Зверь, которого забыл придумать Бог - Джим Гаррисон

Конечно, мне следовало бы здраво оценивать свои силы, но, с другой стороны, у меня это никогда не получается. Однажды в Париже я чуть не плакал оттого, что никак не мог отыскать свой отель, а когда мне наконец раздраженно указали дорогу, оказалось, что я находился всего в квартале от него. Я останавливался в этом отеле на протяжении многих лет, но, с другой стороны, все улицы в районе Варен на одно лицо для всех, кроме местных жителей, хотя это слабая отговорка. Кроме того, я отправлялся на поиски Джо в сопровождении Энн, хотя позже мне пришло в голову, что она едва ли тянет на опытного проводника.

Ради спокойствия Эдны я поставил на карте крохотный крестик посреди пустынной зоны, которую картографы называют «спящей красавицей». Там нет ничего, кроме нее самой, двух пересекающихся лесовозных дорог да крохотного ручья, вытекающего из обширного болота, окружающего лесистый холм, где Джо и построил маленькую лачугу, впоследствии разрушенную доблестными сотрудниками ДПР до основания. Это те самые люди, которые с готовностью выдают предпринимателям-республиканцам разрешения загрязнять окружающую среду всеми мыслимыми способами. Эдна сразу же сказала нам не соваться туда, я же заверил ее, что мы не станем выходить из машины, но все равно не угодил ей своим обещанием. Все стараются угодить Эдне. Джо даже добровольно сопровождал ее в лютеранскую церковь одним воскресным утром, чтобы все прихожане могли помолиться о его исцелении. Прошу не путать с новым американским употреблением слова «исцеление», предполагающим благополучное восстановление после самых ужасных катастроф еще прежде, чем высохнет кровь на мостовой.

И вот мы тронулись в путь — с легким сердцем, если учитывать вероятную ситуацию с Джо. Он скорее заблудился бы по-настоящему в городе, чем в лесу. Кто-то видел его на окраинной улочке с компасом в руке. По непонятным причинам, скорее благодаря интуиции, чем неким косвенным уликам, я подозревал, что Джо и старая Эдна время от времени занимались любовью. Ей немного за шестьдесят, но почему бы нет? Она довольно привлекательна на странный финский манер.

Мы едва успели выехать из города, когда Энн начала говорить о вещах, эмоционально очень содержательных: любовь, смерть, искусство. Я сказал, что плохо сведущ в подобных темах. Она, подумать только, дернула меня за ухо, а потом сказала, что, наверное, я типичный продукт современной цивилизации, вроде фильмов, где глубокие эмоции выражаются автомобильными катастрофами, пальбой, взрывами, сосредоточенным таращеньем героев в монитор компьютера, многозначительными взглядами, постельными сценами, где женщины скачут верхом на партнере в угоду лжефеминисткам.

Это привело меня в раздражение, что, в свою очередь, несомненно, и стало причиной, почему я в первый раз повернул не там, где следовало, и покатил по дороге, которая в скором времени внезапно оборвалась у реки. Я сделал вид, будто так и было задумано, хотя Энн явно сомневалась на сей счет. Река текла в глубоком ущелье, и Энн стояла на самом краю обрыва, заставляя меня нервничать при мысли о возможном приступе головокружения. Постоянно мотаясь в Чикаго и обратно, я предпочитаю ездить через Висконсин, а не Мичиган, чтобы не переезжать огромный Макинакский мост. До середины пятидесятых вы могли переправиться через пролив на пароме. Зачем мне бороться со своими слабостями? Жизнь незаурядных личностей, постоянно совершающих прорывы за пределы человеческих возможностей, зачастую поистине невыносима. По крайней мере, так мне кажется. Конечно, в случае с Джо подобный способ существования вряд ли являлся сознательным выбором, хотя, возможно, отчасти и являлся. Он больше года провалялся по разным больницам. Требовался ли лучший повод для того, чтобы выбрать вольную жизнь бродячего примата? Стоит ли отказываться от жизни ради того, чтобы врачи забавлялись с твоей головой с большой для себя выгодой, когда, по словам матери, у Джо не было ни шанса вернуться к тому, что мы невыразительно называем нормальной жизнью. Он утратил умственные способности — во всяком случае, ту их часть, которая выше всего ценится в обществе: способность зарабатывать деньги.

Минут через пятнадцать напряженных раздумий над следующим своим словесным ходом, остановившись в конце еще одной тупиковой дороги, обрывавшейся у реки, я потянулся за лежащим в бардачке компасом и при этом случайно задел свою спутницу, после чего у меня напрочь вылетело из головы, что в машине компас дает неточные показания из-за всего этого металла. Я решил подразнить Энн разглагольствованиями о смысле и сути, обрывками сокрушительных знаний, почерпнутых из мировой литературы. Она напросилась на это, подумал я. Разговор получился забавным, поскольку я скрывал авторство, выдавая идеи за свои, и был заинтригован, когда она поймала меня на двух из первых трех мудрых изречений, хотя я излагал мысли незатейливым просторечным языком.

— Мне кажется, излишняя рассудочность сродни болезни, — сказал я, на что она ответила:

— Вульгаризированный Достоевский.

— Если долго смотреть в глубокую яму, она начинает смотреть в тебя.

Здесь Энн ненадолго задумалась, а потом сказала:

— Глубокая яма — это дерьмовая версия «бездны» Ницше. Попробуйте еще что-нибудь.

Потом она добавила, что книжные люди вроде нас не могут составить представление о целом, поскольку боятся получить в результате нечто не вполне законченное. Она позабавилась, когда я грубо исказил лоуренсовское «подлинно аристократично лишь сознание», превратив его в «странно, но единственная уникальная собственность, принадлежащая нам, — это уровень сознания». В свою защиту я сказал, что стал заниматься торговлей недвижимостью и редкими книгами, поскольку в раннем возрасте, скажем — в девятнадцать, понял, что обладаю слишком заурядным умом, чтобы стать писателем, и что я с раннего возраста скрывал свою ординарность, преждевременно став вздорным и сварливым.

— Ваши родители, должно быть, выбили из вас это дерьмо! — рассмеялась Энн.

Это было уже слишком, и я уставился в свое боковое окно, борясь с подступающими слезами. Почему, ну почему я не прихватил с собой термос с мартини?

— С какого-то момента уязвимая душа уже не поддается исцелению.

Это был «зуб за зуб», и Рильке пронзил ее в самое сердце. Я почти чувствовал, как к горлу у нее подкатывает ком и на глазах выступают слезы. Сейчас мы находились на территории Джо и, следовательно, на ее территории. Она любила человека, который врезался в бук на мотоцикле, и, вероятно, будет думать об этом на смертном одре. Никто не взялся бы утверждать, что он отвечает Энн взаимностью, но сейчас это не относилось к делу. Я дал ей льняной носовой платок, один из дюжины, купленных в Лондоне. Она внимательно рассмотрела его, вернула мне и вытащила бумажные салфетки из своей сумочки.

— Проклятая жизнь! — истерически выкрикнула она, и я от неожиданности ударил по тормозам, и капли пота так и брызнули с моего лба. Истерические крики обычное дело для киношных героев, но в реальной жизни вы слышите их редко.

Часа через три, в семь вечера, мы выехали на шоссе. Странная история: судя по номеру шоссе, мы на целых двадцать миль отклонились в сторону от нужного курса. Я горел желанием капитулировать и направиться в какой-нибудь посредственный ресторанчик в ближайшем городе, но мое предложение разозлило Энн. У меня имелась маленькая отксеренная карта округа, какие туристам продают в местных лавках за четверть доллара. Однако карта была скверного качества, сильно смазанная, и вдобавок я забыл взять очки для чтения. Я сумел показать Энн наше нынешнее местонахождение, и она взялась выполнять роль штурмана; у меня же сердце упало, когда я понял, что нам придется ползти целый час по разбитым лесным дорогам, прежде чем мы хотя бы достигнем района, где, по нашим предположениям, находится Джо. Тем временем Энн изводила меня безостановочной болтовней о медицинских тонкостях, ею изученных, которые все, похоже, игнорировали серьезность полученных Джо травм, подтвержденную в ходе десятков разных исследований, включая компьютерную и магнитно-резонансную томографию. Энн призналась, что прочитала толстенную подшивку медицинских заключений, собранных матерью Джо, но, с другой стороны, она изучала подшивку в конце марта, и обычная надежда уже начинала брать в ней верх над здравым смыслом. Она даже упомянула о некоем чудо-целителе, живущем в Техасе, на границе с Мексикой. Теперь она подошла близко к ненавистной мне теме: отвратительной области оккультизма. Меньше всего Джо нуждался в том, чтобы его тащили к какому-то гнусному шарлатану. Оккультизм всегда является выражением нашего страха смерти, который также есть страх перед реальностью, нас окружающей. Я поверхностно интересовался литературой по данному предмету до конца пятидесятых, когда начал читать Лорена Эйсли (жаль, что очень и очень немногие ученые умеют писать так хорошо, как этот человек), а также статью замечательного профессора Йельского университета Г. Э. Хатчинсона под названием «Дань уважения святой Розалии, или Почему существует так много видов животных?» Тайна кроется в процессе жизнедеятельности самой планеты, а не в деяниях фантастических гоблинов. Разумеется, меня понесло, и я говорил без умолку, пока Энн не велела мне заткнуться.