знает верное средство для излечения ног. И вот каждое утро он сам ходил за морской водой, дабы императрица принимала холодную ножную ванну.

Поначалу она почувствовала себя чуть лучше и вместе с Ламбро вволю натешилась над несчастным Роджерсоном. Но вскоре ноги императрицы распухли еще больше, однако она упорно продолжала принимать ледяные морские ванны — Ларго Кацони, вопреки всему, продолжал оставаться для нее авторитетом. Видимо, он был ей позарез нужен для диких и бесцеремонных наскоков на лейб-медика. Сцены их препирательств бесконечно забавляли императрицу. Она еще как могла подыгрывала бешеным колкостям экс-пирата.

На пользу от ледяных морских ванн Екатерина уже рассчитывала мало, но ждала Ламбро Кацони со страшным нетерпением. А того все не было. Екатерина уже даже и не хмурилась. В ее заплывшем лице багровые пятна сменялись сине-сизыми. Молоточки в голове били все острее и больнее. Они уже впивались в мякоть мозга и, кажется, застревали в ней, потом с трудом выдергивались и начинали опять.

Больше не было сил ждать этого разбойника. Зло пыхнув ядом синих своих глаз, императрица, превозмогая боль, влезла в большие открытые башмаки и заковыляла из спальни в бриллиантовую гостиную, в которой должна была состояться ее аудиенция с шевалье де Ланжероном.

Шевалье де Ланжерон, маркиз де ля Косс, барон де Куиньи появился в Бриллиантовой гостиной Зимнего Дворца в Санкт-Петербурге в парадном мундире офицера флота Ее Императорского величества. Полковник французской гвардейской пехоты неожиданно оказался командующим дивизией русского гребного флота. Адмирала Нассау шевалье де Ланжерон отнюдь не подвел и теперь с гордостью нес свой роскошный, шитый золотом морской мундир.

Екатерина взглянула на шевалье ласково. Лицо ее прояснилось, багровые пятна немного поблекли, но молоточки все-таки продолжали постукивать, но уже довольно глухо, не впиваясь намертво в мякоть мозга.

Близость молодого тела, пульсирующей, бьющей через край энергии принесла Екатерине некоторое облегчение. Ей на какое-то время показалось даже, что и ноги отпустило (они ныли по-прежнему, но жжение как будто ощущалось уже не так сильно). Водянисто-синие глаза императрицы все теплели и теплели.

— Шевалье, — промолвила она почти нежно, — я счастлива, что в вашем лице французская гвардия не срамила себя на российской земле.

Ланжерон поклонился, изящно тряхнув своей роскошной смоляной гривой. Императрица же продолжала:

— Принц Нассау поведал мне, что во время последних боевых действий в Финляндии вы, шевалье, проявили исключительную храбрость и самоотверженность. А я целиком доверяю суждениям и оценкам принца в военных вопросах, ибо его чрезвычайно высоко ставит сам фельдмаршал Потемкин.

В этих словах звучали и гордость Екатерины своим ставленником и неприкрытый цинизм. В лице Ланжерона не дрогнул ни единый мускул, только в глазах мелькнул лукаво-понимающий огонек и тут же, правда, исчез.

— Шевалье, — спокойно и величественно сказала императрица. — Позвольте вам отдать, что по праву вам принадлежит.

Тут она потянулась к маленькому инкрустированному бриллиантами столику, на котором лежал белый шелковый мешочек, обсыпанный бриллиантиками. Императрица достала из мешочка орден святого Георгия 4-й степени и подошла к Ланжерону.

Шевалье вздрогнул от отвращения, когда к нему приблизилось опухшее багровое лицо Екатерины. Императрица же, почувствовав рядом молодое, мужское тело, задрожала. Прикрепив к груди Ланжерона Георгия, она вместо того, чтобы едва прикоснуться губами к его лбу, буквально впилась в его губы. В лице шевалье изобразилось чувство какой-то гадливости. Екатерина отпрянула и засеменила прочь из бриллиантовой гостиной.

Когда был заключен мир со Швецией, Ланжерон отправился, наконец, в дунайскую армию, к Г.А. Потемкину и принял участие в блокаде крепости Измаил. 11-го декабря, во время штурма этой крепости, он находился в колонне генерала Арсеньева, выдержавшей массированный огонь турок.

Великий русский полководец генералиссимус А. В. Суворов сказал о поведении Ланжерона во время штурма, что он «оказал отличную неустрашимость в атаке неприятеля». За участие в штурме Ланжерон был награжден золотой шпагой с надписью «за храбрость».

Картинка. ШТУРМ ИЗМАИЛА

Генерал-аншеф Александр Васильевич Суворов был в полнейшем бешенстве. Его маленькие синие глазки-буравчики неожиданно расширились и потеряли свой хитроватый прищур — теперь в них полыхала ярость.

Суворов топнул ножкой, окатив липкой, мутной грязью себя и своего спутника (они оба были так взволнованы, что не заметили этого), и закричал, брызгая слюной:

— Что же это такое творится? Князь Потемкин решительнейшим образом провалил осаду крепости Измаил. Он предается в своей ставке оргиям, устраивает бесчисленные празднества, и это вместо того, чтобы немедленно действовать. Ланжерон, это уже не лень, а форменное предательство. Это — измена. По-другому просто не скажешь.

Шевалье Ланжерон де Сэсси понимающе молчал. Собственно, он и сам был такого де мнения, полагая, что действия светлейшего князя совершенно недопустимы.

Разговор этот происходил ранним грязным утром 30-го ноября 1790-го года в местечко Галац, где Суворов стоял со своим корпусом. А к вечеру пришло письмо от главнокомандующего Потемкина. Суворов лихорадочно разорвал пакет, схватил бумагу и острый взгляд его тут же выхватил строки: «…остается предпринять с Божьей помощью на овладение Измаила… Извольте поспешить туда для принятия всех частей в вашу команду…»

Радости генерал-аншефа не было предела. Он просто бесился от ликования. Только Суворов все повторял, недоумевая:

— Не ожидал… С Потемкиным что-то случилось… Непостижимо…

Суворов не знал, что светлейший князь получил весьма ласковое письмо от государыни Екатерины II, а в нем были слова: «Гришенька, я хочу Измаил». Вот князю и пришлось, забыв о гордости и лени, о роскоши и неге писать к генерал-аншефу Суворову. Правда, когда крепость Измаил была взята, то всесильный фаворит Екатерины не простил Суворову этой оглушительной победы, но все это будет потом, а пока всесильный фаворит просит.

2-го декабря1790-го года Суворов был уже под Измаилом. Армия, уставшая от многомесячного стояния, встретила его кликами бешеной радости, ведь прибытие шустрого голубоглазого карлика означало только одно — штурм. Счастливы были все — от солдата до генерала.

Суворов никак не реагировал на восторженную встречу, он только лукаво подмигивал неизменно сопровождавшему его Ланжерону. Шевалье же выглядел совершенно потрясенным. Ему казалось, что так могут встречать лишь коронованную особу, и то не всякую, ведь часто встреча короля — это просто ритуал, из которого выхолощено живое чувство, а тут было преклонение совершенно реальное и живое.

За вечерним чаем, допивая четвертый стакан, Суворов сказал вдруг шевалье (до этого он хранил молчание):

— Ланжерон, миленький. Мне срочно нужна ваша помощь. Вот что я прошлой ночью надумал. Слушайте меня внимательно. Разведчики раздобыли план Измаила. Надо бы, сверяясь с ним, насыпать искусственный вал, точную измаильскую профиль. Руководство строительством хочу поручить вам, голубчик. Но это еще не все.

Ланжерон кивнул и придвинулся ближе к столу. Он был весь — внимание.

— Понимаете, Ланжерончик, я хочу по ночам на этом искусственном валу обучать войска эскаладе, дабы во всей последовательности воспроизвести все акты штурма: подход ко рву, забрасывание фашинами, переход, приставление и связывание лестниц, подъем на вал. Вам я хочу поручить обучению подъему на вал. Могу ли я на вас рассчитывать, любезнейший? Можете действовать совместно со своим дядюшкой графом де Дамом — он человек в военном смысле очень опытный и эскаладой владеет в совершенстве. Впрочем, вы и сами это знаете. Так я могу на вас двоих рассчитывать?

Ланжерон с превеликой радостью согласился и уже следующим утром набрал команду для строительства искусственного вала. Работа яростно закипела. Вал возвели уже через четыре дня. И сразу же начались ночные репетиции. Руководил ими всегда лично Суворов. Один уже вид его легкой фигурки вселял в сердца тех, кто скоро должен был брать Измаил, бодрость и уверенность. Ланжерона поражал и Суворов и русские солдаты и офицеры.