Роковые годы - Борис Никитин

В бою у Каякенда наш маленький арьергард одно время подвергся полному окружению не только турецкою пехотою, но и его артиллерией, занявшей позицию у нас в тылу — севернее станции у железной дороги. Замкнувшую кольцо турецкую колонну удалось разбить внезапным ударом в тыл. Мы вывезли всех и всё, отделались несколькими убитыми и десятками раненых; зато особенно досталось от огня паровозам и вагонам; но ни один из них из строя выведен не был.

В бою под Буйнаком были пущены по одноколейной дороге, один за другим, три блиндированных поезда. Два первых, на которые сели ротмистр Рагозин и поручик Арский, пролетели со стрельбой через наступающие главные силы турок на станцию Буйнак. При поддержке третьего поезда, а также полевой артиллерии, все поезда благополучно выскочили назад на север, за буйнакский виадук, расстреливая свои пулеметные ленты. Они только слегка были тронуты ружейным огнем и шрапнелью противника.

В войсках было много героев. Назовем нескольких из них: казак полковник Тарарыкин, подполковник Никольский, ротмистр Рагозин, ротмистр Савич, есаул Невольников, капитан Евсеев, артиллерист-капитан Леер, поручик Арский, хорунжий Хмара, прапорщик Петров — как в этих боях, так и в последующих, не знали ни страха, ни усталости, всегда рвались на новые подвиги.

Во время боев часто приходилось посылать для поддержки пехоты по 8 казаков на батальон, иногда по четыре на роту. Они скакали на смерть: редко кто из них возвращался.

Не могу не сказать двух слов о Владикавказской железной дороге и ее персонале. Удивительные люди! Паровозы ходили на разведку без караулов на линию, соединяющую нас с базой — Петровском — по узкой береговой полосе. Она подвергалась на протяжении 100 верст нападению с гор. Поезда-кухни, продовольственные, санитарные и другие, нередко подавались прямо в окопы.

На поле сражений отдельные части, взятые с обойденных участков, перебрасывались в поездах под огнем, высаживались и вновь велись в атаку во фланг обошедшим их перед тем колонн (Каякенд, Буйнак).

Обстрел паровозов и поездов — обычное явление. Начальники станций — бессменно на своем посту. Телеграфисты железной дороги несли обязанности военных телеграфистов. Они выстукивали по Морзе спешные боевые приказы и донесения в зданиях, попадавших под ружейный обстрел. Среди этого персонала были убитые и раненые. Никто никогда не жаловался, ни разу ни о чем не просил.

Мы держались постоянным движением в горах, — вечный принцип активности, — опираясь на железную дорогу.

При моем штабе состоял старший агент службы движения Красин. Ему только не хватало винтовки в руку. Иногда мне казалось, что я даю ему невыполнимые задания; он только отвечал: «слушаюсь» и все исполнял раньше срока.

Казаков и железную дорогу я считал надежной частью моих «полевых войск».

Флот принимал участие в делах; особенно отличались канонерские лодки «Карс» и «Ардаган». Главноначальст-вущий флотом — достойный сподвижник Бичерахова — полковник В. Г. Воскресенский крепко держал в руках своих моряков. Условия были необычайные — достижения тоже. Одно из таковых — замечательный договор Воскресенского с Мурсал-пашой, по которому турки снабжали нефтью весь наш Каспийский флот, дравшийся с ними же — турками[190].

Конец войны прошел у нас тоже необычайно. Я его записываю подробнее. В нем выразилась глубокая русская драма людей, лишенных отечества. Защищая свою честь, они пали последними на фронте Большой войны.

В октябре 1918 года мы развиваем с флотом наступательную операцию под Дербентом в районе Мамед-Кала.

Три батальона успешно продвигались в предгорье. Прекрасно работали казаки глубоким охватом в горах, а с моря «Карс» и «Ардаган» продольным огнем по окопам на дистанцию от 2 до 7 верст. Командиры канонерок и моряки-артиллеристы накануне объехали позиции, а в день боя их корректировал T. S. F.

Турки были быстро подавлены перекрестным огнем с моря, полевой и тяжелой артиллерией из приморской долины. Затем их фронт был широко прорван нашей пехотой. Загнанный в Дербент, Иззет-паша к вечеру 13 октября во время боя присылает мне парламентера с предложением заключить мир.

Я не отвечаю и продолжаю бой.

Ко второй половине дня мои батареи полевой артиллерии переехали от Мамед-Кала на новые позиции к разъезду Огни, на 4–5 верст вперед; 9-дюймовые бомбы тяжелой артиллерии снесли участок окопов первой линии турок. От горцев, шедших с турками, я узнал впоследствии некоторые подробности: с моря метким огнем особенно «свирепствовал» красавец «Карс». (Он близко подходил к берегу, чтобы лучше следить за наступлением пехоты.) Иззет выезжал в цепь закрывать прорыв, останавливать свои войска у Дербента.

Моя пехота, в которой перед боем на роту приходилось по одному офицеру, за день понесла значительные потери; ночью сильно сказалась убыль в офицерах: достаточно было бы одного эскадрона, чтобы захватить всю мою артиллерию, но турки отступали к самому Дербенту. Таковы наши короткие удары.

На следующее утро Иззет повторяет попытку мирных переговоров: он снова направляет под белым флагом новую делегацию, на этот раз прямо в Петровск, к Бичерахову.

«Кто вы такие? России уже нет и никогда не будет. Отойдите на север, за Кубань», — писал нам Иззет.

Бичерахов, как председатель Временного правительства Союза Прикаспийских областей, резко отвергает предложение.

Но вот, после 2 ноября 1918 года, узнав, что Турция капитулировала, мы сами извещаем об этом Иззета и предлагаем ему вывести войска из боевой линии, на 25 верст назад. Хитрый турок выговаривает себе на размышление два дня, по истечении которых обещает прислать свой точный ответ.

Боевые действия, наша активность и огонь с обеих сторон прекращаются. Иззет спокойно использует выговоренный срок и через 2 дня переходит в наступление по всему фронту. Движение, инициатива уже его.

Петровск сразу наполняется бежавшими с позиций солдатами. В городе паника. Порт горит.

На фронте разыгрываются упорные и кровопролитные бои за подступы к Петровску и особенно на западном нагорном секторе — на высотах Тарки-Тау, где в контратаках с ручными гранатами гибнут лучшие офицеры, солдаты и матросы[191]. Смертью их, после третьей контратаки, на утро второго дня боя русские войска прорывают фронт противника в направлении на Кизил-Агач, после чего наступление турок заметно приостанавливается.

Оказавшаяся у нас случайно проездом Уральская офицерская казачья полусотня — 50 офицеров — влилась по войскам боевой линии. Эти офицеры почти все погибли.