Лоренс Оливье - Джон Коттрелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Бэзила Сидни, которому перевалило за пятьдесят, идея не вызвала никакого восторга. Даже в молодые годы, играя Клавдия перед первой мировой войной, он не увлекался подобным натурализмом. Сообразив, что камера будет снимать прыгающего Оливье снизу и король попадет в кадр только со спины, он благоразумно предложил заменить его дублером. Так на съемках появился атлет-профессионал Джордж Кроуфорд, и, глядя сверху на его мощную фигуру, Оливье исполнился еще большего рвения. Он ласточкой прыгнул вниз и приземлился точно на свою жертву. Кроуфорд рухнул без сознания и потерял два передних зуба.
В середине декабря “Гамлет” уже перекочевал со съемочной площадки в руки монтажеров. Продолжительность ленты составила в итоге два с половиной часа. Его создатели уложились в предусмотренные шесть месяцев и не вышли за рамки запланированного бюджета. Но фильм стоимостью в 500 тысяч фунтов изначально был связан с огромным риском, а в свете недавнего заявления Рэнка, сообщившего владельцам акций, "Одеона", что за последние шесть лет компания потеряла два миллиона, от успеха “Гамлета” зависело очень многое. Для Артура Рэнка и его главного администратора Джона Дэвиса устроили специальный просмотр. Оливье смотрел фильм вместе с ними, волновался, как всякий художник, представляющий свое произведение, с надеждой ждал одобрения. Однако Рэнк, всегда четко сознававший свою ограниченность в той сфере кинематографа, которая касалась искусства, был не в состоянии высказать какое-либо суждение. Картина показалась ему редкостным творческим достижением, но он не сказал этого из боязни впасть в покровительственный тон. Поэтому он произнес только: “Большое спасибо, сэр Лоренс”, — словно благодаря за какую-то незначительную услугу. Затем он удалился в сопровождении Дэвиса, не намекнув ни словом, ни жестом, понравился ему фильм или нет. Оливье чувствовал себя крайне униженным.
Пришлось ждать приговора критики, произнесенного лишь в мае следующего года. В этом месяце в кинотеатре “Одеон” на Лестер-сквер состоялась премьера “Гамлета”, изобилием мехов и бриллиантов затмившая все послевоенные мероприятия такого рода. На премьере присутствовали король с королевой, принцессы Елизавета и Маргарита, принц Филипп. Оливье, гастролировавшего с “Олд Виком” в Австралии, представляли его сестра, брат и мачеха. Несмотря на придирки пуристов к “непростительным сокращениям”, второй шекспировской экранизации Оливье был обеспечен успех. Публика приняла фильм сразу же. “Одеон" давно не видел таких очередей, какими ознаменовалось появление этой картины, не сходившей с экрана шесть месяцев. То же самое произошло и после австралийской премьеры; поклонники буквально не давали Оливье прохода, и ему пришлось срочно скрыться в убежище около Брисбейна.
Милтон Шулман, обозреватель лондонской “Ивнинг Стандард”, предсказал, что о “Гамлете” будут спорить больше, чем о любом английском фильме после “Цезаря и Клеопатры”. “Одни поставят его в ряд величайших произведений киноискусства; других он глубоко разочарует. Однако не подлежит сомнению, что Лоренс Оливье — великий актер современности. Его выразительное лицо и богатый, волнующий голос превращают измученного Принца датского в подлинно и глубоко трагического героя. Что бы ни говорили о его возрасте и светлых волосах, это не может омрачить торжество актера. Но вот вольности в обращении с текстом должны покоробить многих”.
Некоторых критиков действительно сильно покоробило. Но пока они выражали, как и следовало ожидать, свое возмущение смелым хирургическим вмешательством, абсолютное большинство признало, что Оливье мастерски приспособил для экрана огромную и запутанную драму. Слова “шедевр” и “гений произносились вновь и вновь. Сцену дуэли, содержавшую более трехсот выпадов, единодушно сочли лучшим фехтовальным эпизодом в истории кино. В Соединенных Штатах фильм получил еще более горячий прием; критика провозгласила его самым замечательным образцом британского киноэкспорта… и вообще одной из величайших в мире кинокартин.
Сегодня принято считать “Генриха V” куда более новаторской и значительной работой Оливье, а “Гамлета” оценивать гораздо сдержаннее. За прошедшие годы многие присоединились к мнению Джона Мэйсона Брауна, жаловавшегося, что “по крайней мере сорок минут драгоценного времени тратится на путешествия по дворцу, сооруженному м-ром Ферсом. Пожертвовать великими стихами, отказаться от подтекста, выкинуть ключевые монологи, персонажей, эпизоды ради того, чтобы терять столько времени на проходы актеров из одной части замка в другую, — значит расстроить всего “Гамлета” построенными для него декорациями”.
Использование техники глубокого фокуса тоже подверглось резкой критике. Уже в 1952 году биограф лорда Рэнка Алан Вуд писал:
“При обычном использовании резкости режиссер властен сосредоточить внимание зрителя на чем угодно; глубинный фокус дает гораздо большую свободу (исключая природную потребность глаза импульсивно следовать за движением объекта), позволяя разглядывать всякую часть экрана; так человек в театральном зале волен смотреть на любую часть сцены и на любого актера. Поэтому в “Гамлете” глубокий фокус сыграл скорее отрицательную роль, подчеркнув главный недостаток фильма — его вопиющую театральность. Я даже пришел к еретическому выводу, что Лоренса Оливье нельзя назвать хорошим киноактером (по крайней мере в последние годы: он успел блеснуть в нескольких ранних картинах, пока в его игре еще не чувствовалась печать amour-propre). В отличие от театра высшим достоинством актера кино является естественность. В “Гамлете” зритель ни на минуту не забывает о том, что Оливье играет свою роль..."
Подобные взгляды, однако, не дают подлинного представления ни о той сенсации, которую “Гамлет” произвел в 1948 году, ни о новой славе, которой он овеял имя Оливье. В рецензиях нью-йоркских газет восторг просто переливался через край: “С “Гамлетом” кинематограф достиг своего совершеннолетия” ("Геральд Трибюн”); “величайшее зрелище на земле” (“Стар”): «“Гамлет” возвышает Оливье над всеми его собратьями» (“Дейли Ньюс”). Журнал “Лайф”, ни одной картине не уделявший столько внимания, сколько “Гамлету”, признал Оливье выдающимся театральным деятелем своего времени. Даже старый противник Оливье Сэм Голдвин отдал ему лавры "лучшего современного актера театра и кино” и без колебаний назвал Гамлета “актерским достижением, выше которого сегодня — а может быть, и не только сегодня — подняться уже нельзя”.
Джеймс Эйджи из “Тайм”, не до конца приняв трактовку Оливье, в целом тоже присоединился к оглушительному хору похвал:
“Изумительная экранизация одной из труднейших шекспировских пьес открывает кинематографу доступ к драматической поэзии Шекспира во всем ее объеме… Утонченность, разнообразие, живость и самообладание Оливье наполняют его игру исключительной красотой. Большей частью ее даже можно назвать великой… Никто, кроме Чаплина, не может соперничать с ним в искусстве, с каким работает на роль все его тело; он почти не знает себе равных и в “среднем” актерском регистре… Особенно изощренно передает он иронию, смятение и приглушенные страдания, царственную доброту и грозную силу духа
