Соперник Византии - Виктор Алексеев

В это время на город снова обрушился град камней, стрел и бочек, заполненных горючим материалом. Бочки раскалывались, и из них, как из голов Змея Горыныча, появлялись языки пламени. Это была придумка Куркуаса, который как-то пригласил Цимисхия на демонстрацию этой бомбардировки и, когда в городе повалил черный дым, получил от императора кольцо. Цимисхий знал, чем награждать своего родственника. Поднялся Волк и возмущенно сказал:

- До каких пор, княже, мы будем терпеть этого аспида? Не пора ли ему замкнуть эту пасть? Полагаю сделать вылазку и уничтожить все пороки.

Шевельнулся Свенельд, разгладил усы и усмехнулся:

- Полагать можно что угодно. А вот исполнить кишка тонка. Ты погляди со стены на то, как расположены пороки. У них тройная защита: первая - валы, вторая - охрана, третья - рвы, а я уверен - там наточенные колья, четвертое - гоплиты, они расположены рядом с пороками. Открытое выступление может привести в ловушку, потому что конница перекроет отступление. Тайное? Неожиданное? Это надо хорошо обмозговать, прежде чем соваться.

- Я не о том, - сказал Святослав, - можем ли мы одолеть и сокрушить греков?

Наступило тягостное молчание. Потом Улич сказал:

- Глядя на войско их, мы еще никогда не сражались с такой ратью. Они раз в десять превосходят нас. Потом у них есть всадники, которые все покрыты броней, даже лошади, и нам с ними тяжело сражаться. А мы своих лошадей доедаем. Правда, мы тут кое-чего придумали, длинные пики выручают, натягиваем перед строем воловьи жилы, но все равно биться тяжело. Может быть, вступить с царем греческим в переговоры?

- А можем и тихонько ночью сесть в ладьи и уйти, - добавил боярин Борич, - начнуться дожди, не так уж просто будет нас поджечь. Можно для безопаски кое-что придумать. Потом у нас есть и плавучая крепость.

Поднялся Шивон, скинул свою шляпу с пером и, как всегда, глянул поверх голов, задрав голову, выказывая мощный кадык, и почти крикнул:

- Да вы что все о том, как бы поскорее улизнуть? А как быть с аспидом?

И будто в подтверждение его слов, снова грохнуло рядом. Запахло паленым и противным.

Шивон показал пальцем в небо:

- До каких пор терпеть будем? Разреши, князь, со своими другами заткнуть его глотку. Я ж это смогу! Помозгую и смогу!

- Хорошо, присядь, - Святослав чуть было не сказал «ливень», но осекся и выдал: - Не кричи так, Шивон. Завтра же заткнешь. А насчет того, чтобы бежать, русы отступают, но никогда не бегут. А побегут, погибнет слава россиян, - сказал он с тяжелым вздохом, - если ныне устрашимся смерти. Приятна ли жизнь для тех, которые спасли ее бегством? И не впадем ли в презрение у народов соседственных, доселе ужасаемых именем русским? Наследие предков своих - мужественные, непобедимые завоеватели многих стран и племен. Или победим греков, или падем с честью, совершив дела великие.

Святослав говорил это с напряжением, оглядывая каждого, многих знал еще по походу на Хазарию, битве за Саркел, и всегда было трудно, рискованно, но вот они, овеянные воинской славой, гордостью за многие победы, слушали его с трепетом, сознавая, что судьба их складывается так, что либо победить, либо умереть.

- Веди, князь! - вдохновенно сказал Икмор.

- Веди, князь! - повторили многие.

Когда военачальники стали расходиться, Святослав попросил остаться Шивона, Кола и Улича, чтобы обсудить завтрашнюю вылазку против метательных машин.

Широк и многоводен Истр, разливаясь более чем на версту вблизи устья, несет чистую, прозрачную, сладкую воду, обильную рыбой и птицей, огораживаемый с одной стороны крутым, а с другой стороны ровным глубоким зеркальным плесом, покрытым зарослями тростника у самых берегов, создавая непроходимые, труднодоступные переправы.

Прекрасен Истр вечерами, когда багряное солнце, уходя на покой, сбрасывает уставшие лучи в реку, она загорается голубовато-красным светом, будто со дна поднимаются огненные светильники, и вдруг как бы гаснут, река словно мертвеет, но спустя какое-то время снова возрождается, и уже в других цветах, в другой тональности, выпячивая золотой хребет невидимой рыбы. И опять все гаснет. Луна, полюбовавшись зеркальной водой, уходит в сторону, а река окутывается черным покрывалом, и слышен только вздох волны и плеск неуснувшей рыбы.

А утром ее просто невозможно узнать и увидеть. Берега покрываются белым саваном, иногда прозрачным, как марля, а иногда плотным сгустком белого облака. И эта белая мгла наступает на берег, захватывает пространство за пространством и уходит дальше вглубь берегов, чтобы потом рассеяться и исчезнуть при первых лучах солнца и осесть мелким сверкающим хрусталем на листьях деревьев и траве.

Утро было туманным. Именно с ним в сторону греков ползли шестьдесят человек, покрытых с головой кусками белой востолы [157] , убрусами, с привязанными к ноге мечами и зелеными ветками на спине. Они доползли до рва, который уже был заполнен белой мглой, и, раздвигая колья, подобрались к крутому скату, укрывшись зелеными ветками.

Куркуас, как всегда, деятельно суетился у машин, он кое-что еще придумал, чтобы как можно больше устрашить осажденных, и подсчитывал бочки из-под рыбы, которые он собирался начинить еще каким-то составом и послать эту вонючку в город. Бомбардировка прошла на славу. Из лагеря греков было видно, как в крепости из разных сторон поднимаются кучи дыма, и это ласкало гордую душу Куркуаса. Такое торжество надо было обязательно отметить бокалом-двумя хорошего вина. Он приказал открыть новый бочонок, закусывая осетровой икрой и красной рыбой, выпил шесть бокалов вина и минут через десять уже храпел, сидя в кресле. Именно тогда перед лагерем возникло русское войско. Оно приближалось не спеша, плотно сомкнув ряды, и направлялось к метательным машинам. Это была ложная атака. Тревога в лагере и у артиллерии возникла внезапно. Охрана, войско и кавалерия кинулись навстречу врагу. От звуков тревоги проснулся и Куркуас. Спросонья, нахлобучив на себя позолоченный шлем, он вскочил на лошадь и помчался к мосту, который был забит бегущими воинами. Но тут случилось непредвиденное, мост, не выдержав такого скопления людей и лошадей, вдруг покачнулся именно тем боком, на краю которого был Куркуас. Лошадь скользнула и рухнула в овраг. В это время шестьдесят разбойников Шивона кружились вокруг артиллерии, сражаясь с бомбардирами, и все пороки, самострелы, катапульты, все вдруг запылало красным пламенем. Войско даже не дошло до валов и повернуло назад, видя, как за спиной врага пылает их артиллерия. Медленно, организованно, отбиваясь от наседавших греков, оно отходило к крепости. Но задержалось на собственных волах, дожидаясь поджигателей.

Лошадь, рухнувшая в овраг, упала на колья и забилась в конвульсиях. Куркуас только слегка подвернул ногу, но благополучно вылез из-под лошади и стал подниматься из оврага, как вдруг чья-то рука схватила его за шиворот, подтянула. Куркуас даже не успел разглядеть своего спасителя, но тут же голова его упала на землю. Шивон огляделся: никого не увидел, по-прежнему пылали машины и вокруг лежали трупы, скособочившись, упершись одной стороной в овраг, лежал мост. Разбойник снял с кровоточащей шеи Куркуаса золотую цепь и, глядя на руки мертвеца с кольцами, тут же отрубил пальцы и все запихнул в торбу, которая висела сбоку. Он уходил проверенным путем, именно там, откуда пришел, прополз у горящих орудий и скатился в овраг.

Ворота крепости закрылись за отступающими воинами Улича, Кола и поджигателей, но Шивона среди них не оказалось. Разбойники еще какое-то время постояли у ворот, потом поднялись на стены крепости: носились конные отряды греков, оглядывая убитых и разыскивая кого-то. Машины продолжали пылать, но возле них никого не было, просто поняли, что уже бесполезно их тушить. Потом показалась императорская свита, медленно объезжавшая горящую площадку. И сверху, глядя на обозримое пространство, люди Шивона решили, что он лежит где-то среди мертвых, и ушли, прихватив с собой бурдюк с вином, чтобы выпить за упокой главного разбойника, потому что, несмотря на его художества и кличку Пивень, которой и сами между собой называли его, они искренне любили своего предводителя.

Луна, будто наполовину вытянутая из обширного кармана неба, светила ровно, гладко рассеивая свет далеко за крепостью, за рекой, когда охрана у ворот крепости услышала стук по кованому железу и крик человека за ними. Охрана прислушалась. Действительно, за воротами кто-то кричал, матерился и стучал по железу.

- Кто ты? - крикнул один из охраны.

- Я - Шивон! - глухо слышалось за воротами. - Впустите!

Охрана колебалась, осторожничала и послала за командиром. Собралось несколько воинов, и командир вдруг спросил у стучавшего:

- Ты Пивень?

- Да, да, я - Пивень. Коза вас задери! Открывайте! - и прибавил несколько слов.