Оборотный город - Андрей Олегович Белянин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да-а, как я понимаю, там он и был, — принахмурился я. — Моня и Шлёма его разбудили, слышали, наверное?
— Наслышан-с, роковое совпадение. Лично я могил без гробов и не вскрываю, нам без надобности-с.
— Ничего не понимаю. — Я потёр рукавом вспотевший лоб, машинально отметив, что передо мной уже стоит вторая налитая стопка. Чётная, значит, пить нельзя. — Всё равно что-то не складывается. Если на кладбище ничего нет, то почему же все вокруг только и говорят о грядущем нашествии французов? У нас давно мир с Парижем, не могут же их покойники ни с того ни с сего, без причины лезть в Оборотный город?
— Не могут-с, — потеребив острое ухо, признал Вдовец, так же ненавязчиво пододвигая водку ко мне поближе. — Вот придут, вы их и спросите. А сейчас, прошу простить-с, клиенты ждут-с!
Я обернулся. Все напряжённо следили за нашим разговором, не сводя глаз с отравленной стопки. Ага, теперь становилось понятно, чего именно ждут «клиенты», старая традиция, отступить — смерти подобно, порвут не глядя. Налито и поставлено, без причины не отказываются, сразу после первой не ушёл, значит, выпить обязан. На чью-либо помощь рассчитывать не приходится, для драки нет повода — короче, ты попал, казак…
Погодите, дайте быстренько сравнить последствия. Если выпью, то умру и не смогу найти клад, исполнить службу, помочь отстоять город от французов, да ещё и наверняка безвозвратно загублю свою душу, потому что точно знаю — там яд, а стало быть, принимаю грех самоубийства. Если же не выпью, то всего лишь опозорюсь перед тремя местными алкашами да психопатом-хозяином с романтическим креном на всю капитанскую рубку. А оно того стоит? Кстати, если выплеснуть эту дрянь ему в лицо, то вполне можно попробовать и удрать, на улице отмашусь нагайкой…
— Прощай, Катенька, свет мой, сердце моё, любовь моя ясная, мечта кареокая. — Я решительно встал, поднял водку и…
Широкая ладонь Вдовца остановила стопку у самых моих губ.
— Верю, хорунжий. За честь казачью жизнь готов отдать-с?
— Не за честь, за любимую.
Непроницаемое лицо кабатчика дрогнуло. А может, и нет, может, мне это только показалось, романтически настроенные натуры вроде меня часто приписывают отражение своих поступков чужим людям. Скорее всего ему просто попала соринка в косой глаз, он проморгался, сглотнул комок в горле и ещё раз придвинул к себе карту. Присмотрелся, сощурившись, перевернул её, поднял вверх, глянул на просвет и уверенно сказал без всякого подобострастного сюсюканья:
— Того, что ты ищешь, на кладбище нет. Фальшивку тебе изобразили, деревьев здесь не растёт, излучина Дона за селом, а не перед ним будет, да и кресты эти нарисованные не могилы изображают. Видать, не хотели, чтоб случайному человеку клад открылся. По-другому тут всё читать надобно…
— Но как именно, подскажите! — Я пододвинулся поближе.
— Смотри сам, вот здесь француз изобразил три маленьких крестика, почти друг за дружкой. Вроде как русский погост обозначил, да? Однако, слово даю, на том конце, что к лесу примыкает, людей никогда не хоронили. Ни своих местных, ни бродяг приблудных, чтоб корни деревьев могилы не разрушали. Поверь, я там не раз гробовые доски выворачивал и врать не стану. А вот зачем же тогда кресты рушили, да ещё чётко по прямой, в рядок? Может, что другое указывают?
— Направление? — предположил я.
Вдовец задумчиво кивнул:
— Возможно… Ведь Наполеона из России зимой гнали, так как же клад посреди земли мёрзлой закопать? Трудновато будет, морозы стояли лютые. А вот если в самом лесу, в приметном месте, да хоть в дупле, особенно если вещица небольшая…
— Баскское заклятие на больной зуб! Зуб ведь и болит, когда в нём дупло, значит, нам надо искать большое дерево!
— Есть там дубы столетние, знатные, в четыре обхвата. А на той могилке, к которой тебя упыри привели, — продолжил кабатчик, — видать, просто сторож был оставлен. Похоронили его крестьяне по весне, где нашли, там и зарыли, а вещи тронуть побоялися.
— Суеверный народ…
— Мудрый, — поправили меня. — Когда человек нехорошей смертью на кладбище помер да непогребённым столько времени пролежал, ничего с него тронуть не смей, беду накличешь!
— А мы его тронули…
— Потому он и лежал неглубоко и поднялся по первому зову.
— Ничего, второй раз уже не встанет, — храбро начал я и осёкся. По правде ведь, что ни говори, а именно этот французский егерь сработал как сигнал для всех остальных. Один «страж» поднял на защиту всех откликнувшихся покойников! И теперь отряды вооружённой нежити идут защищать то непонятное сокровище, которое я хочу у них отнять.
— Оно и не им принадлежит, — безошибочно угадал мои мысли Вдовец. — Раз из России-матушки было украдено, так, по совести, в Россию должно и вернуться. А та… которую так любишь, тебя любит ли?
— Поцеловать обещала, если справлюсь.
— Поцелуй от сердца дорого стоит, — прикрыв глаза, словно бы пытаясь вспомнить что-то личное, протянул невольный отравитель своей жены. — Ты себе даже не представляешь, как дорого, за чистый поцелуй и жизнь отдать не жалко! Я-то знаю…
Я встал, козырнул и неожиданно для самого себя поклонился кабатчику в пояс, как старшему брату.
Хитромордые пьяницы, слушавшие нас навострив уши, тоже было привстали, в их мутных глазёнках тускло поблёскивал жёлтый огонёк охотников за сокровищами, но Вдовец резко хлопнул ладонью по столу:
— Всем сидеть и пить, сукины дети! А ты иди, Иловайский, докажи ей, пусть знает, пусть помнит о любви…
Я выскочил из его заведения, полный благостных помыслов, даже забыв заплатить за первую рюмку, и едва не влетел головой в необъятное брюхо чего-то ожидающего Павлушечки. Показного смирения в его свинячьих глазках больше не было, сразу видно, что томится здесь мужик не просто так. Особенно мне не понравилось, когда он стал похлопывать широким тесаком о ладонь с явно недобрыми намерениями.
Отступать было некуда, я взялся за нагайку. Так, первый шаг влево, хлёсткий взмах от бедра, и он лишится глаза, второй шаг вправо, уход с линии ответного удара, рубящий сверху по кумполу, и…
— Ты это, казаче, про друга-интеллигента, с которым нас познакомить обещал, не забудешь, а?
— Не забуду, — с едва заметным вздохом облегчения кивнул я. — Где тут ближайший выход наверх?
— Да тут же
