Конец фильма, или Гипсовый трубач - Юрий Поляков

И еще:

О, мой пригубитель!

Почему же вы не отвечаете? Или у вас опять «переговоры»? Учтите, я дико ревнива и могу наделать глупостей. Пока еще все-таки Ваша. Н. О.

Автор «Роковой взаимности» некоторое время лежал, наслаждаясь грешными смыслами, скрытыми в посланиях. Особенно его увлекло и офантазило словосочетание «всячески Ваша». Второй месседж тоже льстил мужскому самолюбию. Что может быть дороже, когда женщина делает из-за тебя глупости! Подумать только, Наталья Павловна ревнует! Самодур Жарынин, отобрав телефон, оказал своему литературному рабу услугу: бывшая пионерка заволновалась. Ничего, пусть поволнуется! Правда, коварное обращение «пригубитель» таило в себе иронический упрек, напоминание о некоторой незавершенности… Надо было срочно отвечать, ведь насмешку, даже легкую, нежную, нельзя оставлять безнаказанной, особенно если речь идет об интимном состязании…

О, пригубленная моя!

Едва вырвался из творческого плена. Мой соавтор — тиран. Жду с нетерпеньем. Готовый выпить до дна — Ваш К.

Ответ пришел буквально через две минуты.

О, мой утираненный рыцарь!

Спасибо, что вспомнили наконец бедную сутяжницу. Но разве вам интересны женщины, которых можно выпить до дна? Я была о вас лучшего мнения, мой друг! Н. О.

Та-ак! Кокотов вынужден был признать, что Обоярова играет в слова не хуже, чем он сам — профессиональный литератор. Ох, этот лукавый неологизм «утираненный». И что это за птица такая — «утя раненый»? Снова намек на давешнюю неуспешность, но теперь намек явный и даже грубоватый? Да, утерла — так утерла! Впрочем, поделом: с «выпиванием до дна» он явно погорячился. Кому же захочется, чтобы его опорожнили и выбросили! Надо было как-то выпутываться…

О, неисчерпаемая!

До какого дна вы будете выпиты — решать Вам!

Томимый жаждой — К.

Вскоре пришел ответ:

О, мой жаждущий!

Запомните, ни одна женщина не знает, сколько на самом деле в ней… Слушайте, а как будет «дно» в родительном падеже множественного числа?

Ваша неграмотная Н. О.

Кокотов всерьез задумался, даже вскочил с кровати и зашагал по комнате, ища ответ: «дон», «днов»… Не по-русски. «Днищ»? Нет, «днище» — это совсем другое, а по отношению к даме звучит непристойно. Тогда писодей, как учили, стал искать похожее слово, чтобы поставить его в такое же неловкое положение. «Дно», «вино», «кино», «домино», «окно», «пшено»… Итак, вино. В магазине много разных вин. Нормально! В доме много окон. Можно! Почему же нельзя сказать «много дон»? Однако нельзя. Невозможно. Странно. Впрочем, много «пшен» или «кин» тоже нельзя сказать. Удивительно! Вот язык-то достался — сам черт не разберет! Но тут писодея осенило: стоит придать этому непокорному слову уменьшительно-ласкательный оттенок, и все сразу сообразуется:

О, многодонная донна!

У красивой женщины нет дна, а только — «донышко» или много «донышек». Ваш личный языковед — К.

Выпутавшись из одной неловкости, Кокотов тут же угодил в другую:

О, мой хитроумный идальго!

Спасибо за подсказку! В языкознанье знаете вы толк! Так вот, ни одна женщина не ведает, сколько у нее на самом деле «донышек». Чтобы понять, ей нужен настоящий, единственный мужчина, которому доступны любые глубины. Вы готовы?

Возможно, вся Ваша Н. О.

Андрей Львович снова с горечью вспомнил безуспешную ночь, страстную безысходность, изыски отчаянья и пожалел, что вообще затронул языковую тему. Он вдруг понял, что позорно проигрывает Обояровой эти словопрения, как уже проиграл первую попытку обладания. И что означает «хитроумный идальго»? Уж не намек ли это? Мол, автор «Сумерек экстаза» так же смешон в своих надеждах, как Дон Кихот, надевший на голову вместо шлема тазик брадобрея и вообразивший себя рыцарем? А как понять — «возможно, вся Ваша»? На миг Кокотов задохнулся от страшного подозрения: а вдруг Наталья Павловна — женщина для него непосильная? Нет, даже не в плотском, а в другом, в главном и более обидном смысле… Но он выгнал эту мысль из головы, как осу из комнаты, и решил сменить тему:

О, всевозможная!

Мечтаю узнать, куда мы завтра поедем? Я предлагаю сначала погулять по «Аптекарскому огороду» (надеюсь, Вам известно это местечко), пообедать там же в отличном ресторанчике, а затем упасть на дно. Ваш простодушный идальго — К.

Обоярова снова отозвалась почти моментально.

О, мой донник!

Конечно же, я прекрасно знаю «Аптекарский огород». Мой второй муж Леша фотографировал меня там для настенного календаря «Под сенью кущ». Вообразите, я была «мисс Август» и снималась топлес, в бассейне с золотыми рыбками. Мы пойдем с вами в «Аптекарский огород», обязательно, но потом… Завтра я хочу вам кое-что показать и посоветоваться. Мне так важен ваш совет. От этого зависит будущее!

Ваша бессоветная — Н. О.

Кокотов обрадовался, что удалось направить переписку в безобидное русло. Смущала лишь некая двусмысленность слова «донник», но, поразмышляв, он приписал это своей природной мнительности.

О, августейшая!

Когда же завтра Вас ожидать? Ваш подданный — К.

Ответ пришел не сразу. Томясь, писодей воображал, как полуобнаженная Наталья Павловна сидит в зеленой воде аптекарского водоема и держит на руках, словно персидского кота, вуалехвоста размером с хорошего карпа. Одновременно он обдумывал новый сюжет для «Лабиринтов страсти». Это будет роман в эсэмэсках. А что? Два одиноких городских существа, Он и Она, крутятся в вихре бесплодного трудолюбия в каком-нибудь банке или фьючерсной конторе, работают допоздна, питаются на ходу гамбургерами. И вдруг знакомятся. Где? Неважно. Допустим, на корпоративных соревнованиях по пейнтболу. Оба несвободны. Имеются дети. Начинают встречаться тайком. Раз в неделю, вырвавшись из деловитой круговерти, они сбегаются на свидание, ужинают в суши-баре, озираясь, прошмыгивают в отель «Потехе — час» и страстно взаимничают. Потом расслабленно курят, ябедничая друг другу на брачную тягомотину, тупое озорство детей, козни начальства, торопливо одеваются и убегают каждый в свою судьбу, в свою семью, в свою бессмыслицу. В остальное время они общаются с помощью эсэмэсок. Там все: и страстные признания, и озорные намеки на плотские открытия прошлого свидания, и жалобы на жизнь, и остроумные наблюдения над скучными буднями… И конечно, жаркие планы скорого свидания! Но вдруг кто-то из них погибает. Лучше — Она. Как погибает? А как может погибнуть житель большого города? Врач поставил неверный диагноз, сбил на «зебре» депутат со спецсигналом, отравили в Турции паленым виски или вдруг остановилось сердце. Внезапно, без всякой причины. В морге вскрыли и развели руками, мол, совершенно здоровый организм, можно в космос запускать — а сердце остановилось. Бывает. В последнее время все чаще. Он, плача, наблюдает издали за похоронами и видит, как скорбный вдовец кладет покойной в гроб ее мобильник. Зачем? А затем, что все мы так и остались язычниками. Повинуясь странному влечению, безутешный любовник начинает отправлять усопшей подруге эсэмэски: мол, тоскую, не могу без тебя, жизнь потеряла смысл, перебираю, как драгоценные камни, каждую нашу встречу… И вот однажды ночью приходит ответ: «Люблю. Скучаю. Жду». На следующий день, обгоняя пенсионера на «копейке», Он выскакивает на «встречку» и лоб в лоб сталкивается с бронированным джипом…

О, мой долгожданный!

Я приеду неожиданно, чтобы испытать Вашу верность! Готовьтесь!

Скоро Ваша Н. О.

О, неожиданная!

Вы же знаете, я всегда готов! Неукротимо Ваш К.

Всегда-всегда? Н. О.

Всегда, всегда, всегда. К.

Неукротимо? Н. О.

Неукротимо-неукротимо! К.

Переписка стала напоминать съезд 30-х годов, когда встав и захлопав в едином порыве, делегаты потом долго не могли остановиться, боясь, что их заподозрят в неуважении к президиуму во главе с вождем. Обоярова, видимо, тоже почувствовала эту неловкость:

О, готовный мой!

Знаю и жду! Но, кажется, звонит телефон. Наверное, это мой адвокат. До завтра, до завтра, до завтра!

Ваша нетерпеливая — Н. О.

Кокотов ощутил облегчение, осложненное счастливым томлением, но тут его как ударило: если к утру он ничего не сочинит, Жарынин не отпустит на волю! Запрет на ключ, прикует к батарее, отберет одежду, а то и хуже — изобьет до потери мужественности. С него станется! Писодей встал, вскипятил воду, заварил «Зеленую обезьяну», хлебнул, обжигаясь, и раскрыл ноутбук. Несколько минут он настраивался, изгоняя из головы все лишнее, особенно — обрывки эсэмэсэк, крутившиеся в сознании, как привязчивый мотивчик. Наконец Андрей Львович сосредоточился и защелкал по клавишам: