Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры - Марк Коэн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока не прозвонили отбой, пытаюсь учить на завтра немецкий и решаю задачи по геометрии. За окном темнеет, и клен настойчиво скребется облетелыми ветками в стекло.
Едва прозвонили третий звонок на отбой – наставницы дергают за шнурок в учительской, а колокольчики звенят в каждой спальне, – я гашу свет и забираюсь в кровать. Остается только гадать: усну я сегодня или нет? Во всем здании с тихим гулом гаснет электричество.
Я замираю, замедляя дыхание, уже привычно вцепившись ногтями в простыню, и начинаю погружаться в дрему.
События прошедшего дня мелькают перед глазами, как черно-белые кадры синема, только без бойкого аккомпанемента тапера. Утро – шабаш наблюдает за мной; уроки в тягостном молчании – кто‑то написал записку, а я не стала читать; пустой класс и клены в окнах – маленькая пария с ее ненужным «спасибо».
Спасибо, Блаженная Иоанна, что даешь нам кров.
Я почти уплыла, почти стала невесомой, но из этого состояния меня вырвал звук поворачивающейся ручки. Я подскочила в кровати, убрала с лица волосы.
Кто‑то пытается открыть дверь, но тщетно – стул надежно удерживает ее.
– Кто там? – негромко, но грозно говорю я. – Убирайтесь!
– Это я, Юлия.
– Убирайся, Юлия. Спасибо, что назвалась, и я могу послать тебя к черту вежливо!
Она глухо посмеивается, и я невольно представляю, как ее длинный нос отбрасывает тень на мою дверь.
– Чего ты так боишься? Мы ведь не звери какие, мы подруги. Все еще подруги. Просто нам нужно собраться и поговорить, как прежде. Миндальное печенье и страшные истории, помнишь, Магда? Помнишь наши танцы в лесу и костер? Мы столько лет были как сестры.
– Но не… – Голос предательски прерывается. – Но не для нее. Мы не были сестрами для Каси.
Юлия молчит, постукивая ногтями по дереву. Я хочу, чтобы она заговорила. Пусть мне будет больно и тошно, но пусть скажет сама.
– Не были. Но мы не виноваты в том, что случилось. Это…
– Нет. – Я вскакиваю и приближаюсь к двери, насколько это возможно, чтобы не потревожить стул. – Виноваты, виноваты! За каждый день, за каждое слово мы будем расплачиваться до конца жизни!
Дверь снова дергается.
– За каждую ее слезу!
Меня начинает трясти, будто дверная ручка спрятана у меня между ребер.
– Ритуал ни при чем! Мы убили Касю!
Зажимаю рот ладонями, но поздно. Слова уже вырвались.
– Тшш, не кричи, сумасшедшая!
Юлия больше не ломится ко мне в комнату. Надеюсь, теперь она поплетется к себе. Так и выходит, только напоследок она шипит что‑то злобное о том, что раз я такая дура, то и разбираться с проблемами мне самой.
Стою еще минуту, пытаясь успокоиться, но это непросто. Каждый день я начинаю с попытки забыть о том, как мы загубили живого человека, как толкали ее все глубже и глубже, как улыбались и переглядывались за ее спиной. И каждый день я завершаю тем же.
Наконец я замечаю, что все это время простояла босиком на полу, и поспешно забираюсь обратно в кровать. Та уже успела пропитаться по`том и теперь мерзко-сырая. Кажется, ко мне снова пришла одна из ночей, когда я не смогу покинуть тюрьму собственных мыслей.
Почему мы так яростно отвергли Касю? За что? За то, что она наябедничала? Да любая из нас проболталась бы, попав в лапы пани Ковальской. И я, и Юлька, и Мария, и Клара. Данута покочевряжилась бы подольше, но и ей бы язык развязали. А дружба со старшими? Они бы все равно забыли о нас, как о старых тряпичных куклах, из которых вырастают в первую очередь.
Ничто из пустых ценностей, которыми мы так дорожили, не стоило той боли, которую мы вместе причинили Касе. И даже потом, когда появилась игра и мы стали заодно, когда ей становилось то хуже, то лучше, – она навсегда осталась одна. А из меня вышла дерьмовая лучшая подруга.
Дьявол кроется в мелочах, и по крупицам он прибирает к рукам наши души.
Я дрейфую на волнах своей памяти, то и дело содрогаясь от стыда и омерзения, вспоминая обо всем, что делала и говорила. Это не сон, не греза и даже не кошмар – это транс, где я блуждаю по коридорам прошлого, и каждый шаг отзывается битым стеклом. Сворачиваюсь клубком, но это не помогает почувствовать себя в безопасности.
Снова кто‑то пытается войти в мою комнату. Я подскакиваю, истерзанная бессонницей, взмокшая с головы до ног и бесконечно обозленная.
– Кто еще?! Чего вам от меня нужно?!
На этот раз мне не отвечают.
Несколько секунд из коридора не доносится ничего, кроме тишины, но я продолжаю всматриваться в темень. Под дверью явно виднеются тени ног. Кто это? Юлия вернулась и продолжает играть со мной в дурацкие игры? Или другие испытывают меня на прочность, ожидая, что я закричу во весь голос, не справившись с нервами? Или же это одна из наставниц ждет, чтобы я встала и открыла дверь?
Последняя догадка приносит мне чуть ли не облегчение, но тут круглая латунная ручка снова начинает со скрипом вращаться. Не так, как если бы кто‑то хотел войти, а просто баловался, поворачивая ее вправо-влево.
Крррра-крррра. Крррра-крррра.
Нет, наставницы не стали бы так делать. Я закусываю губы, чтобы не завопить от ярости и абсурдного страха. Кто бы ни стоял за дверью – он не может причинить мне настоящий вред. Но я чувствую дурное намерение, будто глухое рычание индийского тигра, глядящего на публику сквозь прутья решетки. Не будь этой преграды, он уже растащил бы ваши внутренности по вольеру.
Я снова в ночном лесу. А вокруг нашей поляны кто‑то невидимый ломает тонкие ветки.
– Ты ничего мне не сделаешь, – шепчу я. – Ничего не сделаешь.
Крррра-крррра. Крррра-крррра.
Я затыкаю уши. Теперь мне слышно только собственное учащенное сердцебиение.
Тень не уходит – я ее вижу. Поэтому я закрываю и глаза.
Может, мне это снится? Кошмары настигают нас, когда мы одни.
Кася начала мучиться от плохих снов, как только мы от нее отвернулись. Да, в комнате она была со мной, но после того, как мы всей толпой «проучили» ее, Кася чувствовала исходящую от меня угрозу. Будто она уже шагнула в вольер и осталась в нем.
Так что неудивительно, что она каждую ночь металась в кровати, скрежеща зубами. Если бы Кася кричала тогда, я бы давала ей затрещину, богом клянусь, настоящую затрещину, и она бы просыпалась. Для нее так было бы даже лучше. Но я только накрывала голову подушкой, отворачивалась к стене и считала серебристые листики на бледно-голубых обоях, пока не засыпала вновь.
Но вскоре меня это так достало, что я рассказала о ее слабости остальным. Хотя я лукавлю. Меня тогда было принято жалеть и опекать оттого, что я делила комнату с Касей-крысей. И я, разнеженная всеобщим вниманием, подарила им еще одну подробность нашего сосуществования. Они были в восторге. Кошмары – это крайне увлекательно, пока они не наши собственные.
И тогда Мария предложила мне исполнить розыгрыш, который не раз проделывали ее старшие братья: макнуть пальцы в холодную воду и мазнуть спящей по шее. Так я и сделала.
Был апрель. Я оставила стакан у самого стекла. Выждав, пока Кася уснет, я опустила пальцы в стакан
