Когда мы состаримся - Мор Йокаи

Топанди хотел сказать: не дело тебе в мужских пирушках участвовать, к хорошему это не приведёт. Лоранд же подразумевал нечто совсем другое.

— А когда он вернётся? — домогалась Ципра.

— Сначала к себе домой, к родителям поедет.

«И правда, — подумалось Лоранду. — К отцу и деду».

— Но не на веки же вечные он там останется?

Мужчины засмеялись. Что значит — «навеки»? Выражение, неподходящее в обыкновенной жизни. Как наше малое время им измерить?

— А что мне привезёте? — совсем по-детски полюбопытствовала Ципра.

Лоранд не удержался от недоброй шутки. Сорвал листок вербейника, круглый, как монетка, положил на ладонь.

— Такую вот штучку.

Они — Топанди с Ципрой — подумали: кольцо. Он же намекал на пулевое отверстие во лбу.

Как жестоки бывают приговорённые к смерти!

За этим шутливым поддразниваньем застал их гайдук с известием, что на крыльце барчук дожидается, хочет с Лорандом говорить.

У Лоранде ёкнуло сердце. Деже!

Не получил письма? Не послушался и раньше назначенного приехал?

Он поспешно направился к дому.

— Если друг, тащи сюда и не отпускай! — крикнул Топанди вдогонку. — Вместе пообедаем.

— Мы здесь будем ждать! — прибавила Ципра, стоя на мостике и, сама не зная почему, не сводя глаз с кувшинок, под которыми скрылось кольцо Мелани.

Совсем подавленный, Лоранд пошёл по коридору к подъезду. Если брат, то последние часы окажутся вдвойне мучительными. Притворяться! Хорохориться, разыгрывая мнимую беззаботность! Перед Деже это особенно тягостно.

Гостя застал он в передней комнате.

И тут Лоранда ждала новая неожиданность.

Юный кавалер, которого спешил он увидеть и с которым очутился лицом к лицу, был не Деже, а — Дяли.

За эти десять лет у Пепи Дяли ни роста, ни мужественности не прибавилось. Прежняя детская пухлость в лице, то же субтильное сложение, вкрадчивые манеры. Модой он, как и раньше, не пренебрегал. Если что и появилось в нём нового, оно сквозило разве лишь в некоей барственности, которую сообщает привычка изображать великодушного покровителя перед бывшими друзьями.

— Добрый день, дорогой Лоранд! — первым весело и добродушно поздоровался он. — Не забыл меня?

«Ах, так ты в напоминание мне приехал?» — пронеслось в голове Лоранда.

— Отправился вот разыскивать тебя, узнавши от госпожи Бальнокхази, что ты здесь. Чтобы не подумал, будто избегаю.

Значит, и правда «она» на след навела!

— У меня тут переговоры с Шарвёльди по делу Бальнокхази, мировая сделка.

Целая буря поднялась в душе Лоранда во время этого вступления. Как себя вести с этим человеком?

— Надеюсь, ты не станешь вспоминать ту смехотворную развлеку между нами десять лет назад? — сказал пришелец, дружески подавая руку. («Ну да, напоминает — на тот случай, ежели я запамятовал!») — Будем снова приятелями!

Лоранд успел уже разрешить мысленную тяжбу с самим собой, которая разгорелась у него в уме за эти несколько мгновений. «Можно вышвырнуть его вон, но тогда все сразу примут меня за обидчика, а мою гибель — за данное ему удовлетворение. Нет, такого торжества им я не доставлю! Пусть убедится этот негодяй, что обречённый нисколько не уступит ему в беспечности — ему, кто с лёгкой душой явился сюда полюбоваться его мучениями!»

И, не распаляясь, не выходя из себя, без тени какой-нибудь гордыни или мстительного ожесточения, Лоранд принял фатовато протянутую ему руку и, ладонью ударив в ладонь, как в былые студенческие времена, дружески её потряс.

— Сервус, Пепи! Тебя да забыть, что ты, чёрт возьми! Но только я думал, что и ты успел за это время состариться. А ты совсем прежний мальчишка. Так и хочется спросить: слушай, а какие у нас завтра лекции?

— Ну то-то же! Очень рад! Самое большое огорчение в жизни было для меня, что мы расстались не по-хорошему. Это мы-то, друзья-приятели! Повздорили. И из-за чего? Из-за газеты какой-то паршивой. Да провались они, все эти газеты! Не стоят они того, чтобы в бутылку лезть из-за них. Ну да хватит об этом, ни слова больше.

— Ладно, коли так. Мы-то здесь, в деревне вообще люди отходчивые, поссорились — помирились. Нынче друг дружке насолим, а завтра в обнимку сидим.

(Ха-ха-ха!)

— Тогда ты вот что, представь меня старику. Он, по слухам, с придурью. Попов недолюбливает. Так я ему про них анекдотов целую кучу вывалю, недели не хватит рассказывать. Пошли, познакомь! Он со смеху помрёт, едва я рот раскрою.

— Ты, конечно, здесь, у нас останешься?

— Само собой! Старый Шарвёльди уже кислую мину строит из-за такого нашествия гостей, а экономка у него — сущее пугало. Да и потом, не годится увиваться за двумя дамами сразу. Стоит за этим в деревню ехать! Апропо![151] У тебя, кажется, тут цыганочка смазливая завелась?

— Уже и про это пронюхал?

— Надеюсь, ты не будешь ревновать?

— Да иди ты. К цыганке-то? («Ну-ка, ну-ка, попробуй, подкатись! — подумал Лоранд. — Я тебе не могу дать пощёчину, — у неё схлопочешь; так сказать, per procura».[152])

— Ха-ха-ха! На дуэль из-за цыганки ведь не будем друг дружку вызывать, верно?

— Ни из-за неё, ни из-за других девчонок.

— Вот и славно. Мы с тобой, я вижу, образумились. Что такое баба, в самом деле. А что ты о Бальнокхази скажешь? По-моему, до сих пор красивей своей дочки. Ma foi![153] Честное слово. Этот десятилетний сценический курс только на пользу ей пошёл. И, кажется, до сих пор в тебя влюблена.

— Я думаю, — подбоченясь, иронически сказал Лоранд.

Тем временем они спустились в парк, найдя Топанди с Ципрой у мостика. Лоранд представил Пепи Дяли как своего старого школьного товарища.

Ципру это имя привело в полный восторг. Жених Мелани! Сам к своей невесте приехал. Что за чудный малый! Просто душка.

Произведённое им на Ципру благоприятное впечатление Дяли истолковал совершенно превратно, приписав его своему неотразимому обаянию сердцееда.

И, едва успев познакомиться со «стариком», тут же вошёл в роль поклонника, благо любого кавалера светские правила к тому обязывают. И потом — цыганка. И потом — Лоранд не ревнует.

— Вы мне за минуту помогли понять загадку, над которой я бьюсь целый день.

— Какую это? — спросила заинтригованная Ципра.

— А вот какую: почему поджаренный хлеб и рыба, которую подают у Шарвёльди, могут больше нравиться, чем роскошные голубцы у господина Топанди.

— Почему же?

— Я всё не мог понять, как это мадемуазель Мелани могла променять этот дом на тот, но теперь знаю: её прогнали отсюда.

— Прогнали? Кто? — удивилась Ципра.