Полное собрание стихотворений - Афанасий Фет

31

Хлопочет Русов больше с каждым днем,Прошенья пишет, счеты да заметки.В чужом именьи стал опекуном:Осталася вдова да малолетки.День целый ездит по полям верхомИли живет неделю у соседки.Соседка — друг Наташи, без сомненья,И в именины шлет к ней поздравленья.

32

В дому угрюм, в гостях умен и мил,По мненью всех был Русов муж прекрасный,Жалели только, что себя сгубилЖенитьбой он неровной и напрасной.Меж тем Наташа выбилась из силИ ревностью измучилась ужасной.Болезни быстро развились зачатки:Мигрень, тоска, истерики припадки.

33

Седеть стал Русов, хоть еще далекОт дряхлости. Пошло хозяйство худо.Он говорил, что всё, что мог, извлек,Да помощи не видит ниоткуда.А Наденьке пошел седьмой годок,И девочка — без прибавленья — чудо.Ее сама Наташа учит в детскойПо азбуке французской и немецкой.

34

Шесть лет — еще велики ли года?Не много мать изведала отрады!К иному как привяжется беда,Так от нее не жди себе пощады.Стал Русов после долгого трудаКидать на дочь задумчивые взгляды.«Ты рада ль, Надя, что пришел папаша?»«Как дочь он любит!» — думает Наташа.

35

«Пора бы нам подумать и о ней.Я сам учить ее никак не стану,Ты всё больна, а брать учителейХотя б желал, да мне не по карману.И не согласен я никак детейДоверить незнакомому болвану.Я лучше Надю — вот мое решенье —В казенное пристрою заведенье.»

36

Ни слезы, ни мольбы не помогли.Весною дочь в карету посадилиИ по дороге к роще повезли.Глаза Наташи Надю проводили.Просилась мать до станции: нашли,Что будет вредно ей, и не пустили.Наташа долго на крыльце стояла,Потом пошла, шатаясь, и упала.

37

Прошло еще лет восемь. Стар и хилСтал Русов в это время очевидно,А хлопотать по-прежнему любил,И за обедом кушал он завидно.Но по хозяйству с костылем ходил,Хоть говорил шутя, что это стыдно.Быть может, и дворовые стыдились,Что, барина завидя, сторонились.

38

Наташа стала до того слаба,Что целый день почти уже лежала.Довольно длилась трудная борьба,Довольно мук бедняжка испытала.Теперь во всём покорная раба,Наташа мужу и не возражала.Он к ней войдет, присядет у постели —И дома не бывает три недели.

39

Был летний вечер и такая тишь,Что, распахнув окно, Наташа села.Над цветником носился черный стриж,И поздняя пчела вкруг ветки пела.«Как хорошо! О Господи! услышьМои мольбы: я только бы хотелаУвидеть Надю и проститься с нею.Другого счастья и просить не смею.»

40

Задумалась Наташа под окном;За рощею румяный день уходит.Верхушки лип в сияньи золотом,И Русова с любимцев глаз не сводит.Но вот садовник прямо с топоромИ лестницей к одной из них подходит.«Что это ты, Степан?» — «Да уезжали,Так эту вот срубить мне приказали.»

41

«Кто приказал?» — «Известно, барин сам, —Ответил ей Степан, не скрыв улыбки, —А потрафлять должны мы господам.»— «Да быть не может! Нет ли тут ошибки?»— «Помилуйте-с! Докладываю вам,Изволили сказать: „У этой липкиТы от земли сруби на два аршина.“Ослушаться нельзя нам господина».

42

Под сук подставив лестницу в упор,Полез Степан и плюнул в горсть сначала.Стал мерно в ствол, звеня, стучать топор,И стройная верхушка задрожала.Ушла Наташа прочь, потупя взор,И как упала липка, не слыхала.Поутру рядом с липою густоюСтоял обрубок, залитый смолою.

43

И Русова немало удивилТакой исход приказа господина.Степана он позвал и разбранил:«Ведь я тебе, безмозглая осина,Довольно ясно, кажется, твердил,Чтоб снизу сучья снять на два аршина!Но дерево ведь дело наживное:Одно пропало — посажу другое.»

44

И точно, первой раннею весной,Чтоб не смущаться глупою ошибкой,На дрогах он велел со всем, с землей,Привезть какой-то ствол с макушкой гибкой.А вслед за тем, увидевшись с женой,Сказал: «Теперь опять ты будешь с липкой.»— «Благодарю. Но вот моя примета:Ты — липка та, здоровая, я — эта…»

45

И не могли больную убедитьНичем, что это предрассудок странный.За жизнью липки молодой следитьОна в тревоге стала постоянной.Хотелось ли самой, бедняжке, жить,Иль с дочерью увидеться желанной, —Но каждый раз, когда на липку взглянет,Ей кажется, что с ней она увянет.

46

Иные странно действуют слова:Услышим их — и сердце вдруг сожмется.Еще хирела липка года два;Придет весна — и почка вся нальется,А там и лист, но так, едва-едваНа солнышке и сбоку развернется…Еще весны отрадная улыбка, —Но в этот раз не распустилась липка.

47

А в сером доме, в зале, под парчой,Закрыв глаза, в гробу спала Наташа,И Русов сам, с поникшей головой,Твердил, что воля божья, а не наша.Он говорил, что в жизни ни однойЕще усопшей не запомнит краше.Казалось, точно, что она простилаВсем в мире, всем, — и, кроткая, почила.

48

В ограде церкви, с северных дверей,Там, где к земле склонилась грустно ива,Лежит плита и золотом на ней —«Покойся, друг» — написано красиво.Холм ниже всех ввалился, и дружнейРастет на нем засевшая крапива.Когда, крестясь, валит народ к кладбищу,Никто нейдет к Наташину жилищу.

49

А серый дом, угрюмый и пустой,Стоит давно с безмолвием гробницы.Он только оживляется весной,Когда в него таскают гнезда птицы.Балкон скривился, тонкою травойЗаметно прорастают половицы.Ступени шатки, и перила зыбки,И нет ни новой, нет ни старой липки.

1856

Сабина

Над миром царствовал Нерон,И шумный двор его шептался,Когда в раздумье мрачном онВ своем дворце уединялся.Там сочинял ли он стихи,Иль новых ужасов затеи —Но мерно слышались шагиЕго вдоль узкой галереи.Как перед бурей, затихалВ подобный час дворец просторный,И каждый молча ожидалСудьбы, склоняя взор покорный.

Шумел лишь Рим. — В пяти шагахГраждане в праздничной одежде,Позабывая вещий страх,Кричат пронзительней, чем прежде.Всё льстит их взорам и ушам,Всё пища для страстей мгновенных:Там торжество и новый храм,Здесь суд царей порабощенных.Народ шумит. Давно привыкОн к торжеству своей гордыни,Он всем народам шлет владыкИ в Рим увозит их святыни.Как прежде, пленные цариВлачат по форуму оковы,И рядом стали алтариИ Озириса и Еговы.

Минутным жаром увлеченВсегда кипучий дух народа:Сегодня бог ему Нерон,А завтра бог ему свобода.Он так же рвался и кричалИль так же отступал, немея,Когда у статуи ПомпеяБрут окровавил свой кинжал.

Давно собрали виноград,Серей туман на Апеннинах,И в Рим, пестрея на долинах,Тибура жители спешат.Лишь юный Мунд не едет в Рим,Его столица не пленяет,И он на всё друзьям своимОдним молчаньем отвечает.Как быстро лето перед нимКрылатые промчали Оры,Каким сияньем голубымВсё время покрывались горы,Как сельский быт он полюбил,Забыв о купленном веселье,И в этом замкнутом ущельеЭлизий полный находил!По целым он сидел ночам,Кидая взоры за ограду,Пока заря свою лампадуВзнесет к тибурским высотамИ, как алтарь любви живой,За дымом скроется долина.Быть может, снова в садик свойПройдет надменная Сабина.Не подымая глаз своих,Пройдет в величии суровом,Но он любви крылатым словомЕе смутит хотя на миг,Иль без свидетелей опятьЕе принудит он ответить,Чтоб только взор блестящий встретитьИли насмешку услыхать.Он знал давно, что ничемуНе внемлет строгая Сабина,Что равнодушие к немуХранит супруга Сатурнина.

Недавно прибыл СатурнинИз знойной Сирии с женою.Там долго, полный властелин,Богатой правил он страною.Сабина, властью красотыИ саном мужниным хранима,Смотреть привыкла с высотыНа юных ветреников Рима.Коней, гетер, ночных пировОна в душе им не прощалаИ втайне на одних боговПорывы сердца обращала.Как чист молитвы фимиам!Как гасит он огонь преступный!Сабина покидала храм,Подобно Гере недоступной.Когда же Мунд, пробравшись в сад,Ее смущал любви приветом,Живой упрек и гордый взглядБывали дерзкому ответом.Но в Мунде блеск ее очейЛишь распалял любви желанья:Он тосковал, не спал ночейИ жаждал нового свиданья.

Сегодня Мунд стоит один,Глядя в раздумье на долину;Вчера уехал СатурнинИ в Рим увез свою Сабину.«Что делать? — часто Мунд твердит. —Бесплодно дни промчались лета!»— «Что делать?» — эхо говоритСто раз — и не дает ответа.

А там, врываясь в недра скал,Как бы живой упрек бессилью,Кипучий Анио ропталИ рассыпался тонкой пылью,Да, разгоняя горный дым,Как и вчера, перед разлукой,И ныне Феб золотолукойТри кинул радуги над ним.

Сабина в Риме. Но и тамЖивет по-прежнему Сабина:В дому лелеет СатурнинаИ в храмах жертвует богам.Молиться чуждым, как своим,Обучена чужой страною,Она и в Риме жертвы имНесет с покорною душою.И в деле веры и добра,Послушна сладостным влеченьям,Она проводит вечера,Жрецов внимая порученьям.

Но чаще всех с недавних порК ней жрец Анубиса приходит,Заводит жаркий разговорИ зорких глаз с нее не сводит.Награду темную сулитИ сердца слушает тревогу,Влечет к таинственному богу —И наконец ей говорит:«Недаром ты у алтарейС мольбами жертвы приносила,Сабина, верой ты своейИ жизнью небу угодила!Твои молитвы сочтены;Но никогда непосвященныйНе приподымет пелены,На лик Изиды опущенной.Мужайся: шаг еще, и тыВойдешь в блаженные чертоги,Где блеском вечной красотыСияют праведные боги.Тебя я в тайну посвящу, —Но, вечной истины ревнитель,Я сам, Анубиса служитель,О ней поведать трепещу.Богам от юности служилЯ и молился ежечасно,Но никогда так громогласноСо мною бог не говорил.Вчера стою у алтаря —И вдруг оракул мне вещает,Что, страстью пламенной горя,Тебя Анубис избирает.Всю ночь очей я не смыкал,Молясь в смятении великом,И полог брачный разостлалПеред Анубисовым ликом.А ныне сам почтить готовТебя коленопреклоненьем:Внимать велению боговНам подобает со смиреньем.Сегодня с вечера лунаНе озирает стогнов Рима.Ты, как богиня убрана,Ко храму приходи незрима.Служанок бойся пробудить,Пусть дремлет муж твой утомленный,Чтобы не мог непосвященныйТебя и взором осквернить.Тебя я на ступенях жду;Иди, давай мне руку смело…Придешь ли, новая Семела,Во храм Анубиса?» — «Приду».

Давно звездами ночь блестит,Смолкает шумная столица,Порой лишь громко колесницаВеселых юношей промчит.Одна под сению ночнойСабина бережно ступает,За нею сладкою струейСирийский нард благоухает.Как долго прождала она,Чтоб сон нисшел на Сатурнина!Пора! сейчас блеснет лунаНад темной грудой Эсквилина!Нет, этой позднею поройНикто не мог ее заметить, —Лишь только б оргии ночнойДа ярких факелов не встретить!Какой-то дух ее несетНеотразимо и упрямоВсё дальше. — Вот она у храма, —И жрец ей руку подает.«Молчи, мне всё поведал бог:Ты опоздала поневоле.Вступи одна через порог,Анубис ждет — не медли боле».

Как мавзолей, безмолвен храм,Лишь ходит облаком куренье,И ног ее прикосновеньеЗвучит по мраморным плитам.Кумиров глаз не различает.Повсюду мрак. Едва-едваНебес полночных синеваСредину храма озаряет.О, ночь блаженства и тревог!Сомненьем слабым дух мятется:Какое тело примет бог,В какой он образ облечется?

Но вот луна лучом своимПосеребрила изваянья,Сильней заволновался дымИ облака благоуханья.Шаги! так точно! — различилИх слух Сабины беспокойный, —И кто-то трепетный и стройныйЕе в объятья заключил.Благоуханьем окружен,Незримый, сердцу он дороже.О, что за чудный, страстный сон —И храм, и дым, и это ложе!Как будто нет уже земли, —Она исчезла, закрываясь,И, в лунном свете развиваясь,Их в небе тучи понесли.Сильнее свет дрожит в очах,Сильнее аромат разлился,И лик Анубиса в лучахУлыбкой Мунда озарился.

Угрюм, безмолвен Сатурнин,Он промолчал перед законом;Но не поведал ли одинОн грустной тайны пред Нероном?Старик, испытанный в боях,Как мальчик, не был малодушен,Но храм Анубиса во прахПо воле цезаря разрушен.Толпа ругалась над жрецом,Он брошен львам на растерзанье,И долго, долго Мунд потомВдали влачил свое изгнанье.

1858