Два талисмана - Ольга Голотвина

— А мы этот пакет отнесем в комнату барышни, — предложила хозяйка гостиницы, — да на стол положим. Ничего не пропадет, мои слуги не из таковских, они и ореховой скорлупки не возьмут.

Главное — продержаться до завтрашнего вечера.

Телохранитель, приставленный к ней бабушкой, простоват. Это хорошо. Конечно, сейчас, когда продажа добычи отложена, старая Вьямра могла бы дать внучке в сопровождение бывалых, осмотрительных, надежных зверюг. Лучших своих людей. Ловких, сметливых, преданных своей королеве…

Ну уж нет!

Внучка улучила момент, навестила бабушку в ее новом логове. Сообщила об отсрочке, которую потребовали покупатели. И расхвалила своего охранника так, что даже перестаралась. Нарвалась на недоуменный вопрос: «Ты в этого лысого ненароком не влюбилась?»

От дополнительной охраны девушка все-таки отбилась, упирая на то, что им с бабушкой ни к чему лишние глаза и уши. Товар такой, что если слушок по городу пойдет… да что там слушок — если хоть ворона про это каркнет… Не жить тогда им обеим, и не спасет королеву скупщиков краденого ее лихая свита! Люди Вьямры могут заинтересоваться: что же их хозяйка такое ценное продает меняле? А циркач — он дурак, он не станет совать нос в дела, которые могут его погубить.

И поверила старая Вьямра! Матерая, травленая хищница — поверила! Согласилась ждать до завтрашнего вечера. И телохранителем при внучке оставила Прешдага.

Избавиться до завтрашнего дня от телохранителя оказалось не так уж просто. Циркач, видать, крепко сидел на крючке у королевы скупщиков краденого. Он наотрез отказался отойти хоть на шаг от барышни, доверенной его заботам. Пришлось топнуть ногой, пригрозить гневом Вьямры и объяснить, что постоянное присутствие лысого верзилы привлечет к девушке внимание, выдаст ее с головой. Но самым веским доводом оказалось напоминание о том, что у Прешдага есть еще одно поручение, не только охрана…

Ушел. Вот и хорошо. Теперь — затихнуть до завтрашнего вечера. Чтобы никто, никто…

А завтра получить деньги. И исчезнуть вместе с ними.

«А ты как думала, бабушка? Я — твоя внучка. Твоя кровь, твоя хищная душа. У волчицы овца не родится. А добыча пополам не делится!»

— Ты мне ведро воды наверх не отнесешь? — попросила Мирвика Эртала. — А то по этой лестнице и без ведра-то…

— Отнесу, — кивнул Мирвик и, чуть помедлив, спросил: — Не слышно ли чего про Милесту?

Эртала тяжело вздохнула.

— Если кто чего и знает, то не говорит. Эти, из стражи, торчат, как сычи, у обоих входов. Я перед одним крутилась так и этак, улыбалась, только что не плясала. Но он так и не сказал, с чего это Хранитель разыскивает Милесту. Это что — он ее так страстно желает? Или она у него что-то сманила… наша-то тихоня?

— Сманила? — переспросил Мирвик. Он не очень удивился. Ему доводилось встречать воров с такой честной внешностью и безукоризненным вроде бы поведением, что хоть доверяй им все свое добро и свою семью в придачу.

— Говорят, — хмуро продолжила Эртала, — что она мне в вино чего-то подсыпала. Не знаю, не знаю… Спала я и впрямь крепко, но худо. Словно кто-то на грудь сел и душит.

Мирвик промолчал. Сам он не пробовал «колыбельную» — снотворное зелье. Но парнишке рассказывали, что оно действует на жертву именно так.

— Уж такая она была хорошая, — задумчиво протянула Эртала. — Такая добрая да тихая, приветливая да услужливая… А мне порой казалось, что мелькает в ней какая-то черная тень. Что-то в ней было не то…

И вновь промолчал Мирвик, потому что не хотелось ему толковать о Милесте. Светловолосая актриса нравилась парню. Он считал, что все в ней очень даже то и что никакая черная тень в ней не мелькает.

Чтоб не встревать в спор, он взял ведро воды, что принесла от колодца Эртала, и потащил наверх. Да, это была работа не для девушки! Среди тесно сомкнувшихся каменных стен и без груза чувствуешь себя кротом в норе, а крутые ступени словно злорадствуют, затрудняя путь.

Поднялся, поставил ведро возле тюфяков, где жили девушки. Отметил про себя, что занавесочка, второпях сорванная усердным десятником дворцовой стражи, уже аккуратно возвращена на гвоздики.

И все-таки в помещении было что-то не так.

Мирвик огляделся еще раз, уже пристальнее, — и охнул.

На крюке возле барабана не было широкого кожаного пояса, на котором поднимали и опускали актеров. Милеста перед спектаклем отказалась его надеть, он висел здесь… а теперь исчез!

То-то еще раньше, когда сюда явился десятник стражи, Мирвику почудился непорядок… Стало быть, какая-то сволочь сманила пояс — хороший, большой кусок кожи, который легко загнать любому башмачнику!

Как бы его, Мирвика, не обвинили… Надо сейчас же, немедленно, самому поднять крик о пропаже. Все-таки поменьше будет подозрений на его счет…

Но когда Мирвик спустился на сцену и вышел в коридор, произошло нечто, заставившее его забыть о пропавшем поясе.

Стражник из дворцовой охраны — один из двух, что пришли сменить своих товарищей на посту у входов, громко обратился к собравшимся в коридоре «людям театра»:

— Эй, новость слыхали?

Голос стражника был печален: парень, как и все в Аршмире, любил театр, и сейчас сам был огорчен вестью, которую принес.

— Комик-то, Пузо… нет его больше, помер он!

Мгновенное молчание, потом горестный вскрик «злодейки» Уршиты — и град вопросов: когда, как?..

Стражник хмуро объяснил: мол, бедняга крепко выпил вчера после представления, а когда вся компания двинулась ко дворцу Хранителя, его отсутствие не сразу заметили. А он почему-то со всеми не пошел, пьянствовал в кабаке «Две вороны», оттуда в одиночку отправился домой. Но, видать, оступился на ступеньках, полетел кубарем, разбил голову… только утром его нашли.

Поднялся гам. Кто-то ахал, кто-то плакал, кто-то тупо повторял: «Ну да, его не было вчера на пиру, не было его на пиру…»

А Мирвик прижался к стене. Лицо его было бледным, глаза наполнились ужасом. Те самые глаза, которые утром видели на сцене огромные следы.

Следы, какие в труппе оставлял только комик.

И сейчас Мирвик представлял себе жуткую картину: ночью, на сцене, озаренной призрачным светом Бездны, мертвый Пузо исполняет свою знаменитую «пляску пьяного». Он притопывает толстыми ножищами, тело его раскачивается и рискованно кренится, огромный живот подрагивает при каждом движении, щеки трясутся, рот растянут в страшной улыбке, волосы склеила засохшая кровь, а глаза бесстрастно слепы.

Понемногу поток гостей, желающих обзавестись своим портретом в диковинной наррабанской манере, иссяк, отхлынул. Сошло на нет веселое обсуждение рисунков — и гости устремились на поиски иных развлечений, которые сулила им фантазия Верши-дэра.