История ересей - Генри Чарльз Ли

«некоторые мне известные». В церкви было достаточно и положительных сторон. Понтифики эпохи — Иннокентий III, Гонорий III, Григорий IX и другие — были людьми безупречной морали. Не ниже их в нравственном отношении стояли многие епископы — Гвидо Ассизский, Ар динго Флорентийский и другие. Нетрудно было найти и хорошего клирика или монаха. В целом клир не заслуживает ни больших похвал, ни резкого порицания. И не из протеста против него вырастал новый религиозный идеал, а идеал этот приводил иногда к протесту против состояния церкви. Церковь не была хуже, чем в XI веке, возможно, что даже лучше; и если в XII–XIII вв. развивается ересь, причина ее не в состоянии церкви, а в чем-то другом. Явления нерелигиозного рода могли только содействовать подъему религиозности, но не вызвать его; они не могут объяснить и идейного содержания религиозных движений. Следовательно, причина заключена в самом религиозном сознании масс, вне прямой зависимости его от моральных качеств клира. Только на этой дороге можно найти объяснение тому факту, что в X–XI вв. моральное состояние клира, во всяком случае не лучшее, не вызвало ни такого расцвета ереси, ни такого сильного религиозного движения вообще, а в XII–XIII перед нами и то и другое. Только идя по этому пути, должным образом удастся объяснить сосуществование с ересью не менее, если не более, сильного религиозного движения внутри самой церкви.

С самых первых веков миссией церкви была христианизация масс, распространение Евангелия. Церковь воспринимала и осваивала античную культуру; соприкасаясь с язычеством, сама паганизовалась; но продолжала насаждать евангельский идеал. Этот идеал претерпевал некоторые изменения, но по существу оставался тем же утопическим идеалом первых веков христианства. Чем больше распространялось евангелие в массах, тем яснее вставала перед ними жизнь Христа и его учеников, столь далекая от современности, столь пленяющая своей кажущейся неосуществимостью. Всякое религиозное движение представляет из себя результат стремления приблизиться к этому идеалу, хотя бы оно и приводило в пещеру анахорета. Монах и еремит считали себя подражателями Христа; простой пресвитер гордо указывал на свою таинственную связь с Ним, на полученную от Него власть; каноники стремились подражать апостолам. Христианизация масс в существе своем сводилась к распространению в их среде идеала ранней христианской жизни. И дело не менялось с эволюцией общества и церкви. Церковь далеко ушла от проповедоваемого ею идеала. Она превратилась в могучую мирскую организацию, в государство. Она вмешалась в политическую жизнь больше, чем нужно было для ее миссии, и запуталась в политических отношениях и теориях, тратя свои силы на бесконечные споры о двух мечах, о солнце и луне. В борьбе за свое существование, «во рву львином», как выразился Жебар, церковь не хуже любого государства научилась пользоваться экономическими силами и приспособляться к их ходу. Сложной системой софистам-теоретикам удавалось устранить вопиющее противоречие идеала с действительностью и заглушить голос ясного сознания. Впрочем, не вполне, потому что из среды самой церкви исходили призывы к апостольству. Церковь шла в уровень с духовной культурой, двигая ее. Церковь развивала, «развертывала» основные элементы своей догмы; чем далее, тем сложнее и недоступнее становилось ее учение. Массам был доступен только тот евангельский идеал, который находили они и в словах представителей церкви, и в унаследованной, постоянно обогащающейся духовной своей культуре. Эта сторона религии была единственной способной развиваться в массах. Магия церкви — таинства, культ — уже сложилась, окрепла и охватила всю жизнь; не могла дать больше, чем давала. Сама церковь, омывая душу мирян покаянием, питая их духовным телом Христа, настаивала на развитии морали, всюду указывала на пример апостолов.

Распространение христианства шло медленно. Клюнизм — беру один из многих моментов, — всколыхнув широкие слои, приблизил к ним еще более евангельский идеал. Когда клюнизм стих, обогащенное им движение в массах не прекращалось, а продолжалось в наметившемся стремлении к морали первых веков христианства. Все заметнее становилась религиозная инициатива масс. Она приняла направление, неблагоприятное для клира отчасти по вине самих людей церкви, искавших помощи масс в борьбе за обновление церкви и давших лозунг Патарии; но только отчасти, потому что основная причина антицерковных тенденций лежала в оценке массами и церкви с точки зрения проповеданного ею же идеала.

Перед массами всплыло то противоречие между Евангелием и исторической церковью, которое было затушевано ею для самой себя. Выяснению этого противоречия способствовали представители церкви же. Робер д’Абриссель (ум. 1117 г.) и его ученики хотели быть Pauperes Christi. Норбер из Ксантена звал идти за нагим Христом. К ним близко стояли Пьер из Брюи (ум. 1126 г.) и Анри из Лозанны (ум. ок. 1178 г.). Святой Бернард горестно восклицал: «Quis mihi det, antequam moriar, videre Ecclesiam Dei, sicut in diebus antiquis?»{193}. Приближение новых времен чувствовал тайновидец Иоахим. Не Арнольд первый осудил церковь, он только подхватил настроения и мысли эпохи. Апостольская жизнь, следование Евангелию — идеал эпохи. И в сопоставлении с ним церковь могла казаться вертепом разбойников, даже если бы в ней не было таких бытовых явлений, как симония и конкубинат. Пороки духовенства лишь усиливали контраст и давали темы для хлестких нападок, но не создавали новых идей. Это хорошо понимали авторы «Сумм» против еретиков. Один из них, перечисляя причины успеха ереси, называет «malam vitam clericorum» среди «causae materiales et motive», считая за «causae efficientes» — «abyssus iudiciorum Dei и profunditas peccatorum»{194}. Со стороны содержания религиозной жизни XII–XII вв. в «глубину Совета Господня» заглянуть можно, но остаются пока загадочными причины самого факта подъема религиозности. Для истолкования его нужно более полное воссоздание исторического процесса в его религиозном аспекте. А этот подъем объясняет остроту и распространенность движения и многообразие его форм. В связи с ним стоит и небывалый расцвет организаций мирян, легко объясняемый исторически, и постепенный рост умеренного христианского идеала. Идеал этот менее ярок и заметен, чем апостольство, но он могущественнее и богаче результатами. Он растет параллельно с ослаблением первого, отвлекая от него приток свежих сил, и в конце концов сила именно этого смягченного идеала возвращает церкви ее детей, примиряет христианство с общественною жизнью, как прежде сама церковь примирила учение Христа со своим обмирщением.

Николай Осокин

ЕРЕТИЧЕСКИЕ ВЕРОВАНИЯ

Публикуемый материал — фрагмент из фундаментального исследования Н. А. Осокина «История альбигойцев