Банда - Виктор Пронин

— От нее не пьянеешь. И приходится пить вдвойне. Вы к этому готовы?

— Как пойдет разговор, — улыбнулся Фырнин. Он не торопился задавать вопросы, зная, что в любом случае о нем не забудут и о его интересах тоже.

— Тоже правильно, — кивнул Халандовский. — Колбаса стоит тысячу рублей килограмм. Рулон бумаги для обертки весит тысячу килограмм. Продав всю колбасу, завернутую в этот рулон, я получаю чистый и честный миллион рублей. Правильно? Никого не обвешивая, никого не обманывая. Это один колбасный отдел одного гастронома. И от Голдобова зависит получит ли этот гастроном колбасу, получит ли бумагу. Заметь, миллион получается при совершенно честной работе.

— А при недостаточно честной?

— Эту цифру можно удвоить. А если колбасу продать подороже, то, сам понимаешь...

— И это тоже зависит от Голдобова? — спросил Фырнин.

— Да. Нужна очень кропотливая экспертиза, чтобы установить истинную цену колбасы... Ну, и так далее. Я назвал самый простой, школьный пример. Об остальных говорить не буду, да это тебе и не нужно. Ты вышел на Голдобова?

— Да.

— Колбасные дела?

— Нет. Убийство, — Пафнутьев отвечал не только Халандовскому, но и Фырнину.

— Коля Пахомов? Все правильно, это его работа.

— А ты это знал?! — откинулся в кресле Пафнутьев.

— Конечно, — печально ответил Халандовский. — Это все знают. Но ведь нужны доказательства, правильно? Ты нашел доказательства?

— Похоже, что нашел.

— Тогда берегись. Твой шеф — его человек.

— Анцыферов? — уточнил Фырнин.

— Валя, не надо фамилий, хорошо? — Я неуютно себя чувствую в собственном доме, когда звучат такие фамилии, — Халандовский снова разлил водку в стопки. Бутылка оказалась пустой и он отставил ее в угол. — Сейчас пропустим по одной и покажу свои семейные фотографии...

— Может быть, в другой раз семейные-то?

— Я покажу, а если не понравятся, отложишь в сторону. Но ты не отложишь, ты попросишь на память, хоть одну, хоть половинку... Но я не дам. Посмотреть позволю, а подарить не могу.

— Почему, Аркаша?

— Жить хочется, Паша.

— Кто-то мне уже говорил эти слова...

— Ты услышишь их еще не раз. Каждый умный человек, к которому подойдешь со своими вопросами, может их произнести, — Халандовский взял с полки конверт и протянул его Пафнутьеву. — Когда ты позвонил, я сразу понял, какие вопросы будешь задавать. И подготовился. Пойду пошарю в холодильнике, может, найду чего закусить, а вы пока посмотрите фотки, — Халандовский поднялся и вышел на кухню.

Снимки оказались странные. На всех была изображена часть улицы, снятая сверху — решетчатый забор, ворота, машина с раскрытым багажником и люди, несущие какой-то груз. На одних снимках они были рядом с машиной, на других уже по ту сторону ворот, на третьем кто-то придерживал ворота...

— Это Первый, — сказал Халандовский, ткнув толстым волосатым пальцем в человека, придерживающего ворота. — А это Голдобов, — он показал на человека, который стоял у второй половинки ворот.

— А зачем так много снимков? Ведь они одинаковые? — спросил Фырнин.

— Видишь ли. Валя, если взглянуть в них внимательнее, — Халандовский с хрустом свинтил пробку со второй бутылки, — то увидишь, что на одном снимке весна, на другом — осень... И так далее. Вывод простой — круглый год начальник управления торговли подпитывает Первого. Специалистам нетрудно установить, что в этих ящиках, их приблизительную стоимость. Одно время у меня были неважные отношения с Голдобовым и я решил слегка подстраховаться... И заказал такие вот картинки. Когда дело дошло до разрыва, пришел к Илье Матвеевичу на прием и показал. Он посмотрел и вернул их мне. Молча. Потом подумал и снова забрал. Сказал, что для л разговора у него времени нету, что я могу идти. И я ушел. С тех пор у нас вполне терпимые отношения. Он меня не трогает, дань плачу исправно, хотя и не столь щедрую, как другие.

— Дань кому? — Фырнин опьянел, беспричинно улыбался, явно отдавал предпочтение осетрине, но вопросы задавал вовремя и именно те, которые требовались.

— Голдобову. Сам-то он за прилавком не стоит.. А жить хочется и ему. Он пробовал договориться с Пахомовым, но... Был грех — женой его попользовался. И Колю заклинило.

— А зачем Голдобову понадобились снимки? Ведь он знал, что у тебя остались экземпляры?

— На случай, если у него испортятся отношения с Первым.

— Но они не испортились?

— Пока нет.

— Ты говоришь пока...

— Я имею в виду твою деятельность. Ты, Паша, перешел черту. Ты в опасной зоне. Можно сказать... в мертвой зоне. Твой шеф...

— Анцыферов? — опять вставил вопрос Фырнин, не в силах удержаться от уточнения.

— Да, — Халандовский поморщился недовольно и, чтобы как-то сгладить промах корреспондента, наполнил рюмки. — Давайте пригубим, закусить я кой-что нашел, — Фырнин с удивлением увидел на столе баночку красной икры и два кружка домашней колбасы. — Не взыщите, пища у меня простая. Но здоровая. Завтра утром будете в форме. Поехали, — и он так же, как после первой стопки, прислушался к себе — туда ли пошла смирновская. Смирновская пошла куда следует, и Халандовский прямо рукой взял круг колбасы. — Налегайте, ребята, на икру, я к ней спокойно отношусь. Что хочу сказать... Защититься от Голда я смог... Но напасть на него... Это не просто рискованно, это опасно. Для жизни опасно.

— И мне не советуешь?

— Как я, Паша, могу советовать... Мы с тобой в разных весовых категориях... Если бы ты поделился новым способом, как сделать миллион, я бы мог сказать что-нибудь дельное... А здесь... То, что это опасно, то, что это смертельно опасно... Ты и без меня знаешь. У тебя сколько трупов в деле?

— Два.

— Если не остановишься, еще будут. В конце концов, Голдобов войдет в твой кабинет чистеньким. С улыбкой на устах. И никак иначе. И не раньше. Твои коварные вопросы будут его только смешить. Не заблуждайся, Паша, на этот счет. Тебя шеф уже отстранил от дела?

— Откуда ты знаешь? — опешил Пафнутьев.

— Предположил, — грустно улыбнулся Халандовский. — Это самое простое и невинное действо... Если не сработает, будут другие. Каждый раз все жестче. По нарастающей. Вы ко мне пришли пешком?

— Пешком. А что?

— Обратно поедете на машине.

— А к чему это? — Фырнин после выпитого не мог ни о чем спросить без широкой простодушной улыбки.

— Несу ответственность из своих гостей. Я только тогда выполню долг хозяина, когда буду знать, что вы в своих постельках и в ваших головах нет посторонних предметов.

— А какие посторонние предметы могут быть...

— Это ты у меня спрашиваешь? — Халандовский посмотрел на Фырнина удивленными глазами, поморгал и снова обратился к кружку домашней колбасы, от которой сумасшедше пахло настоящим мясом, чесноком и прочими полузабытыми вещами.

— Хорошо, Аркаша, скажи вот что... — Пафнутьев помедлил, прикинув количество водки во второй бутылке, помолчал. — Первый у Голдобова на крючке?

— Хм, — Халандовский, кажется, соображал лучше, когда в руках у него была бутылка. — Он отвинтил крышку, разлил водку в стопки, поставил пустую бутылку в угол. — Хм... Если Голдобов так думает, то он ошибается. Опасно держать на поводке дикого зверя. Его можно подкармливать, поддерживая состояние сытости, но упаси, Боже, прозевать момент, когда зверь проголодается или почувствует опасность. Первый будет помогать Голдобову, выручать, пускать его в свой кабинет только до тех пор, пока это не будет для него ничего стоить. Голдобов оставил у себя снимки... Но самая большая ошибка его будет, могу даже сказать, что это будет последняя ошибка... Если он решится показать Первому эти снимки. — Халандовский смотрел в окно, залитое красным закатным солнцем, и говорил медленно, тихо, будто вещал — Голдобов бывает у Первого чаще других, бывает у него гораздо чаще, чем требуется... Он привык к Первому, как смотритель зоопарка привыкает к тигру...

И даже не ощущает опасности. Голдобов должен был выкупить у меня снимки за любые деньги только для того, чтобы их уничтожить. А ему это и в голову не пришло. Он думает, что снимки опасны для Первого. Нет, они опасны для него самого! Я мог бы убрать Голдобова в течение суток. Для этого нужно только одно — положить Первому на стол эти снимки.

— Почему же ты этого не делаешь?

— А зачем? — удивился Халандовский. — Зачем, Паша?! Голдобов меня не трогает, у нас установились ровные взаимовыгодные отношения, мы ценим друг друга, как достойные противники, соратники... Он знает, что я его не продам, но он меня при необходимости продаст. И стараюсь не подставлять бока. И потом... Как знать, кто придет вместо него, сколько новый потребует для первого знакомства...

— А ч том, что потребует, ты не сомневаешься?

— Очень глупый вопрос, Валя. Ты же не сомневаешься в том, что завтра взойдет солнце? Оно может оказаться за тучами, может быть в тумане... Но солнце взойдет минута в минуту. И я тоже минута в минуту появлюсь в кабинете нового начальства с плотным пакетом в кармане. Давай, Валя, выпьем... За твои творческие успехи. Выпьем за то, чтобы наш друг Паша успешнее, чем прежде, ловил карманников, мошенников, кладбищенских воров, которые торгуют могильными цветами, а эти цветы юноши трепетно дарят своим возлюбленным, а те потом всю жизнь помнят их и даже в момент смерти цветы стоят перед глазами умирающих, как нечто давнее, счастливое, чистое...