Вельяминовы – Время Бури. Книга первая - Нелли Шульман

Питер закрыл глаза:

– Оставь. Габриэла, наверняка такая же шарманка, как и остальные. Верная дочь фюрера и рейха. Но подозрительно, если я вообще не стану обращать внимания на девушек…, – Питер знал, что с приходом Гитлера к власти гомосексуалистов начали отправлять в концентрационные лагеря. Он тяжело вздохнул:

– Могут пойти слухи. В Лондоне я тоже избегаю свиданий…, – закинув руки за голову, он потянулся. Питеру были противны женщины, привечающие фашистов. На выходные, он ездил в загородные поместья сторонников Мосли, но проводил время за бильярдом, охотой, или в библиотеке. К тому же, он совсем не был уверен, что Мосли его не подозревает.

– Тоже хороший ученик фюрера, – Питер сидел с закрытыми глазами, – они здесь все друг за другом следят.

Мосли мог попросить кого-то из знакомых женщин втереться к Питеру в доверие. Он, все равно, подумал о картине, в мастерской у Циглера:

– Может быть, она не такая, Габриэла, – с надеждой сказал Питер, – есть здесь хорошие девушки…, – впервые, за последние три года, он захотел обнять кого-то, кроме, матери, вернуться в теплый дом, сесть у камина, и рассказать о своем дне:

– Я вымотался, – Питер покачал головой, – я всегда в напряжении. Но если я найду, Габриэлу, я не смогу ей рассказать правды о себе. Это опасно…, – Питер, внезапно, разозлился:

– Понятно, что начнется война. Парламент наложит запрет на игры в фашизм. Мне недолго осталось притворяться. Надо встретить ее, и, если я придусь ей по душе…, – Питер не хотел искать девушку через нацистов, приставленных к делегации. Такое могло показаться странным и вызвать опасения.

– Звонить ей нельзя, – он бросил взгляд на справочник номеров Берлина, у аппарата, – даже если у нее есть телефон. Что я ей скажу? «Здравствуйте, я видел вас на картине. Вы мне понравились, и я хочу с вами встретиться», – Питер поймал себя на улыбке:

– Она испугается и будет права. Надо как-то увидеть ее, на концерте…, – рейхсминистр Геббельс отмечал свадьбу Мосли и Дианы Митфорд торжественным приемом. Он пообещал делегации лучших артистов Берлина:

– Может быть, и она придет…, – Питер заснул, вспоминая золотисто-рыжие волосы, длинные ноги, стройную, прямую спину.

Наклонившись, он подобрал сухой лист с дорожки. Сзади слышались размеренные удары колокола. В Лондоне Питер не посещал церковь, фашисты туда не заглядывали. Когда Питер виделся с мамой в Ньюкасле, они ходили в простой, деревенский храм. На мессе, Питер вспоминал семейную церковь, в Мейденхеде. Маленьким мальчиком, он сидел рядом с мамой, держа теплую руку, листая молитвенник. Юджиния видела, как блестят его глаза. Женщина шептала:

– Потерпи немного, милый. Скоро все закончится, ты вернешься домой…

Питер бросил лист в канал:

– Все удивятся. Никто не догадывается, кроме мамы, дяди Джона, и дяди Джованни. Придется объяснять, что все ради дела…, – он засунул руки в карманы кашемирового пальто:

– Интересно, чем Отто фон Рабе занимается, в центре? Как они используют достижения химиков? Наверное, фармация какая-нибудь…, – Питер знал об опытах бактериолога Флеминга с плесневыми грибами. Он читал статью ученого о новом веществе, пенициллине, однако Питер понимал, что до клинических образцов еще далеко.

– А если немцы добились успеха? – подумал Питер:

– Может быть, в больнице у Отто применяют пенициллин? У IG Farben отличные лаборатории. Люди с нездоровой психикой тоже страдают обыкновенными заболеваниями…, – за обедом, в присутствии младшей сестры, отец семейства и братья не говорили о работе.

Они обсуждали Олимпиаду. Средний фон Рабе, как идеальный образец арийца, участвовал в церемонии открытия игр. Отто гордо сказал:

– Партия поручила мне быть знаменосцем, с другими отборными представителями расы…, – заговорив о черной заразе, как ее называл Отто, они перешли на евреев. Отто и Генрих высказывались об опасности загрязнения, чистой, немецкой крови. Питер рассматривал элегантный, мейсенский фарфор, хрусталь и серебро:

– Господи, скорей бы все закончилось. Мне в Гессен ехать, с ними…, – Отто и Генрих, отличные спортсмены, занимались плаванием и теннисом. Эмма тоже ходила в бассейн. Питер, с детства, играл в теннис. Генрих сказал, что они, непременно, должны встретиться на кортах, в его клубе.

– Встретимся, – мрачно пожелал Питер, поднимаясь по гранитной лестнице, к церкви. Храм стоял на берегу канала. В записке указали, что месса начинается в половине восьмого утра. Питер, завтракая, понял, что в воскресенье в Берлине никто рано не просыпается.

Он шел через пустынную площадь Потсдамер-плац, думая о времени, когда город освободится от черно-красных флагов и свастик:

– Это помешательство, – сказал себе Питер, – недолгое. Немцы разумные люди. Они не потерпят Гитлера. Видно, что фюрер сумасшедший. В Англии за Мосли стоит всего кучка людей…, – Питер вспомнил бесконечные колонны штурмовиков на партийных съездах. Перед ним встали стеклянные, холодные глаза Отто фон Рабе:

– Расовое ведомство СС приняло решение о создании коллекции черепов неполноценных народов. По мнению фюрера, славяне тоже к ним относятся. Вы говорили, что ваш отец русский…, – он окинул Питера быстрым, цепким взглядом.

Питер, надменно, ответил:

– Мой отец, по прямой линии, происходил от варягов. Викингов, следы которых вы хотите найти. Вы можете не ездить в Гренландию, Отто – Питер усмехнулся, – я здесь, перед вами…, – он вскинул подбородок. Питер увидел, как Отто, мимолетно, почти незаметно облизал губы кончиком языка. Ему совсем не хотелось посещать центр, где работал доктор фон Рабе, однако отказываться было поздно.

Отто признался, что общество «Аненербе», изучающее историю и наследие арийцев, планирует экспедицию в Тибет. Отто был активистом во всей этой, как подумал Питер, откровенной ерунде. Доктор фон Рабе надеялся, что его отберут в участники.

– Очень хорошо, – обрадовался Питер, – в Тибете горы, ледники. Пусть он себе шею сломает…, – Питер потянул на себя тяжелую дверь церкви.

Она, и вправду, была построена в стиле храмов Северной Италии, изящная, из розового песчаника, с высокой колокольней. Питер, мимолетно, подумал:

– Дядя Джон говорил, что священники, и католические, и протестантские, сообщают в службу безопасности о настроениях паствы. Но если бы место было опасным, подпольщики не назначили бы здесь встречу…, – в зале сидело не больше двух десятков человек. Месса только началась. Священник, высокий, крепкий, с лысоватой головой, носил старые очки, в стальной оправе.

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, – сильным голосом сказал пастор. Община начала креститься. Питер, не глядя, скользнул на третью скамью справа, где сидел мужчина, в штатском костюме. Повесив пальто на спинку скамейки, прихожанин углубился в молитвенник.

– Исповедую Богу всемогущему. Блаженной Марии всегда Деве. Блаженным Михаилу Архангелу, Иоанну Крестителю, святым Апостолам Петру и Павлу, всем святым, и вам, братья, что я согрешил много мыслию, словом и делом…, – Питер, осторожно, бросил взгляд на соседа. Он застыл, увидев серые, спокойные глаза Генриха фон Рабе.

Питер, невольно, отодвинулся.

Пастор, с министрантом, прочитал покаянную молитву. Община начала: «Господи, помилуй». Месса шла на немецком языке. Листая страницы молитвенника, Питер понял, что не может сложить знакомые буквы в слова. Младший фон Рабе спокойно шептал молитву, крестясь, в положенных местах.

– Слава в вышних Богу и на земле мир, людям Его благоволения…, – запела община. Питер, бессильно, подумал:

– Кто знал, что он здесь окажется. Почему он именно на этой скамье сидит? Если за мной следили? Если люди на Фридрихштрассе, подставные марионетки, а настоящие хозяева лавки давно в гестапо? Но дядя Джон мне описал приметы человека, все сходилось. Я бы не стал отдавать портсигар, если бы увидел кого-то, незнакомого…

Если записку в портсигаре прочитали, на улице Принц Альбрехтштрассе, то Питеру надо было молчать. Произнести пароль означало расписаться в сотрудничестве с британской разведкой. Вряд ли после такого он бы покинул Берлин живым. Питер посмотрел на простой крест, темного дерева, над алтарем.

– Господи, – попросил он, – пожалуйста, помоги мне. Я совсем, совсем не знаю, что делать…, – почувствовав слезы на глазах, Питер выдохнул:

– Успокойся. Во-первых, не думаю, что СД догадывается о магазине на Фридрихштрассе. Люди, конечно, могут быть двойными агентами…, – он сжал руки в кулаки:

– Хватит. Хватит подозревать все и вся. Если я встану, и уйду, то я не выполню задание. Это, во-первых. Во-вторых…, – община, в унисон, читала Символ Веры:

– Во-вторых, я уверен, что не все немцы разделяют сумасшествие Гитлера. Может быть, Генрих, из таких людей…, – Питер решил рискнуть.