Оркестр меньшинств - Чигози Обиома
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Осебурува, я говорю это не только из-за того, что случилось с моим хозяином, но и из-за того, что, когда он проснулся в глубокой глотке ночи вскоре после моего возвращения из пещеры духов-хранителей, первая пришедшая ему в голову мысль была: я ведь так еще и не позвонил Ндали, а ведь обещал позвонить. Она заставила его пообещать еще, что он никогда не будет ей лгать. Это случилось за несколько дней до его отъезда в Лагос, они сидели тогда на заднем дворе, смотрели на одного из бройлеров, который закончил прихорашиваться и теперь небрежно выклевывал перья вокруг своей шеи. Она посмотрела на моего хозяина, будто вдруг вспомнила что-то, и сказала:
– Нонсо, ты обещаешь?
– Да, – ответил он. – Обещаю.
– Ты знаешь, ложь – это такое зло… Как я могу узнать то, чего я не знаю, если мне об этом не скажут, если мне говорят что-то другое вместо того, что надо?
– Оно так, мамочка.
– Обим, это означает, что ты никогда ни за что не будешь мне лгать?
– Да, ни…
– Никогда, ни за что. Я говорю, невзирая ни на какие обстоятельства? Никогда?
– Никогда, мамочка.
– Обещаешь?
– Всем сердцем.
И тогда она открыла глаза, но, когда увидела его глаза, опять закрыла.
– Нет-нет, Нонсо. Правда, послушай меня.
Он ждал, что она добавит, но она долго молчала. Даже сейчас он не мог объяснить, почему она молчала. Может быть, ей пришла в голову какая-то мысль, такая большая, что надолго отвлекла ее? Или же ее обуял такой сильный страх, что она взвешивала каждое слово с осмотрительностью, схожей с осмотрительностью человека, которому предстоит определить, принадлежит ли покрытое пока искалеченное тело любимому человеку?
– Ты мне никогда не будешь лгать, Нонсо? – сказала она наконец.
– Я тебе никогда не буду лгать, мамочка.
Ониекеруува, мой хозяин проснулся тем утром, словно его разбудил крик невидимки. Когда он открыл глаза, то услышал вдалеке звук автомобиля, словно скрежетал подъемник или тяжелый грузовик. Некоторое время он прислушивался, чтобы удержать на плаву страх, который пристроился на поверхности его сознания, словно капля масла. Он боролся с этим страхом, думая о том, что́ он лично может сделать, чтобы найти Джамике. Когда свет, проникший в комнату из-за занавесок на окне, коснулся его, он сел и попытался обнаружить Джамике в густой чаще своих мыслей. Когда день сметет ночную тишину, он поднимется и будет бродить по этой новой стране. Он будет заходить во все места, чтобы найти кого-нибудь, кто может знать, куда девался Джамике или как с ним связаться. Где-то должен обнаружиться друг, который может знать о месте обитания Джамике. Он больше не позволит Тобе нести его крест, теперь он должен нести его один.
Он вымылся, взял сумку с документами и вышел, прежде чем услышал какие-либо звуки из комнаты Тобе. С восходом солнца он прошел по кампусу, мимо тех же мест, где проходили они с Тобе. Сел на скамейке у круглого пруда, где стояла скульптура лягушки, смотрящая на мутноватую воду над черным заиленным дном. На краю скамейки сидели светлокожие парень и девушка, разговаривали по-турецки. Они поднялись, как только он опустился на скамейку, а уходя, все время оглядывались, отчего он проникся убеждением, что они говорят о нем.
Он сидел там, пока часы на его заряженном телефоне не показали 8:14. Тогда он встал, и в это время точно по расписанию в 8:15 подъехал автобус. На пути от скамейки до автобусной остановки из земли, наподобие странного растения, торчал фонтан из какого-то неизвестного ему материала, и из него били живые струи воды. Мой хозяин остановился перед разбрызгивателями, чтобы определить направление струй, и когда разбрызгиватели развернулись в другую от него сторону, он без опаски прошел мимо и прибавил шагу, чтобы не упустить автобус.
Он вошел в салон, и водитель что-то сказал ему.
– Турецкий нет, – ответил он.
– Турецкий нет, – сказал водитель.
– Да, английский, не турецкий.
– Ты нигерийска?
– Да. Я из Нигерии.
Последние слова он произнес рассеянно, после чего сел. Автобус поехал по улице, а по тротуару шли два нигерийца и несли нейлоновые сумки из «Лемара», того супермаркета, где они с Тобе покупали сим-карту. Он не знал, почему встал с сиденья при виде одного из них, потом одернул себя и снова сел. Что-то необъяснимое навело его на мысль, длившуюся всего мгновение, будто один из этих людей – Джамике. Он сел, чувствуя на себе испуганные взгляды пассажиров, решивших, наверное, что он сошел с ума.
Увидев, что автобус приближается к остановке, на которой ему нужно выходить, он шагнул вперед, покидая и то место, где стоял, и дикие заросли своих мыслей. Пошатываясь, он прошел вперед, ухватился за поручень. Водитель увидел его в зеркале, висевшем перед ним, и усмехнулся:
– Нигерия очень хорош, футбол. Очень, очень хорош. Джей-Джей Окоча, Амокачи, Кану – очень хорош, Нигерия, аллах, клянусь!
Выйдя из автобуса, мой хозяин снова погрузился в воспоминания о том вечере во дворе, словно его вернул туда удар какой-то невидимой дубинки.
– «Мамочка», – сказала она и рассмеялась. – Ты очень необычный человек, Нонсо. Ты меня всегда так будешь называть?
– Оно так, мамочка.
Она снова рассмеялась.
– Тебе нравится?
– Да, но это странно. Я никогда не слышала, чтобы кто-то называл свою подружку «мамочка». Говорят «детка», или «дорогая», или «любимая». Но чтобы «мамочка»? Это что-то ни на что не похожее.
– Я понима…
– Вот, я вспомнила, вспомнила, Нонсо! Сегодня во время службы в церкви мы пели песню, которая очень напомнила мне о тебе, Нонсо. Я не знаю почему, не знаю, но я думаю, что знаю почему. Это из-за слов в песне о том, что ты приходишь ко мне. «И
