Как спасти свою жизнь - Эрика Джонг

Впервые прочитав мои стихи, Джош подумал: «Вот человек, с которым можно поговорить». Где-то в мозгу промелькнула мысль: «Может быть, эта женщина создана для меня», — но он отбросил ее — какой смысл выдавать желаемое за действительное! Есть интуиция и экстуиция. Интуиция — это голос духовных наставников, голос ангела-хранителя; экстуиция — это дурной глаз. Темные силы сказали Джошу: «Ты неинтересен ей». Тогда он забросил мои стихи на задворки сознания и пошел трахаться с подружкой; ему нравилась ее грудь, но образ мыслей оставался загадкой для него. «Я понял, что нельзя строить отношения только на сексе», — признался он мне потом.

Но можно ли строить отношения на стихах? Или на кратких мгновениях любви в постели «Беверли-Хиллз Отель»? Или на воспоминаниях детства, волею судеб оказавшихся общими для нас? Или на том, что мы родились под одним знаком зодиака? Кто знает? Кто сможет ответить мне?

Я знаю одно: выбор друзей, любимых и учителей, способных изменить нашу жизнь, направляется силами, о которых мы не имеем ни малейшего представления. Особенно наглядно это проявляется в поэзии, и я каждый раз убеждаюсь, что в своих стихах способна предсказывать будущее, — там я часто подробно описываю событие, которое происходит со мной многие месяцы спустя. Так было и со стихами, которые должен был получить Джош. Они касались событий, которые еще и не произошли. Как будто я сначала пережила их в стихах, а потом села ждать, когда жизнь догонит поэзию и мысль. Прежде столь неуверенная ни в чем, теперь я была убеждена, что Джош — это именно тот человек, который наполнит смыслом мою пустую жизнь. И хотя наши первые любовные опыты не вполне удались, а все друзья в один голос твердили мне, что для «благополучной» дамы из Нью-Йорка было бы полнейшим безумием связать жизнь с «юным хиппи», безработным сценаристом, не имеющим никаких средств, я знала, что права именно я. Или, по крайней мере, это знали мои стихи.

Но, исчерпав в короткие утренние часы все доводы интуиции, мое пробуждавшееся сознание, на которое экстуиция влияла сильнее, начинало чувствовать себя неуверенно. Прошла неделя, а я так и не получила от Джоша ни одного письма.

— Может, он из тех, кто ненавидит писать письма? — пыталась утешить меня Хоуп.

— Но ведь он писатель. Все писатели обожают писать письма. Они всегда прикрываются своей обширной перепиской, если не пишут того, чего от них ждут.

— Ну, может, они где-то затерялись…

— Где, Хоуп, где? Ведь здесь потеряться они не могли! — Даже женщина, разбиравшая почту в конторе у Хоуп, была нами предупреждена.

— Да, я каждый день их высматриваю. Может, у Розанны спросить?

Хоуп ненавидела Розанну, находила ее холодной и неблагодарной, но не считала для себя возможным вмешиваться в мои дела. Мне хочется переспать с лесбиянкой? Пожалуйста! Хоуп воспринимала жизнь как процесс, а не как некую завершенную данность, поэтому была бесконечно терпелива.

— Розанна тоже ничего не получала. Она мне советует забыть его. Она считает его неудачником, хотя боится это открыто сказать. Она говорит, что если мне так уж нужен любовник, — раз я еще полностью не созрела для женщин, — то нужно найти кого-нибудь в Нью-Йорке, только главное, чтобы он был известен и богат. Она уже даже готова на это согласиться, но остальное время я обязана жить с ней. Еще она говорит, что не будет возражать, если я захочу выйти замуж, только при условии, что это будет такой же брак, как у нее: редкие встречи и полная самостоятельность во всем. Но такой брак требует денег.

— Будут у тебя деньги, — сказала Хоуп. — Меньше думай о них и больше работай.

— Я сейчас совсем не могу работать, все валится у меня из рук. Непонятно, что будет с фильмом, а горы счетов от адвокатов растут прямо на глазах. Кстати, пока я и в глаза не видела процентов с тиража, хотя все почему-то считают, что я страшно обогатилась на них. Если я уйду от Беннета, я окажусь ни с чем, а у Джоша тем более ничего нет. Не хотелось бы мне в моем возрасте и положении начинать жизнь с нуля.

— Уж доверься мне, — сказала Хоуп. — Разве я когда-нибудь в чем-нибудь ошибалась?

— Нет, — честно призналась я.

Но про себя я подумала, что Хоуп все-таки слишком экспансивна и сентиментальна, потому что в тот момент мне было уже на все наплевать. Неделя прошла. Были написаны письма и стихи, и теперь меня охватили совсем иные чувства. Вернулся мой панический страх. Страх и отчаяние. Любовь к Джошу, стихи, все мое радостное возбуждение уступили место грустным мыслям о том, что это было безрассудство — еще одна бессмысленная и лишенная будущего попытка полюбить. Беннет был злым и противным, но он был. А Джош — это мечта, химера, прекрасный принц.

— А что тебе мешает ему позвонить? — спросила Холли, когда я пришла к ней на ее зеленый чердак поплакать у нее на плече.

— Просто я чувствую себя по уши в дерьме. Я посылала ему стихи, письма, всю неделю писала ему, а он — ни строчки в ответ. Со мной уже случалось такое: влюбишься в негодяя, навоображаешь с три короба, а потом выходит, что влюблена не в человека, а в придуманный образ. Откуда я знаю, кто такой на самом деле этот Джош. Может быть, это очередной Адриан Гудлав в образе хиппи. Но с тех пор я стала умнее, поэтому теперь меня ничто не заставит первой позвонить. Однажды я уже имела такую глупость.

— Когда это? — поразилась Холли.

— Ну, мы с Гретхен поехали в Лондон. Там мы позвонили Адриану в Хэмпстед и заехали к нему — полюбоваться на его семейный очаг. Они с Эстер в конце концов поженились и у них родился ребенок, девочка, такая же косая, как папаша. Адриан смеялся и называл меня ее крестной матерью. Наверное, ее зачали сразу после того, как он бросил меня в Париже. Потом он совершенно беспардонно кокетничал с Гретхен, а мы с Эстер зеленели от ревности. И в конце концов, когда я предложила ему вместе пообедать — наедине — и обсудить все, что между нами произошло, он вдруг как-то странно себя повел, стал вилять, короче, попросту мне отказал. И я не собираюсь так унижаться еще раз. И без того я чувствую себя полной идиоткой из-за того, что посылала ему стихи. Теперь я их никогда не увижу. После Адриана я хоть книгу издала, а теперь все наброски пропали безвозвратно.

— Но, дорогая моя, и в одиночестве ничего страшного нет, — Холли по-своему пыталась успокоить меня. — Прекрасно можно жить одной. И по мужикам не надо мотаться, а тем более путаться с Вампирой Ховард. Ведь вот некоторые живут одни…

— С растениями, — добавила я.

— А что ты, черт побери, имеешь против растений! — заорала Холли.