Том 15. Дневник писателя 1877, 1980, 1981 - Федор Достоевский

Покорный слуга Ваш

Федор Достоевский.

94. И. С. ТУРГЕНЕВУ

3 (15) августа 1865. Висбаден

Висбаден, 3/15 августа.

Добрейший и многоуважаемый Иван Сергеевич, когда я Вас, с месяц тому назад, встретил в Петербурге, я продавал мои сочинения за что дадут, потому что меня сажали в долговое за журнальные долги, которые я имел глупость перевесть на себя.{743} Купил мои сочинения (право издания в два столбца) Стелловский за три тысячи, из коих часть векселями. Из этих трех тысяч я удовлетворил кое-как на минуту кредиторов и остальное роздал, кому обязан был дать, и затем поехал за границу, чтобы хоть каплю здоровьем поправиться и что-нибудь написать. Денег оставил я себе на заграницу всего 175 руб. сереб<ром> из всех трех тысяч, а больше не мог.

Но третьего года в Висбадене я выиграл в один час до 12 000 франков.{744} Хотя я теперь и не думал поправлять игрой свои обстоятельства, но франков 1000 действительно хотелось выиграть, чтоб хоть эти три месяца прожить. Пять дней как я уже в Висбадене и всё проиграл, всё дотла, и часы, и даже в отеле должен.

Мне и гадко и стыдно беспокоить Вас собою. Но, кроме Вас, у меня положительно нет в настоящую минуту никого, к кому бы я мог обратиться, а во-вторых, Вы гораздо умнее других, а следств<енно>, к Вам обратиться мне нравственно легче. Вот в чем дело: обращаюсь к Вам как человек к человеку и прошу у Вас 100 (сто) талеров.{745} Потом я жду из России из одного журнала («Библ<иотеки> для чтения»), откуда обещались мне, при отъезде, выслать капельку денег, и еще от одного господина, который должен мне помочь.{746} Само собою, что раньше трех недель, может быть, Вам и не отдам. Впрочем, может быть, отдам и раньше.{747} Во всяком случае, сижу один. На душе скверно (я думал, будет сквернее), а главное, стыдно Вас беспокоить; но когда тонешь, что делать.

Адресс мой:

Wiesbaden, Hôtel «Victoria», à M-r Théodore Dostoiewsky.

Ну что, если Вас не будет в Баден-Бадене?

Ваш весь Ф. Достоевский.

95. А. П. СУСЛОВОЙ{748}

10 (22) августа 1865. Висбаден

Вторник.

Милая Поля, во-первых, не понимаю, как ты доехала. К моей пресквернейшей тоске о себе прибавилась и тоска о тебе.

Ну что, если тебе не хватило в Кельне и для третьего класса? В таком случае ты теперь в Кельне, одна, и не знаешь, что делать! Это ужас. В Кельне отель, извозчики, содержание в дороге — если и достало на проезд, то ты все-таки была голодная. Всё это стучит у меня в голове и не дает спокойствия.

Вот уж и вторник, два часа пополудни, а от Г<ерце>на ничего нет, а уж время бы. Во всяком случае, буду ждать до послезавтраго утра, а там и последнюю надежду потеряю. Во всяком случае, одно для меня ясно: что если никакого не будет от Г<ерце>на известия, значит, его и в Женеве нет, то есть, может быть, куда-нибудь отлучился. Я потому так наверно буду заключать, что с Г<ерце>ном я в очень хороших отношениях, и, стало быть, быть не может, чтоб он во всяком случае мне не ответил, даже если б и не хотел или не мог прислать денег. Он очень вежлив, да и в отношениях мы дружеских. А след<овательно>, если не будет никакого известия, стало быть, его нет в Женеве в настоящую минуту.{749}

Между тем положение мое ухудшилось до невероятности. Только что ты уехала, на другой же день, рано утром, мне объявили в отеле, что мне не приказано давать ни обеда, ни чаю, ни кофею. Я пошел объясниться, и толстый немец-хозяин объявил мне, что я не «заслужил» обеда и что он будет мне присылать только чай. И так со вчерашнего дня я не обедаю и питаюсь только чаем. Да и чай подают прескверный, без машины, платье и сапоги не чистят, на мой зов нейдут, и все слуги обходятся со мной с невыразимым, самым немецким презрением. Нет выше преступления у немца, как быть без денег и в срок не заплатить. Всё это было бы смешно, но тем не менее и очень неудобно. И потому, если Г<ерце>н не пришлет, то я жду себе больших неприятностей, а именно: могут захватить мои вещи и меня выгнать или еще хуже того. Гадость.

Если ты в Париж доехала и каким-нибудь образом можешь добыть хоть что-нибудь от своих друзей и знакомых, то пришли мне — maximum 150 гульденов, а minimum сколько хочешь.{750} Если б 150 гульденов, то я бы разделался с этими свиньями и переехал бы в другой отель в ожидании денег. Потому что быть не может, чтоб я скоро не получил, и во всяком случае тебе отдам задолго прежде отъезда твоего из Франции. Во-первых, из Петербурга (из «Библ<иотеки> для чтения») наверно пришлют самое большее дней через 10 на имя сестры твоей в Цюрих,{751} и во-вторых, если б даже Г<ерце>на и не было в Женеве, то во всяком случае, если он надолго уехал из Женевы, то ему, стало быть, пересылают приходящие на его имя в Женеву письма; а если он ненадолго уехал, то, стало быть, воротившись, сейчас ответит, а след<овательно>, я во всяком случае скоро получу от него ответ. Одним словом, если что можешь сделать для меня, но не отягчая очень себя, то сделай. Адрес мой тот же: Wiesbaden, Hôtel «Victoria».

До свидания, милая, не могу поверить, чтоб я тебя до отъезда твоего не увидел.{752} Об себе же и думать не хочется; сижу и всё читаю, чтобы движением не возбуждать в себе аппетита. Обнимаю тебя крепко.

Ради Бога, не показывай никому письмо мое и не рассказывай. Гадко.

Твой весь Ф. Д<остоевский>.

Подробно опиши мне свое путешествие, если были неприятности. Сестре поклон.

Если же Герцен пришлет до твоего письма, то я, во всяком случае, уезжая из Висбадена, сделаю распоряжение, чтоб мне письмо твое переслали в Париж, потому что я туда немедленно поеду.

96. А. П. СУСЛОВОЙ{753}

12 (24) августа 1865. Висбаден

Четверг, 24/12 августа.

Я продолжаю тебя бомбардировать письмами (и всё нефранкированными). Дошло ли до тебя мое письмо от третьего дня (от вторника)? Доехала ли ты сама в Париж? Всё надеюсь получить от тебя сегодня известие.

Дела мои мерзки до nec plus ultra,[71] далее нельзя идти. Далее уж должна следовать другая полоса несчастий и пакостей, об которых я еще не имею понятия. От Герцена еще ничего не получил, никакого ответа или отзыва. Сегодня ровно неделя, как я писал ему. Сегодня же и срок, который я еще в понедельник назначил моему хозяину для получения денег. Что будет — не знаю. Теперь еще только час утра.

Быть не может, чтоб Герц<ен> не хотел отвечать! Неужели он не хочет отвечать? Этого быть не может. За что? Мы в отношениях прекраснейших, чему даже ты была свидетельницею.{754} Разве кто ему наговорил на меня? Но и тогда невозможно (даже еще более тогда невозможно), чтоб он ничего не отвечал мне на письмо мое. И потому я еще убежден покамест, что письмо мое к нему или пропало (что мало правдоподобно), или он, к несчастью моему, теперь отлучился из Женевы. Последнее самое вероятное. В таком случае должно выйти вот что: или 1) он отлучился ненадолго, и в таком случае я все-таки на днях (когда он воротится) могу надеяться получить от него ответ; или 2) он отлучился надолго, и в таком случае всего вероятнее, что ему перешлют письмо мое, где бы он ни был, потому что наверно уж он сделал распоряжение о пересылке к нему писем, приходящих на его имя. А следств<енно>, я опять-таки могу надеяться получить ответ.

Надеяться получить ответ буду всю неделю до воскресения, — но, разумеется, только надеяться. Положение же мое таково, что уж теперь одной надежды мало.

Но всё это ничто сравнительно с тоской моей. Мучит меня бездействие, неопределенность выжидательного положения без твердой надежды, потеря времени и проклятый Висбаден, который до того мне тошен, что на свет не глядел бы. Между тем ты в Париже, и я тебя не увижу! Мучит меня еще Герц<ен>. Если он получил от меня письмо и не хочет отвечать — каково унижение и каков поступок! да неужели я заслужил его, чем же? Моей беспорядочностью? Согласен, что я был беспорядочен, но что за буржуазная нравственность! По крайней мере, отвечай, или я не «заслужил» помощи (как у хозяина обеда). Но быть не может, чтоб он не отвечал, его наверно нет в Женеве.

Я просил тебя, чтоб ты меня выручила, если можешь занять у кого-нибудь для меня. Я почти не надеюсь, Поля. Но если можешь, сделай это для меня! Согласись, что трудно сыскать положение хлопотливее и тяжелее того, в котором я теперь нахожусь.

Это письмо мое будет последнее до тех пор, пока не получу от тебя хоть какого-нибудь известия. Мне всё кажется, что в Hôtel «Fleurus» письма как-нибудь залежатся или пропадут, если ты не там сама. Потому не франкирую, что нет ни копейки. Продолжаю не обедать и живу утренним и вечерним чаем вот уже третий день — и странно: мне вовсе не так хочется есть. Скверно то, что меня притесняют и иногда отказывают в свечке по вечерам, в случае, если остался от вчерашнего дня хоть крошечный огарочек. Я, впрочем, каждый день в три часа ухожу из отеля и прихожу в шесть часов, чтоб не подать виду, что я совсем не обедаю. Какая хлестаковщина!{755}