Золотой мираж - Джудит Майкл

Каждый раз, когда вы тратите деньги, вы выигрываете. И вы всегда выигрываете — это сильное чувство. Раньше я как будто не замечала все то, что прочитывала о путешествиях, концертах или театрах и совсем по-другому взирала на витрины магазинов, особенно под Рождество, когда все становилось так дорого, все сходили с ума от мысли, что если ты не покупаешь без устали, то, значит, ты недостойный человек, или плохой родитель или ненормальный и все такое. Во всяком случае, я справлялась, потому что для меня все было недостижимо, просто не имело отношения к моей жизни, всех этих вещей словно и не существовало. Но вдруг они все появились, и все ждут меня.

— Совсем настоящие и под рукой.

— Да. Почти так я и подумала в первый раз: так близко, что можно коснуться. Это было странно: я не могла остановиться.

— Как будто загипнотизированная. Клер глянула на него:

— Это и есть гипноз. Как наркотики, полагаю.

— Вы полагаете. Но не знаете?

— Нет. Никогда их не пробовала.

— Вы были настолько не любопытны?

— Нет, чуть-чуть я об этом думала, но не знала, как это на мне отразится, и беспокоилась за Эмму. Я была всем, что у нее было, и я не хотела рисковать стать кем-то не на все время для нее. Мне казалось, что если я никогда не буду ими пользоваться, то у меня будет право требовать того же и от нее. Но все мои друзья пробовали, и когда рассказывали о своих ощущениях, мне казалось, что похоже на то, когда у вас есть деньги. Теряется перспектива, теряется ясность в определении вещей, которые не имеют четких границ, таких, как цена. Все вокруг изменяется, становится больше, ярче и желаннее, чем раньше. Как будто у всего, что вы видите, появляются руки, пальцы, и все это манит, соблазняет, и нет никаких явных причин отказываться. Не знаю, насколько все это понятно… Вы сказали: «под рукой», как будто понимаете. С вами происходило нечто подобное?

— Ничего — так же, как у вас. Просто было время, когда я писал и получал за это много денег и тратил их легко и счастливо, но все это в прошлом.

— Вы писали для журналов?

— Нет, на этом много денег не заработаешь.

Слишком много людей охотно работают за гроши, только бы их опубликовали, поэтому цены ничтожно маленькие для всех. Я получал больше многих, но все равно это было не то, что может вас впечатлить. А когда-то я писал романы.;

— О, — сказала вдруг Клер. — А. Н. Джаррелл. Это вы? Так вот вы кто? Я могла бы догадаться. Я ведь читала ваши книги — они прекрасны. Никто больше не пишет так хорошо про семейные проблемы, и про то, как мы используем свое прошлое, как мы учимся… Так вот вы кто?

Он кивнул: — Но я только хочу сказать…

— А я гадала, почему не видно вашей новой книги — уже… сколько же лет?

— Пять. Но я только хочу сказать, что у меня никогда не было вашего опыта обращения с деньгами — и также у большинства, об этом-то мы и говорим — потому что почти никому не удавалось выиграть сумму, даже близкую к той, которую выиграли вы.

— Но я не получаю ее сразу, — сказала Клер, защищаясь.

— Даже если бы и всю сразу — ничего ужасного в этом нет. Я вас не упрекал. Вы всегда так отзываетесь? Выгибаете спину, когда кто-то заговорит о том, сколько вы выиграли?

— Конечно, нет. Ну, не знаю. Надеюсь, нет. Я этого не стыжусь.

— Нет? Это честно?

— Я этого не стыжусь, — сказала Клер горячо. Но затем она вспомнила, как мучилась, думая, что она вовсе не заработала эти шестьдесят миллионов долларов, что она даже не унаследовала их — она просто купила билет.

— Я не знаю, — повторила она тихо. — А вы бы на моем месте стыдились?

— Ничуть.

— Почему?

— Потому что нам всегда следует быть благодарными удаче — удачи не так уж много в этом мире, а многие из нас время от времени ее заслуживают. Вы получили больше остальных, но почему нет? Вы хороший человек, почему вам не должно повезти? Кроме того, вы не стянули свой выигрыш у кого-то из-под носа, вы не выманивали у стариков их сбережения, и не грабили пенсионный фонд рабочих, не разоряли маленькие компании, и не увольняли невинных служащих, воруя из их пособия, вы играли по правилам и выиграли. Так чего вам стыдиться? Клер засмеялась:

— Нечего. Благодарю вас. Я это запомню. А почему вы не писали книг пять лет?

— Не знаю. Я просто прекратил это. Не было ни желания, ни мотивации для писания, к тому же, куча сил уходит на проталкивание книги.

— Но что-то, должно быть, случилось.

Алекс наклонился вперед и наполнил их чашки кофе из термоса:

— Вы как раз говорили о потере контроля. Это случается с нами со всеми.

У него умерла жена. Он-потерял семью и дом. Пять лет назад? Наверное.

— Но вы говорили о контроле над событиями — так, чтобы суметь организовать свою жизнь, — сказал Алекс прежде, чем она успела бы заинтересоваться его прошлым. — А что не подчиняется вашему контролю?

— О, много чего. Слишком много, мне кажется. По крайней мере, так иногда кажется. — Она протянула руку и отломила маленькую кисточку винограда, подержала ее в руке. Упругие шарики были холодные и гладкие, пышущие зрелостью, сочные и прекрасные. Она никогда не покупала меньше, чем теперь. Но она не могла контролировать то, что происходит с Эммой, и она уже начинала волноваться, как бы удержать под контролем происходящее между ней и Квентином. И все это не касалось Алекса Джаррелла. Но молчание затягивалось, и она принялась придумывать способ сменить тему.

— Я надеялся, что Эмма будет сегодня, — сказала он, и Клер бросила на него быстрый взгляд.

— А вы вчера много с ней говорили, перед тем, как она привела вас в дом?

— Да нет, чуть-чуть.

Клер подождала, не скажет ли он, что Эмма плакала. Это было так заметно: дорожки от слез на щеках, красные глаза, дрожь в голосе. Но Алекс ничего не сказал, предоставляя Клер умалчивать обо всем, о чем она не желает говорить.

— Вы очень хороший человек, — сказала она спокойно. — Эммы сейчас нет, думаю, она отправилась по магазинам. Она должна вернуться к шести.

— Что ж, тогда я позвоню ей, если можно: я хотел бы с ней поговорить.

Конечно, это ему нужно, подумала Клер. Потому что это не просто приятная беседа, а интервью. У него есть цель. Почему-то ей стало неприятно. На какое-то время она позабыла, что он собирает сведения о них: ей показалось, что она ему понравилась, и он ее понимает. Но все, что он говорит, не имеет отношения к его чувствам. Ему нужно написать статью, и его стиль сбора информации, видимо, такой — небрежный, в форме беседы, в отличие от других репортеров, которые тогда, в мае, выпаливали свои вопросы для статьи о ней. Алекс Джаррелл, романист, журналист, репортер, просто должен быть таким сердечным и вдумчивым, как просто хороший человек, и со всеми: это его работа.